Клара Страда-Янович - Пальмиро Тольятти

Имя Тольятти я впервые услышала в 1948 году, когда на него было совершено покушение. Радио скорбным голосом сообщило об этом и потом регулярно объявляло о состоянии его здоровья. Говорили, что Сталин попенял итальянским пролетариям за то, что они не уберегли своего вождя. Не знаю, так ли это. Как я уже говорила, в наших местах слухи ходили самые фантастические.

А как выглядел итальянский генсек, никто не знал, думали, что он похож на одного из героев фильма «Похитители велосипедов». И только через год, во время празднования семидесятилетия Сталина, на общем снимке президиума торжественного заседания на сцене Большого театра я увидела главного итальянского коммуниста - суровое лицо в очках, никак не вязавшееся с представлением об итальянцах. Потом в пятьдесят втором году Тольятти показали в хронике на XIX партсъезде и даже передали часть его приветствия на русском языке. Последнее обстоятельство вызвало во мне наивную гордость: все знают, как трудно усвоить наш язык, а вот поди ж ты, несмотря на огромную занятость, он выучил русский (почти по Маяковскому: «за то, что им разговаривал Ленин!»).

После XX съезда нам в университете специальные пропагандисты практически дословно зачитывали текст закрытого доклада Хрущева, но не допускали серьезного анализа сложившейся системы. На воображение действовали описания избиений и пыток, которым подвергались большевики ленинской гвардии, остававшиеся и под пытками верными своим идеалам. Не говорилось только, что многие из этих репрессированных сами были палачами (Эйхе, Кедров). Во всяком случае чувствовалось, что все не так просто, что нужно более глубокое осмысление (революция не подвергалась сомнению), но на это, как я думала, советские идеологи не способны, и поэтому хотелось знать, что об этом думают западные коммунисты, в частности Тольятти. Дошли слухи (информации не было, но слухи - неотъемлемая черта того времени), что в журнале «Нуови аргоменти» Тольятти подверг критике слишком упрощенческий подход Хрущева к сталинскому периоду. И я решила начать учить итальянский, чтобы читать Тольятти. Потом муж моей подруги дал мне фотокопию одной его статьи из газеты «Унита», и я часами сидела над одной фразой, пользуясь грамматикой Розенталя, но из этих трудов практически ничего не вышло: слишком многое было за пределами моих знаний. Так бесславно кончилось это начинание.

Впервые я увидела Тольятти в ноябре 1962 года в Турине, на митинге в театре Альфиери в честь годовщины Октябрьской революции. Народу там собралось множество, но мне удалось пробиться через полицейское оцепление и втиснуться в театр, чтобы лицезреть живой миф. Публика была в основном коммунистическая, у всех глаза горели от восторга, все старались не пропустить ни единого слова. Тольятти держался отстраненно, даже холодновато, как будто его не касалась атмосфера всеобщего обожания. Речь его, конечно, была посвящена событиям 1917 года, он восславлял Ленина, успехи Советского Союза, его достижения в науке и технике, не обошлось без Гагарина. В общем типичный набор славословий и революционной риторики. Но в зале присутствовали и журналисты буржуазных газет. И они не обошли молчанием горячую тему тех дней: военный конфликт Индии и Китая на границе Тибета.

Тут от бесстрастного тона коммунистического лидера не осталось и следа: он стал горячо защищать Китай и обвинять Индию в провокациях. Короче, дал отпор «инсинуациям», не приведя никаких аргументов: по определению социалистическая страна (Китай) не могла быть агрессором. Я ожидала каких-нибудь подробностей, но их не было, что оставило легкий осадок разочарования, будто говорил обыкновенный советский аппаратчик.

Летом 1963 года Витторио отправил меня с дочкой из душного и знойного Турина в горы, в местечко Конье (Cogne) в долине Аосты. Мы жили в гостинице Бельвю (Bellevue), с видом на Монблан и ледник Гран Парадизо. Гостиница, лучшая в этой курортной местности, располагается на краю огромного альпийского луга, который пересекает тропинка, ведущая к горному потоку.

И вот однажды на тротуаре, идущем вдоль луга, встречается нам с дочкой Тольятти с женой. Никакой охраны с ним не было. Я от неожиданности онемела, а потом решительно сказала по-русски: «Здравствуйте». Тольятти ответил тоже по-русски, но с ужасным акцентом и, конечно, оба удивленно посмотрели на нас. Я сказала, что я жена Витторио Страды. Оба ласково что-то спросили, но в это время дочка, побежала по тротуару в другую сторону от нас, Тольятти забеспокоился и чуть было не бросился за ней. Пришлось попрощаться и бежать за дочкой.

С этого дня я видела чету Тольятти с их приемной дочерью каждый день в гостинице в часы обеда и ужина. Они появлялись в обеденном зале в строго определенное время, пересекали зал, разделенный надвое стеклянной стеной-перегородкой, и занимали отведенное им место.

Маленькая деталь: у Тольятти в ладони левой руки, прижатой к боку, всегда была бутылка красного вина. Чтобы не платить за вино по гостиничной цене, он покупал его в местной винной лавке. Думаю, что хозяйка гостиницы не была в восторге от прижимистости знаменитого гостя, но, видимо, у них относительно вина была особая договоренность.

Когда у Витторио начался отпуск и он приехал к нам, однажды я смогла оставить Ольгу с ним и пошла после обеда бродить по склону горы, заросшей лиственницами, елями и альпийским рододендроном. Я карабкалась и карабкалась вверх и уже выбилась из сил, как вдруг увидела перед собой белый гриб. Мне даже вначале подумалось, что это мне мерещится. Но нет, гриб вот он: бархатная шляпка, толстенная ножка. Я осторожно указательным пальцем обвела, по земле вокруг ножки и потихоньку вывинтила гриб из земли. Весил он грамм семьсот, тугой, чистый, без единой червоточинки. Вернулась в гостиницу со своей добычей, а встречавшиеся по дороге с завистью спрашивали, где я нашла это чудо. В дверях гостиницы стоял Тольятти с охранником: увидев мой гриб, оба ахнули. Охранник, оказывается, был заядлым грибником и никак не мог примириться с тем, что такая удача подвалила какой-то там русской. Он ведь тоже ходил по грибы, но в то лето в этом месте ему не повезло. Я сказала, что если еще найду грибы, то обязательно подарю их Тольятти. Через несколько дней набрела на один белый, тоже большой, но он оказался трухлявым.

Так что слова не сдержала. А мы с Витторио и дочкой ели вечером превосходное грибное рагу, приготовленное гостиничным поваром.

В один из этих дней Тольятти подошел к нашему столу и сказал, что ждет нас у себя (он жил метрах в ста от гостиницы в отдельном домике, который снимал на лето) к чаю. И вот мы в его гостиной. Беседа идет, конечно, о советских делах. Мы сидим за низким круглым столиком, покрытым декоративной скатертью до пола. Наша дочка облюбовала на книжной подставке стопку иллюстрированных журналов о природе, щебеча берет один, подносит к столику, потом возвращается назад со словами «анколя, анколя» (ancora - «еще» - по-итальянски). Я пытаюсь ее отвлечь, но она настойчиво продолжает перетаскивать журналы. Хозяин ревниво наблюдает за этими перемещениями, опасаясь, как бы эта девчурка ненароком не порвала страниц, но в общем ничего страшного не происходит, только мне приходится все время быть настороже, и я часто не могу уследить за разговором.

Конечно, затрагивается тема репрессий тридцатых годов. И тут Тольятти заявляет, как говорится, на голубом глазу: «Мы, Страда, ничего не знали». А я как раз в это время читала только что вышедший итальянский перевод книги Виктора Сержа «Записки революционера». (Серж - псевдоним, на самом деле он Кибальчич, кажется, племянник народовольца Николая Кибальчича, казненного за участие в покушении на Александра II.)

Меня такое заявление просто возмутило: как, ты живешь в гостинице «Люкс», вся Москва замерла от страха, каждый день исчезают люди, а ты ничего не знаешь?! И я решительно возразила: «А вот я сейчас читаю Виктора Сержа, он говорит обратное». Витторио, из соображений «дипломатических» приличий, под столом, благо за скатертью не было видно, дал мне пинка в лодыжку, чтобы я замолчала. Я никогда не забуду, как изменился взгляд Тольятти: меня как будто полоснуло стальным лезвием, так у него сузились зрачки и такой ненавистью полыхнуло из глаз, а взгляд стал ледяным. Видно, мое бестактное возражение задело его за живое, а Сержа он, наверно, знал по работе в Коминтерне.

В общем я испортила благостную атмосферу, разговор перешел на зятя Хрущева Аджубея и Папу Иоанна XXIII. Кстати, очень хорошо запомнила, как Тольятти, посмеиваясь, сказал, что Папа - хороший дипломат и в сущности неверующий. А Аджубея он снисходительно определил как gigione (бахвал).

Прошло несколько дней. В местном кинозале шел фильм о Зорге. Я сидела со своей знакомой недалеко от прохода. Вдруг в зале произошло движение, пробежал шепот: «Тольятти, Тольятти». Он шел с женой по проходу и, увидев меня, остановился, поздоровался и спросил: «А где же Страда?». «А он сегодня за няню» - ответила я. Тольятти лукаво улыбнулся и прошел дальше. Больше я его не видела.