Сергей Кузьмин - Скрытый Тибет. История независимости и оккупации
В отличие от революционных властей, правительство Далай-ламы обладало несомненной легитимностью.
Новым китайским знаменем стало красное. Казалось бы, что удивительного — как в Советском Союзе. Но первоначально (с 1912 по 1928 г.) знамя Китайской республики было пятицветным — по числу национальностей. Равные по размеру полосы располагались горизонтально, сверху вниз: красный цвет означал ханьцев, желтый — маньчжуров, синий — монголов, белый — хуэй и черный — тибетцев. Это знамя отменил Гоминьдан. И вот знамя сменилось вновь. Остался один цвет — красный с четырьмя маленькими звездами вокруг одной большой (снова пять)… Не будем искать в этом национальный подтекст. Формально пять звезд означают четыре класса: рабочих, крестьян, средний класс и предпринимателей, сплотившихся в строительстве коммунизма вокруг Партии, на фоне цвета революции. По другой версии, формально трактуются только цвет и большая звезда.
Итак, в материковом Китае осталась одна власть — КПК. Теперь ее претензии на Тибет стали воплощаться в жизнь. Уже через месяц новый Панчен-лама X, которому тогда было всего 10 лет, прислал из провинции Цинхай (бывший Кукунор) Мао Цзэдуну и Чжу Дэ приветственное послание, в котором говорилось: «Можно ждать в ближайшие дни освобождения Сицзана» (Тибета).{615} С аналогичными письмами обратились еще несколько высокопоставленных тибетцев из регионов, включенных в китайские провинции. Независимо от того, как объяснять эти обращения, их нельзя считать законными, так как необходимые полномочия в то время были у тибетского правительства. Оно отреагировало на китайские претензии. 2 ноября МИД направил послание Мао Цзэдуну. В нем говорилось, что с древних времен Тибет был независимой страной. В послании был призыв к переговорам о возвращении тибетских земель, аннексированных прежними правительствами Китая.{616} Заявлялось, что отношения Тибета с Пекином строились по принципу «наставник — покровитель», Тибет никогда не был частью Китая и никакая иностранная держава им не управляет.{617} Лидер КПК проигнорировал мнение тибетцев. 4 ноября 1949 г. регент Тактра обратился ко всем государствам с просьбой о помощи, но не получил ее.
Начало исполняться предсказание Далай-ламы XIII:{618} «Может случиться, что здесь, в Тибете, религия и правительство будут атакованы и извне, и изнутри. Если мы не защитим нашу страну, может случиться, что Далайлама и Панчен-лама — отец и сын — и все почитаемые защитники веры исчезнут и станут безымянными. Монахи и монастыри будут уничтожены. Власть закона ослабеет. Земли и имущество членов правительства будут захвачены. Их самих заставят служить своим врагам или блуждать по земле, как нищих. Все будут ввергнуты в великие бедствия и всеподавляющий страх, медленно будут тянуться дни и ночи, полные страданий».
Действительно, ко времени вторжения Китая в Тибете была лишь горстка чиновников, которые хорошо говорили по-английски, и никого, кто бы разбирался в современной дипломатии и международных отношениях; армия была малоэффективна.{619} Как отмечает М.К. Гольдштейн, «стараясь защитить почитаемые буддийские ценности и идеологию Тибета от возможного загрязнения западными институциями, монашеские и религиозные консерваторы создали набор условий, при котором правительство было не способно защитить и сохранить те самые религиозные ценности от китайских коммунистов». В качестве внешней причины гибели «ламаистского государства» он указывает на отказ традиционных друзей и соседей Тибета от эффективной дипломатической и военной помощи. Эта внешняя причина, конечно, была важнее (см. главу 4).
23 ноября 1949 г. Мао Цзэдун обратился к маршалу Пэн Дэхуэю относительно плана вступления армии КПК в Тибет с северо-запада.{620} В этой переписке использовался термин «Тибет» для территорий, контролировавшихся Лхасой. Кам и Амдо уже были под властью Китая. 30 декабря Пэн ответил, что ввести войска в Тибет из Цинхая и Синьцзяна очень сложно: там трудно собрать нужное число солдат, продовольствия и построить дороги, поэтому удобнее наступать с юго-запада силами 2-й полевой армии. Известно, что части этой армии подошли к границе Тибета уже в конце 1949 г.,{621},[14] были случаи нарушения границы китайцами.{622}
Мао Цзэдун получил телеграмму Пэн Дэхуэя, находясь в Москве. Туда он прибыл с официальным визитом 16 декабря 1949 г. А 2 января 1950 г. из Москвы Мао послал телеграмму лидерам Юго-западного бюро ЦК КПК и Юго-западного военного округа — Дэн Сяопину, Лю Бочэну и Хэ Луну. В этой телеграмме председатель указал, что положение Тибета на международной арене является очень важным, его надо «освободить» и преобразовать в демократию тибетского народа, выступить надо в апреле 1950 г. и постараться «освободить» его к октябрю.{623} Мао предлагал построить дорогу из Сикана в Тибет, послать туда один армейский корпус, или четыре дивизии численностью около 40 тыс. чел., поскольку тибетская армия невелика. Кроме того, он предлагал готовить тибетские кадры.
7 января Мао получил положительный ответ, а 10-го отправил еще одну телеграмму.{624} Председатель начал с того, что Великобритания, Индия и Пакистан признали КНР и это создает благоприятные условия. Для управления Тибетом предлагалось создать партийный комитет, который должен немедленно разработать план и начать воплощать его в жизнь. Первостепенные задачи этого органа — обучать кадры и войска, строить дороги, выдвинуть войска к границе Сикана с Тибетом. К середине мая предписывалось занять приграничные районы — как сказано в телеграмме, «чтобы поощрять внутренние разделения среди народа Сикана». В январе 1950 г. ЦК КПК и его Военный совет направили директиву Юго-западному бюро ЦК КПК о начале похода на Тибет. Для этого планировалось использовать 2-ю полевую армию. Главную силу составлял 18-й корпус.{625}
Но из Пекина Мао Цзэдуну телеграфировали не только о планах интервенции в Тибет. В течение всего пребывания председателя в Москве поступали одна за другой телеграммы ЦК КПК с многочисленными просьбами к СССР: о восстановлении крупнейшей Гиринской электростанции, подготовке китайских пилотов для создания ВВС КНР, срочной посылке 93 тыс. т бензина и смазочных материалов и т.д.{626} Все эти просьбы незамедлительно удовлетворялись, что стоило огромных затрат Советскому Союзу, еще не восстановившему свое хозяйство после войны.
22 января 1950 г., уже в конце переговоров, Сталин спросил Мао, хочет ли тот обсудить еще что-нибудь. От Мао поступила очередная просьба: «“Я хотел бы отметить, — сказал он, — что присланный Вами авиационный полк оказал нам большую помощь. Им перевезено около 10 тыс. чел. Разрешите мне поблагодарить Вас, товарищ Сталин, за эту помощь и попросить Вас задержать этот авиационный полк в Китае с тем, чтобы он оказал помощь в переброске продовольствия войскам Лю Бочэна, готовящимся к наступлению на Тибет”. Сталин ответил: “Это хорошо, что Вы готовитесь к наступлению. Тибетцев надо взять в руки. По поводу авиаполка поговорим с военными и дадим Вам ответ”. Сталин “поговорил” и дал согласие.»{627} Дело в том, что в Китае находился советский авиационный полк, который был направлен туда по просьбе ЦК КПК для помощи в проведении наиболее трудных военных операций против гоминьдановских войск и особенно — в переброске частей НОАК в Синьцзян.
А.М. Ледовский вспоминает:{628} «Во-первых, авиационный полк состоял не только из советских военных самолетов, но и целиком из советских военных летчиков, а поскольку эта помощь являлась незаконной, то летчики и советский аэродромный персонал были переодеты в китайскую одежду; во-вторых, для переброски войск НОА в Тибет и оккупации этого автономного района советское правительство предоставило самые крупные и мощные советские четырехмоторные самолеты, которые могли поднимать тяжелый груз и летать на большой высоте, так как для проведения этой военной операции в Тибете надо было преодолеть очень высокие вершины гор; другие самолеты в то время на такую высоту подниматься не могли».
Незадолго до отъезда китайской делегации из Советского Союза, в феврале 1950 г., был подписан «Договор о дружбе, союзе и взаимопомощи между СССР и КНР». Договор был заключен на 30 лет, а дальше должен был автоматически пролонгироваться каждые пять лет (позже китайское руководство денонсировало его по истечении первого срока). Стороны остались довольны. Неверно расхожее мнение, будто Мао остался недоволен отказом Сталина дать ему ядерное оружие. В действительности вопрос об этом на переговорах вообще не поднимался.[15]
Но просьбы не прекратились. «По возвращении Мао Цзэдуна в Пекин оттуда хлынул еще более интенсивный поток просьб об оказании широкомасштабной и срочной помощи руководству КПК в преодолении серьезнейших трудностей».{629} Еще бы: в стране царила разруха после японской агрессии и гражданской войны между двумя революционными партиями — КПК и Гоминьданом.
