Андрей Буровский - Петр Окаянный. Палач на троне
Табориты тоже организовывали походы в другие страны — своего рода ответные крестовые походы. Они называли их «прекрасными походами». Войска таборитов провели ряд «прекрасных походов» в Силезию, Баварию, Верхнюю Франконию, Восточную Словакию и к Балтийскому морю.
Проповедники таборитов доходили до Пскова и Витебска, везде пытаясь поднять народ на восстание, но нигде особенно не преуспели.
В СССР официально считалось, что гуситские войны — это такая форма классовой борьбы. Мол, за таборитами пошел городской плебс и беднейшее крестьянство, за чашниками — богатые крестьяне, бедные дворяне, часть ремесленников. Ну а католиками и сторонниками императора остались дворяне побогаче, купцы и немецкая часть горожан. Так сказать, немецкие переселенцы. Схема эта четкая, как параграфы Устава, и прямая, как спецсредство полицейского; использовать эту схему, что называется, одно удовольствие. Только вот беда — бедные крестьяне во многих деревнях поддерживали католиков, а богатый купец Вальтер Ланг (явный немец) организовывал Яну Жижке новый способ ведения войны. (Примерно как Яков Брюс организовывал артиллерию для Петра.) Этот способ ведения боевых действий почему-то упорно приписывают самому Жижке, и немецкие историки глубокомысленно рассуждают о том, как в тактике диких славян прорвались монгольские степные методы ведения войны. Это и правда напоминает, на первый взгляд, нечто степное — поставленные в круг, связанные между собой повозки, из круга которых ведут огонь воины Жижки. Только вот связанные между собой повозки, поставленные кругом, «почему-то» назывались немецким словам «вагенбург», то есть «крепость из повозок», а придумал его сподвижник Чингисхана и явный монгол Вальтер Ланг…
О чем не любят вспоминать ни чехи, ни немцы. Чехи — потому что не хотят пятнать светлый образ национального, чисто народно-чешского героя Яна Жижки. Немцы потому, что как-то ведь неловко обнаруживать своего сородича в этом жутком притоне с обобществленными женами. Тем более после претензий — мы, мол, несли цивилизацию славянам, а они, монголы проклятые, отбивались из вагенбур… то есть из монгольских повозок.
И такого рода историй можно рассказывать много…
Реально эта была вовсе не классовая борьба, а нечто несравненно более сложное — каждая партия пыталась навязать всей Чехии свое понимание мира, свой образ жизни, свои представления. Это был конфликт людей одного народа и языка, но разных культур… Тех, кто прыгнул в утопию с головой; тех, кто сиганул было в утопию, но погружаться до конца не хотел; и тех, кто вообще не хотел никаких утопий.
Это была бескомпромиссная, очень жестокая война, и в ее огне за двадцать лет сгорели до 20 % населения Чехии, налаженная инфраструктура, международные связи, колоссальные материальные ценности. Из богатейшей страны в центре Европы, страны, которая вполне могла стать одной из центральных земель «Священной Римской империи», Чехия превратилась в своего рода черную дыру. В этой дыре бесследно пропадали целые армии, а из нее вырывались чудовищные «прекрасные походы», то есть орды диких, патологически жестоких и страшно голодных таборитов.
Потери были настолько неприемлемы, что чашники уже хотели прекращения войны любой ценой. По их инициативе в Базеле собрали церковный собор — может, удастся договориться? Тем более в 1424 году Ян Жижка помер от чумы (католики служили благодарственные молебны) и его бывшие соратники, как они сами называли себя, «сироты», несколько приуныли — они-то искренне считали Яна Жижку бессмертным существом.
Надежды договориться не оправдались — на Базельском церковном соборе табориты во главе с Прокопом Великим сорвали переговоры и ушли, клеймя еретиков — то есть все остальное человечество, кроме себя.
И тогда чашники объединились с католиками — лишь бы избавиться от таборитов! 30 мая 1434 года произошло важнейшее для Чехии событие: решающее поражение таборитов от рук чашников и католиков при Липанах. Правда, еще один таборитский разбойник, Ян Рогач из Дубы, воевал до 1437 года, когда взята была их последняя крепость Сион, но все уже было ясно.
В разоренной, покрытой пепелищами Чехии, на развалинах городов, одичалые собаки грызли человеческие кости там, где еще недавно счастливо жили тысячи семей. Совы перекликались в когда-то благоустроенных входах в подземные рудники. Жирные волки среди белого дня выходили на дорогу, оценивающе посматривали на шатающихся от голода людей. Богатство страны оказалось полностью расточено, ее международная репутация и значение для всеевропейского производства безнадежно погибли. Теперь у чешской молодежи было несравненно меньше возможностей учиться, накапливать богатства, устраивать свою жизнь на уровне лучших стандартов XV века… Несравненно меньше, чем у их дедов и отцов.
Зато чашники были у власти! Зато они могли причащаться «под обоими видами»! Разграбить церковную собственность им не дал император Сигизмунд I, пообещав новый крестовый поход, а со свободой проповеди получилось совсем «весело» — сами же чашники запретили свободу проповеди. В смысле, они запретили проповедовать все, что они сами считали неправильным: и католицизм, и представления таборитов.
Стоили ли эти убогие «завоевания» такого количества трупов, таких чудовищных разрушений — надо спросить Яна Жижку, Яна Рогача, Прокопа Великого и прочих «великих революционеров». Мне, с моим воробьиным профессорским умишком, не постичь величия идеологии революционеров и прочих «великих преобразователей общества».
Но и тогда Чехия еще хоть как-то, но существовала!
Чашники выдвинули своего короля, Ииржи Подебрада (сидел на престоле в 1458–1471 годах). Он пытался сохранить учение чашников, пытался восстановить международный авторитет Чехии: например, выдвигал идею объединения королей всей Европы для борьбы с Турцией. Успеха его идея не имела никакого — тем более стояла за ним не передовая и богатая, а нищая и дикая Чехия. А кто же берет в лидеры нищие, дикие страны, которые сами с собой разобраться не в состоянии?!
После него Чехия выбирала королей из польской династии Ягеллонов, и, наконец, избрали в короли австрийского эрцгерцога Фердинанда I Габсбурга. С этого времени, с 1526 года, Чехия фактически стала частью империи Габсбургов.
Если «Священная Римская империя» считалась наследницей Римской империи, сердцем германского мира, принявшего эстафету, то восточная империя — Osterreich, Австрия, в германском мире считалась эдакой второстепенной империей. Чем-то возникшим на диковатом востоке.
И получается, что результат Гуситских войн еще и таков — из числа лидеров «Священной Римской империи» Чехия угодила в вассалы Австрийской империи…
Но и это еще не конец! Немецкое засилье оскорбляло чехов, католицизм не признавался вчерашними чашниками, и разразился новый прыжок в утопию — Чешское восстание 1618–1620 годов. Парадокс — но своим самоубийством Чехия сыграла важную международную роль! Чешское восстание стало сигналом к международному конфликту, переросшему в Тридцатилетнюю войну между католиками и протестантами — в масштабах уже всей Европы…
Но Чехии от этого не легче — 8 ноября 1620 года восставшие были наголову разгромлены войсками Габсбургов у Белой горы.
До битвы на Белой горе в Чехии все же был свой король и не проводилась планомерная политика окатоличивания и онемечивания. Теперь у Чехии своего короля нет, а политика онемечивания проводилась Габсбургами с позиции силы вплоть до падения Австро-Венгерской империи в 1918 году…
После Белой горы наступает период, который сами чешские историки называют поэтично — «период тьмы»; период, когда Чехия вообще чуть не оказалась полностью онемечена и едва не ушла в историческое небытие.
Так что повторюсь: у славян есть очень странная и даже пугающая предрасположенность к попыткам осуществить утопии разного рода.
Конечно, аналогия моя не полна, ситуация Чехии XV века и Московии XVII–XVIII веков не тождественна. Даже если славяне склонны «прыгать в утопию» больше остальных народов, если Гуситские войны в Чехии открывают список таких случаев, все равно в Московии происходит что-то совсем не то… Уже потому, что в Московии «прыгает в утопию» вовсе не все общество, а по существу дела, один человек — московитский царь. Если даже он тут самый главный — то все равно же он один!
Именно у царя, вовсе не у всего народа, возникает проблема, которая делает привлекательной утопию. Действительно, быстрое развитие Московии в XVII веке заставляет царя и его придворных (пока в основном царя!) задумываться: ведь все больше и больше людей становятся независимы от воли царя. И тут царь узнает о такой великолепной, такой удобной для него утопии, о «регулярном государстве»! Можно и даже нужно перенимать у европейцев как можно больше, но если принять идеи Пуффендорфа и Лейбница — то вовсе не нужно жить так же, как в Европе! В Европе, если верить Вольфу, живут как раз «неправильно», и подданным нельзя давать много свободы. Наоборот, нужно брать у европейцев их технические достижения, но строить-то нужно «правильное», «регулярное государство» и подданных при этом не отпускать, а наоборот, зажимать еще круче, чем это было при Иване IV. Иначе никак нельзя, иначе государство получится очень уж «нерегулярное»!
