Николай Лузан - Сталин. Охота на «Медведя»
– Нет, не ослышался, Леонид Федорович.
– И к какому сроку?
– Уже завтра. Крайний срок – конец ноября.
– Сорок первого?! – в один голос воскликнули Пашков и Гордеев.
– Да, да, сорок первого! – подтвердил Гоглидзе и, помрачнев, в сердцах сказал: – Это еще не все. Нужно также добыть данные по флоту.
Пашков оторопело посмотрел на него.
– Не смотри на меня так, Леонид Федорович, я в своем уме.
– Всего за месяц? Но это же…
– Месяц и ни дня больше! Приказ Лаврентия Павловича! – отрезал Гоглидзе и не терпящим возражений тоном потребовал: – Об этом никому! Операция требует строжайшей секретности! В управлении о ней знают три человека: я, а теперь и вы. В Харбине – резидент и то вряд ли в полном объеме. Так что, Дима, день на подготовку, и в Харбин. Детали согласуешь с Дервишем на месте. Вопросы есть?
– Да, товарищ комиссар, каким образом мне взаимодействовать с харбинской резидентурой, она же нам не подчиняется? – поинтересовался Гордеев.
– В ближайшие часы это вопрос решится. Я с минуты на минуту жду шифровку из Москвы, а пока, товарищи, не теряйте времени и займитесь окном на границе.
Пашков замялся. Гоглидзе бросил на него недовольный взгляд и спросил:
– Чего молчишь, Леонид Федорович?
– Рискованно, Сергей Арсеньевич, оно подсвечено после захвата группы Мацумото – Цоя.
Гоглидзе чертыхнулся.
– Товарищ комиссар, а если проводку провести на другом участке? – предложил Гордеев.
– Леонид Федорович, срочно свяжись с нашими во Владивостоке, пусть готовят канал для Дмитрия. От них до Харбина рукой подать, – поддержал его Гоглидзе, и, заканчивая совещание, напомнил: – Дмитрий у тебя всего день на подготовку!
– Уложусь, Сергей Арсеньевич, – заверил он.
Домой Гордеев не ушел, а остался в Управлении и принялся штудировать материалы по японской линии. Перед утром он поспал несколько часов, а рассвет вместе с Пашковым встретил на борту военного самолета. Приземлились они на полевом аэродроме близ Уссурийска. Там их встречали начальник разведотдела погранокруга и заместитель начальника районного отделения НКВД поселка Пограничный. Наскоро перекусив в летной столовой, всей группой выехали к границе с Маньчжурией.
Осенняя распутица расквасила дорогу, а армейские грузовики превратили ее в густо сбитую сметану, в ней райотделовский «козлик» то и дело садился на брюхо. Промокнувшие до нитки и по уши в грязи, они лишь к сумеркам добрались до заставы. После короткого отдыха с наступлением ночи Гордеев в сопровождении начальника заставы и начальника разведотдела отправился к «окну» на границе. За спиной Дмитрия в рюкзаке лежали добротное кожаное пальто, шевиотовый костюм и модные ботинки – будущий гардероб представителя фармацевтической фирмы «Сун Тайхан» в Северо-Восточной Маньчжурии.
Погода для перехода выдалась подходящая – на небе не было просвета, а усилившийся ветер скрадывал шаги. Дмитрий старался не отстать от капитана-пограничника. Тот, как кошка, неслышно ступал по земле и уверенно находил тропу в зарослях кустарника. На переходе, у ручья, перед ними возникли двое – один присоединился к ним.
– Проводник, – коротко представил его капитан-пограничник; и больше – ни слова.
Через сотню метров они наткнулись на колючее ограждение и залегли. Потянулись минуты томительного ожидания. Дмитрий до рези в глазах всматривался в кромешную тьму, пытаясь заметить условный сигнал. Первым его увидел проводник и спросил:
– Товарищ капитан, видели?
– Видел, – подтвердил тот.
– Пора, Дима. Желаю удачи! – поторопил полковник-разведчик и порывисто пожал ему руку.
Гордеев вслед за проводником проскользнул под колючее ограждение, и дальше короткими перебежками они пробирались к месту встречи с китайскими подпольщиками. Заросли кустарника остались позади, под ногами зашуршала галька – то был ручей, где-то тут их должны были ждать. Проводник перевел дыхание и, приложив ладони ко рту, трижды ухнул филином. В ответ слева зазвучал посвист рябчика, потом треснула ветка, и перед ними, словно из воздуха, появились двое. Обменявшись паролями, дальнейший путь к железнодорожной станции Дмитрий продолжил с ними.
Шли они всю оставшуюся ночь, стороной обходили редкие стоянки заготовителей женьшеня, лекарственных трав, останавливались на короткое время, чтобы перевести дыхание, и перед рассветом выбрались к окраине поселка. Здесь Дмитрий расстался с проводниками. Переодевшись, он в новом обличье – сына белогвардейского офицера, представителя компании «Сун Тайхан» Дмитрия Извольского – вышел на улицу.
К утру северный ветер сменился на южный и зарядил моросящий дождь. Дмитрий с сожалением вспомнил о брезентовом плаще и добротных яловых сапогах, оставшихся в болоте. Кожаное пальто не спасало от непогоды, костюм напитался влагой, а ботинки быстро отсырели. Спасаясь от ветра и дождя, он, добравшись до вокзала, нашел свободное место в зале ожидания и, прислонившись к стене, в изнеможении закрыл глаза. Озноб вскоре прошел, вместе с ним спало напряжение, не оставлявшее его с той самой минуты, когда за спиной осталась граница. Отогревшись, Дмитрий с любопытством осмотрелся по сторонам.
С тех пор, как он последний раз был в Маньчжурии, в ней многое изменилось. Реже стала звучать русская речь, в глаза бросалось обилие армейских мундиров. Русские работники КВЖД, купцы и промышленники перебрались в Харбин, подальше от границы, где с каждым днем все больше свирепствовала японская жандармерия и бесчинствовали банды атамана Семенова. В зале находились в основном корейцы и китайцы. Их тонкие голоса напоминали Дмитрию птичий базар, в какой-то момент в этом гаме ему послышались тревожные нотки.
В двери возник патруль: японец и двое русских. Они прошли в центр зала ожидания и рыскающими взглядами зашарили по пассажирам. Дмитрий ощутил холодок между лопаток, рука скользнула в карман пальто и нащупала пистолет. Ситуацию разрядил сиплый свисток паровоза, толпа загомонила и, подхватив Гордева, вынесла на перрон.
Из густого тумана, подсвечивая подслеповатым прожектором, появился старенький, еще времен Русско-японской войны, локомотив. Выпустив облако пара, он на удивление резво протащил десяток ветхих вагонов и остановился перед перроном. А дальше началось невообразимое – станция взорвалась: из всех щелей – зала ожидания, вокзальной конторы и товарного двора – повалил люд. У последних вагонов началась дикая давка – китайцы и корейцы штурмом брали себе места. Дмитрий протиснулся к голове поезда, здесь посадка проходила более чинно. Проводник-китаец суетливо протер поручни и согнулся в подобострастном поклоне перед японским офицером-пограничником. Тот смерил его презрительным взглядом и, не заметив поданной руки, поднялся по ступенькам в тамбур, вслед за ним проплыл огромный чемодан, а затем дружной гурьбой повалили солдаты, потом настал черед чиновников и коммерсантов.
Дмитрий оказался в одном купе с двумя военными японцами. Они по-хозяйски заняли нижние полки, а ему и русскому старожилу КВЖД Алексею Ивановичу Никитину пришлось довольствоваться верхними. Сожалеть о таком соседстве он не стал. Не успела улечься суета в вагоне, как в коридоре появился патруль, и началась проверка документов. В их купе полицейские не решились сунуть нос, суровый вид японцев отбил всякую охоту задавать лишние вопросы.
Проверка заняла около двадцати минут. Патрульные возвратились в здание вокзала, дежурный по станции поднял белый флажок, и паровоз, натужившись, дернул вагоны. Серо-черная гусеница, дробно постукивая колесами, поползла на запад, к Харбину. За окном по-прежнему продолжал моросить дождь, а тянувшийся по сторонам унылый пейзаж навевал на пассажиров еще большую тоску. Дмитрий, чтобы лишний раз не мозолить глаза японцам, отвернулся к стенке и под мерное покачивание вагона уснул.
Разбудили его громкие голоса – в купе ввалились трое солдат-японцев. Он переглянулся с Никитиным, тот не спал и, не сговариваясь, они отправились в ресторан. Там было немноголюдно. Четверка китайских чиновников чахла над бутылкой байцзю – водкой, а официант с поваром убивали время за игрой в нарды.
Дмитрий прошелся по меню – явно не «мандаринскому»: каша из чумизы, тощая, плохо прожаренная утка с блинчиками, рыба, чай с пампушками, и остановил выбор на маотая – 53-градусной водке, салате и вареной рыбе. Скучающий официант тут же выставил на столик графинчик с маотая и салат. По русскому обычаю Дмитрий и Никитин выпили за знакомство. После четвертой рюмки старик захмелел, и его потянуло на воспоминания. Дмитрий в пол-уха слушал, а мыслями находился в Харбине с резидентом Дервишем.
История инженера-путейца Никитина, во многом походившая на судьбы большинства первопроходцев КВЖД, вскоре заинтересовала его. Это был тот счастливый случай для разведчика, когда чужая жизнь могла сделать более правдоподобной пусть даже самую продуманную, но все-таки кабинетную схему и легенду прикрытия. Память Дмитрия цепко фиксировала детали и события из жизни строителя КВЖД Никитина, они помогали оживить сухой образ представителя компании «Сун Тайхан» в Харбине Извольского.
