Николай Лузан - Сталин. Охота на «Медведя»
Гоглидзе ловил каждое слово, и они болезненной гримасой отражались на лице. То, что требовал нарком, было на грани фантастики. Гоглидзе хорошо знал возможности своих подчиненных и их агентуры. С тем, что имелось, выше головы было не прыгнуть. Поэтому следующий вопрос Берии остался без ответа.
– Сергей, ты что, язык проглотил? – повысил он голос.
– Товарищ нарком, какой тут язык, с таким заданием лучше сразу в петлю! – вырвалось у Гоглидзе.
– Не спеши, ее и без тебя найдется, кому надеть, – ледяным тоном отрезал Берия.
– Извините, Лаврентий Павлович, ерунду сморозил. Я готов выполнить любое ваше задание, но с той агентурой, что есть в управлении, это невозможно.
– М-да, с твоей действительно много не навоюешь. А если подключим ближайшие управления?
– Спасибо за доверие, но у них возможности не лучше моих. Нужна закордонная штабная агентура, а ее нет ни у меня, ни у них!
– Правильно мыслишь, Сергей. Я уже подписал распоряжение о передаче тебе на временную связь харбинской резидентуры. У нее есть оперативные позиции в японских штабах. Руководит ею Дервиш. Ты его должен помнить по работе в Турции и Иране. Так что, думаю, найдете общий язык и с задачей справитесь.
– Постараюсь! – приободрился Гоглидзе.
– Жду доклада 30 ноября. Людей и средств не жалей! Не то сейчас время – война, после победы сочтемся.
– Понимаю, Лаврентий Павлович. Сделаем все, что в наших силах.
– Этого мало. Вопрос на контроле у Хозяина.
Гоглидзе и без напоминания догадался, от кого исходила задача. Тщеславная мысль, что именно ему поручили такое важное задание, щекотала самолюбие, но следующий вопрос снова заставил напрячься.
– Как продвигается работа по Люшкову? Я что-то давно не слышал доклада, – сменил тему Берия.
Генерал-перебежчик сидел у управления, как кость в горле. Гоглидзе ничего другого не оставалась, как отделываться общими фразами:
– Ведем активный поиск, Лаврентий Павлович. Нащупываем подходы…
– Баб надо щупать! А мне Люшков живой или мертвый нужен! – оборвал Берия и, наливаясь гневом, сорвался на крик: – Я тебя зачем туда послал? Чтобы ты два года одно и то же талдычил? Когда гадину придавишь? Это тебе не опер, а целый начальник управления к японцам сбежал! А ты – «нащупываем»! Позор, до сих пор отмыться не можем.
– Так то же было при Ежове, – оправдывался Гоглидзе.
– Какой, на хрен, Ежов! Нашел, кого вспомнить – сволочь конченную! – продолжал бушевать Берия. – Идиот, когда ставили к стенке, запел «Интернационал», думал, что Хозяин услышит и помилует. А ты мне – Ежов! Работать надо!
– Стараюсь! Вы же знаете, Лаврентий Павлович, год пришлось выкорчевывать предателей в управлении. Неделю назад последних расстреляли, – мямлил Гоглидзе.
– Ты не ровняй своих шестерок с той сволочью! Хозяин меня мордой в это дерьмо каждый раз тычет. Люшков, этот мерзавец, – голос Берии зазвенел от негодования, – поливает нас как хочет. Мразь! На Хозяина руку поднял, а ты – щупаем!
– Лаврентий Павлович! Лаврентий Павлович!..
– Что – Лаврентий Павлович?
– Только случай спас сволочь, чуть-чуть не хватило.
– С твоим «чуть-чуть» мерзавец чуть к Хозяину не подобрался. Если ждешь следующего раза, так пойдешь вслед за Ежовым.
– Следующего не будет, товарищ нарком! Я эту сволочь из-под земли достану! – поклялся Гоглидзе.
– Короче, Сергей, делай, что хочешь, но чтобы этой фамилии я больше не слышал, – сбавил тон Берия и вернулся к началу разговора: – Работай плотно с Дервишем, у вас общие задачи. И торопись, мое терпение не безгранично!
– Я… я… – пытался что-то сказать Гоглидзе.
Из трубки доносилось лишь монотонное журчание. Он без сил откинулся на спинку кресла. Голова пошла кругом, а грудь сжало, будто стальным обручем. Жадно хватая ртом воздух, Гоглидзе прошел к окну, сдвинул щеколду и широко распахнул створки.
Осеннее солнце слабыми бликами поигрывало на волнах Амура. Его воды величаво катили мимо пологих берегов, обагренных разноцветьем увядающей листвы. Створки окна подрагивали под порывами ветра, и солнечные лучи, отражаясь от стекол, шаловливыми зайчиками скакали по унылым стенам кабинета и угрюмому лицу его хозяина.
Бодрящая свежесть и монотонный шум города успокоили Гоглидзе. Однако требовательный телефонный звонок снова заставил его напрячься. Он поднял трубку. Дежурный по управлению доложил о новом происшествии. Шпионская группа японцев пыталась прорваться через границу.
– С этим потом! Подробности доложите заму! – оборвал дежурного Гоглидзе и бросил трубку на аппарат.
После разговора с наркомом и поставленной им задачи кучка японских шпионов-маршрутников представлялась Гоглидзе чем-то второстепенным и малозначтельным. Он как заведенный кружил по кабинету и размышлял, как выполнить задание Берии.
«Москва – она и есть Москва! С нее какой спрос! Зато с меня шкуру спустит. Рассчитывать на другие управления можно, куда денутся, если Лаврентий надавит, но напрягаться не станут, у них своих забот по горло. Остается полагаться на тех, кто под рукой. И что я имею?» – задался вопросом Гоглидзе.
Для того чтобы ответить на него, ему не требовалось заглядывать в сейф и рыться в подборках старых материалов. Дела по японской линии были свежи в памяти. Их анализ привел его к неутешительному выводу: управление, по большому счету, не располагало оперативными возможностями и не имело агентов, способных решать задачи подобного уровня.
«Есть еще пограничники, – перебирал Гоглидзе в уме тех, кто мог бы подключиться к операции. – Но они работают на тактическую глубину и до армейских штабов не дотягиваются. Военная разведка? Это при условии, если Лаврентий договорится с Голиковым, без него они и пальцем не пошевельнут. Элита! Чистоплюи хреновы! Вам бы только по фуршетам и приемам шляться! – с неприязнью подумал о военных разведчиках Гоглидзе и пришел к окончательному выводу: – Как ни крути, а ставку надо делать на харбинскую резидентуру».
Гоглидзе нажал на кнопку вызова дежурного – тот немедленно ответил, и распорядился:
– Пашкова и Гордеева ко мне!
– Есть! – прозвучало в ответ.
«Гордеев? А может, Сизов? Нет, этот чересчур осторожен, будет лишний раз перестраховываться, и, пока до цели доберется, время уйдет, – размышлял Гоглидзе. – А если Павлов? Ничего не скажешь, хорош. Хватка бульдожья, но слишком нахрапист, и интеллигентности не хватает.
Значит, Гордеев! Мать – артистка, научила всяким дворянским штучкам, свободно болтает по-французски. Агентурист от Бога, если потребуется, то завербует самого черта. Имеет опыт нелегальной работы в Маньчжурии. Результативный, а главное – удачливый, а она, удача, ох, как мне нужна».
Стук в дверь прервал размышления Гоглидзе. В кабинет вошли начальник разведотдела Леонид Пашков и старший оперуполномоченный первого отделения капитан Дмитрий Гордеев. Его худощавую, стройную фигуру облегал элегантный костюм. Над высоким лбом кудрявились небрежно причесанные темно-каштановые волосы. Живые карие глаза пытливо смотрели из-под длинных ресниц. Крупный, прямой нос не портил общего впечатления. Все в нем выдавало барскую породу.
«Этот точно будет своим среди чужих», – отметил про себя Гоглидзе и предложил сесть.
Пашков с Гордеевым заняли места за приставным столиком и вопросительно посмотрели на него. Он без раскачки перешел к делу.
– Леонид Федорович, как идет работа с харбинской резидентурой?
– В обычном режиме. Обеспечиваем «окна» на границе и проводку по маршруту до Фуцзиня, – коротко доложил Пашков.
– Понятно. С резидентом знаком?
– Нет.
– А ты, Дмитрий?
– На прямой контакт выходить не приходилось. Один раз задействовал их связника, когда поступила срочная информация на Люшкова.
– Было такое, – вспомнил Гоглидзе и, испытывающее посмотрев на него, спросил: – Как, Дима, не побоишься снова оправиться к японцам в гости?
– А почему бы и нет, правда, гостеприимством они не отличаются, – оживился Гордеев.
– Ишь, чего захотел, чтобы после твоих фейерверков на армейских складах они встречали тебя хлебом и солью, – с иронией произнес Пашков.
– А что, Леонид Федорович, я не откажусь! А если еще с маслом и икрой, то…
– Дима, тебе дай волю, так ты самураев и водку научишь пить! – перебил его Гоглидзе и перешел на деловой тон: – Все, товарищи, шутки в сторону. Задача предстоит сверхсложная. Надо любой ценой добыть информацию о планах командования Квантунской армии.
– Планах?! Квантунской армии?! – брови Пашкова поползли вверх: – Я не ослышался, Сергей Арсеньевич?
– Нет, не ослышался, Леонид Федорович.
– И к какому сроку?
– Уже завтра. Крайний срок – конец ноября.
– Сорок первого?! – в один голос воскликнули Пашков и Гордеев.
– Да, да, сорок первого! – подтвердил Гоглидзе и, помрачнев, в сердцах сказал: – Это еще не все. Нужно также добыть данные по флоту.
