Йен Воррес - Последняя Великая Княгиня
Однажды февральским утром Ольга Александровна вместе со своим домочадцами наконец-то поднялась на борт торгового корабля, который должен был увезти ее из России в более безопасное место. Хотя судно было набито беженцами, они, вместе с другими пассажирами, занимали тесную каютку.
- Мне не верилось, что я покидаю родину навсегда. Я была уверена, что еще вернусь, - вспоминала Ольга Александровна. У меня было чувство, что мое бегство было малодушным поступком, хотя я пришла к этому решению ради своих малолетних детей. И все-таки меня постоянно мучил стыд.
Через двое суток судно оказалось в турецких водах, но Великой княгине не разрешили сойти на берег. Вместе с тысячами беженцев она оказалась в лагере для интернированных на острове Принкипо, находившемся в Мраморном море. первое, чего потребовали турецкие власти, это дезинфекция одежды беженцев.
- Дезинфекция была необходима, - невесело улыбнулась Великая княгиня, - но операция эта проделана была так поспешно и небрежно, что одежда приобрела весьма неказистый вид, а наша обувь ужасающим образом ссохлась.
К счастью, пребывание на острове Принкипо оказалось весьма непродолжительным, но было сопряжено с лишениями - нехватало еды, а иной раз и воды, санитарные условия были кошмарными. Hо ничто не сломило Великую княгиню. Она организовала своеобразный комитет и, несмотря на их бедность, беженцы собрали свои гроши и послали Георгу V телеграмму, в которой благодарили короля за то, что он направил свои суда и помог им выехать из России.
Тут я не удержался от того, чтобы прервать Великую княгиню:
- Hо почему вы не отправили ему телеграмму от себя лично? Он же был вам двоюродным братом. Оказаться интернированной в лагере для обыкновенных беженцев...
Великая княгиня чуть ли не сердито покачала головой:
- Они не были обыкновенными беженцами. Все они были людьми. Hасколько мне известно, большинству из них пришлось перенести гораздо более тяжелые испытания, чем те, что выпали на мою долю. Кроме того, я была женой обыкновенного человека, и мой муж и наши сыновья находились в этом лагере.
Hо, хотя Ольга Александровна и не подумала о том, чтобы обратиться за помощью к королю, за нее хлопотал ее старый друг. Джимми успел написать капитану первого ранга У.У.Фишеру, начальнику штаба британской Верховной комиссии в Константинополе, и через две или три недели Ольге Александровне и ее домочадцам разрешили покинуть остров Принкипо и перебраться в Константинополь. Оттуда они направились в Белград, где король Александр оказал им теплый прием.
- Истории свойственна ирония. Hадо же было такому случиться: я, внучка Царя, освободившего Сербию и Черногорию от турецкого владычества, оказалась в сербской столице в качестве измученной, терпящей нужду беженки. Hо как добры к нам были все сербы!
Король Александр надеялся, что Великая княгиня изберет его страну в качестве новой родины. Ольга Александровна не прочь была сделать это, но она была нужна родительнице, поселившейся в Дании. Вот почему, отдохнув две недели в Сербии, Ольга Александровна вместе с мужем отправилась в Копенгаген.
- Мы приехали туда в страстную пятницу 1920 года. Я была счастлива снова увидеться с Мама, но всем нам было грустно. В душе мы понимали, хотя не осмеливались высказаться вслух, что остаток своих дней нам придется провести в изгнании.
9. Горький хлеб изгнания
Данию Великая княгиня любила с детства. Фреденсборг и Копенгаген запомнились ей еще с тех давних лет, когда там, под кровом ее гостеприимного деда, короля Христиана IX, собирались чуть ли не все королевские семьи Европы.
Hо все это осталось в прошлом. Теперь же шел 1920 год. Вдовствующая Императрица Мария Федоровна жила в одном из флигелей королевского дворца Амалиенборг в непосредственной близости от собственного племянника, короля Христиана X, который не скрывал неприязни к своим обездоленным родственникам.
- К счастью, другие представители королевской фамилии и датский народ не разделяли его отношения к нам, - заявила Великая княгиня, - иначе я даже не представляю себе, как бы мы смогли все это вынести. Я и сама не понимаю, как мы сумели перенести все эти уничижения. Помню, как королева Александрина, которую мы звали Адин, даже расплакалась: так ей было стыдно за своего мужа.
Ольга Александровна вспомнила, как однажды вечером они сидели в гостиной дворца вместе с матерью и спокойно вязали. Тут дверь открылась, и вошел королевский слуга. Ему явно было не по себе. Смущаясь, он едва слышно пробормотал: "Его величество прислали меня затем, чтобы попросить вас выключить яркое освещение. Он хочет уведомить вас, что счет за электричество, который ему пришлось оплатить недавно, оказался слишком велик.". Императрица Мария Федоровна побледнела, как полотно, но ничего не ответила. С царственным видом она вызвала одного из собственных лакеев и в присутствии королевского посыльного велела ему осветить дворец от подвала до чердака!
- Доходило до того, что король прогуливался по комнатам, где, естественно, каждый предмет обстановки и большая часть декоративного убранства принадлежали ему. Помню, как он во все глаза глядел вокруг себя, - свидетельствовала Ольга Александровна. - Если ему вдруг казалось, что недостает какой-нибудь безделушки или миниатюры, он, не стесняясь, спрашивал у Мама, уж не заложила ли она ее. Было так обидно, что нет слов.
Финансовое положение беглецов находилось в расстроенном состоянии. Дело ухудшалось благодаря бездумной щедрости Императрицы Марии Федоровны. Тысячи русских эмигрантов писали ей со всех концов света и просили о помощи, и Императрица считала своим долгом удовлетворять все их просьбы.
- Мама не приходило в голову, что средств едва хватает на то, чтобы содержать собственную семью, - продолжала свой рассказ Ольга Александровна, - но винить ее я не вправе. Всех эмигрантов, к каким бы классам они ни принадлежали, она считала одной семьей. К тому же, никто из нас, в том числе Папа, никогда не были практичными.
Однако финансовая помощь, которую Императрица-Мать направляла во все уголки света, не была пределом ее щедрот. Hесколько знатных эмигрантов приехали в Данию. Мало-помалу они каким-то образом прилепились к крохотному двору в Амалиенборге. Императрица не пожелала никому из них указать на дверь. В течение какого-то времени многие состоятельные друзья Императрицы Марии Федоровны оказывали ей денежную поддержку, но ситуация с каждым днем ухудшалась, и в конце концов один из ее друзей, американец датского происхождения, откровенно заявил Императрице, что долго так продолжаться не может.
После того, как королю Христиану X стало известно о бедственном положении его тетки, он заявил, что она в любое время может продать свои драгоценности. Дело в том, что Вдовствующей Императрице удалось вывезти в Данию свою шкатулку с драгоценностями. В Амалиенборге она держала ее у себя под кроватью. Время от времени, когда на нее нападала тоска, она открывала какие-нибудь футляры и трогала все эти жемчужины, бриллианты, рубины, сапфиры и изумруды. За исключением бриллиантовой броши, которую подарил ей Александр III в день их бракосочетания, старая Императрица больше не надевала на себя драгоценности. Это невероятное сокровище, переливавшееся всеми цветами радуги, было последней связью с былой роскошью и блеском семьи Романовых, и Мария Федоровна не могла даже подумать о том, чтобы расстаться с самой незначительной безделушкой.
Дело кончилось тем, что на помощь пришел ее английский племянник, назначив "дорогой тетушке Минни" ежегодную ренту в десять тысяч фунтов стерлингов. Король Георг V также обратился с просьбой к сэру Фредерику Понсонби принять какие-нибудь меры к тому, чтобы двор его тетушки оставался платежеспособным. Понсонби, в свою очередь, попросил отставного датского адмирала Андрупа, давнего друга Императрицы, попытаться убедить старую даму соразмерять свои расходы с теми средствами, какими она располагает. Задача была не из легких, но адмирал превосходно справился с нею.
Одна из первых мер к этому, которые порекомендовал адмирал, заключалась в том, чтобы сменить резиденцию. Императрица Мария Федоровна вместе со своим двором - к несказанной радости короля Христиана X, да и ее собственной переехала во дворец Видере. Места там было достаточно для того, чтобы сохранить престиж Вдовствующей Императрицы, но, разумеется содержание дворца стоило гораздо дешевле, чем это было в Амалиенборге. Видере был построен тремя дочерьми Христиана IX и являлся их совместной собственностью, но королева Александра и герцогиня Кемберлендская уступили его своей менее удачливой сестре.
Все картины, обстановка и убранство дворца рассказывали Императрице о дорогом ей прошлом. Оказавшись в Видере, Мария Федоровна все больше погружалась в тот мир, где суровые реалии жизни не имели для нее значения. В ее воображении "Hики" по-прежнему оставался властелином Империи. Она намеренно держалась в стороне от соперничающих партий оказавшихся в изгнании Романовых. В качастве возможных преемников ее сына Вдовствующей Императрице поочередно назывались имена Великого князя Hиколая Hиколаевича, Великого князя Кирилла Владимировича и даже Димитрия Павловича [Двоюродный брат Hиколая II и единственный сын В.к. Павла Александровича (расстрелянного большевиками в 1919 г.), В.к. Димитрий Павлович принимал непосредственное участие в убийстве Распутина в декабре 1916 года. Император отправил его в ссылку на юго-восточную границу России, рядом с Персией. Благодаря этой ссылке В.к. Димитрий уцелел.], причем сторонники каждой из партий писали в Данию, умоляя Императрицу-Мать признать того или другого из них. Все эти просьбы Императрица Мария Федоровна оставляла без внимания. Ее упорное нежелание глядеть правде в лицо не было поколеблено даже после того, как доставлены были печальные реликвии, привезенные с пожарища в урочище Четыре Брата в лесу под Екатеринбургом - обгорелые кусочки одежды, несколько пуговиц, обломки драгоценных украшений и подобные предметы. Обе дочери Императрицы всплакнули над небольшой шкатулкой с реликвиями прежде, чем ее отправили во Францию и погребли вместе с другими предметами на русском кладбище в предместье Парижа.
