Юрий Алексеев - Под знаменами Москвы
Победа над Новгородом укрепила не только политические, но и идеологические позиции Москвы. Отныне она не только главный город великого княжества, но и столица всей Русской земли. С осознанием и активной пропагандой этой идеи связано строительство нового Успенского собора в Кремле — патрональной святыни Москвы и всего воссоздающегося Русского государства. Старый Успенский собор, построенный митрополитом Петром при Иване Калите, пришел за полтораста лет в полную ветхость: «…блюдшеся падения, уже деревми толстыми коморы подпираху»4. Но речь шла не просто о постройке нового храма. По мысли московских властей, новый храм должен был быть возведен по образцу Успенского собора во Владимире. Построенный при Андрее Боголюбском и Всеволоде Большое Гнездо, этот шедевр русского зодчества XII в. остался непревзойденным. Несмотря на переезд митрополита в Москву, Успенский собор Владимира сохранял значение главного храма Русской земли — в нем происходили торжественные церемонии посажения на стол великих князей.
Перед мастерами Ивашкой Кривцовым и Мышкиным великий князь[22] поставил задачу: «Велику и высоку церковь сотворити, подобну Владимерской Св. Богородицы». «Мастери каменосечци» были посланы «во град Володимеръ… меру сняти. Они же… удивишася красоте здания». Новая одноглавая («об едином версе») церковь мыслилась даже большей — «шире и доле полутора саженью». Москва должна была стать не только подлинным политическим центром, но и церковным сердцем Русской земли, а новый храм — средоточием русского православия. Принятие за образец собора во Владимире, древней столице прежних великих князей, подчеркивало историческую преемственность основ нового государства, его связь с традициями домонгольского величия Руси. Это та же характернейшая линия на возрождение «старины», древнего могущества и единства Русской земли, которая настойчиво проводилась Иваном III в переговорах с мятежным Новгородом накануне Шелонского похода, и была одной из основ политико-идеологической системы нового объединенного государства.
Созданию нового храма с самого начала придавалось значение общерусского мероприятия. «Створи же митрополит тягину важную, с всех попов и монастырей збирати сребро на церковное создание силно», — пишет близкий к высшим церковным кругам летописец. Но дело не ограничивалось принудительным изъятием средств у монастырей и церквей: «…бояре и гости своею волею части своя имениа вдаша митрополиту на церковное создание»5. По сообщению Ермолинской летописи, между двумя крупнейшими московскими строителями — подрядчиками Василием Дмитриевичем Ермолиным и Иваном Владимировичем Головой Ховриным — возникла «пря» по поводу строительства новой церкви. В конце концов Ермолин «отступися всего наряда», а Иван Голова «почя наряжати». Это известие проливает свет на организацию строительного дела в Москве и свидетельствует об уже сложившейся традиции строительных подрядов.
Торжественная закладка нового храма состоялась 30 апреля 1472 г. в присутствии всего освященного собора, великого князя, его сына, матери и братьев6. Строительство подвигалось быстро, и к концу мая новая церковь «возделана бысть с человека в вышину».
1 июля произошло торжественное перенесение мощей митрополита Петра, самого почитаемого московского святого, в новую временную деревянную церковь. Этому событию был придан характер общерусского церковного праздника. Наиболее выдающийся писатель эпохи Пахомий Логофет, инок Троицкого монастыря, получил заказ на составление соответствующих канонов7. Строительство нового храма и все с ним связанное должно было подчеркивать идеологическое и политическое единство Русской земли под главенством великокняжеской Москвы.
Однако торжества в столице были внезапно прерваны тревожными вестями с южного рубежа, над которым нависла грозная туча ордынского нашествия.
Хотя ни Литва, ни Орден, ни Орда не смогли предпринять никаких реальных шагов для вмешательства в московско-новгородский конфликт 1471 г., это не означало, что они смирились с фактом создания единого Русского государства и отказались от попыток активно воспрепятствовать усилению его могущества. Напротив, их действия стали активнее.
Наиболее реальная и опасная для Руси внешнеполитическая комбинация сложилась именно в это время. Как мы знаем, еще в 1470/71 г. московский летописец отметил прибытие в Орду королевского посла с призывом совместно выступить против Русского государства. Московское правительство не осталось безучастным наблюдателем литовско-ордынских приготовлений, направленных против Руси. Оно пыталось найти себе союзников среди татарских феодалов, расшатывая их ряды и расширяя круг своих собственных татарских вассалов, весьма полезных в борьбе с многочисленной ордынской конницей. В июне 1471 г. Никита Васильевич Беклемишев был отправлен в Поле «искати царевича Муртозы Мустафина сына, звати его… на службу». Никита успешно справился с возложенной на него задачей, и еще «напреди прихода великого князя из Новгорода», т.е. ранее конца августа, новый вассал «прииде к сыну великого князя на Москву»8.
Летом того же года «вятчане, шед суды Волгою на низ», во главе со своим воеводой Костей Юрьевым неожиданным ударом захватили столицу ордынской державы — Сарай. Это, был едва ли не самый смелый поход русских речных корсаров — ушкуйников9. Не исключено, что вятчане действовали на этот раз не без косвенной поддержки и указаний Москвы, заинтересованной именно в разгар Новгородского похода в том, чтобы отвлечь силы и внимание Орды и исключить возможность нападения Ахмата на Русь. Захват центра огромной могущественной империи был возможен прежде всего потому, что летом ордынцы кочевали и Сарай оставался почти без защиты: вятчане взяли его «и полону бесчисленное множество, и княгинь сарайских». Татары Большой Орды, которые «ту близ кочевали за един день», узнали о разграблении своей столицы и попытались «переимати» вятчан, шедших уже вверх по Волге, но те «пробиша сквозь их». Не удалось перехватить удалую вольницу и под Казанью — они и там «проидоша мимо тех в землю свою».
Независимо от побудительных мотивов летний поход вятчан в 1471 г. имел немаловажное политическое значение. Разгром Сарая не мог не повлиять на поведение Ахмата в критические месяцы Новгородского похода, заставив его отказаться от немедленного нападения на Русь. В то же время это событие не могло не способствовать общему обострению русско-ордынских отношений, приближая час решительного столкновения. Поход вятчан продемонстрировал военную уязвимость Сарая — слабозащищенного сердца огромной полукочевой империи.
Летом 1472 г. планы нападения на Русь стали претворяться в жизнь: Ахмат начал поход на Русь «со всеми князьями и силами Ордынскими». Московский летописец видит в походе Ахмата прямое следствие призывов Казимира: хан «надвижеся на Русскую землю, подговорен королем»10.
На поход Ахмата русские ответили развертыванием своих войск на основном оборонительном рубеже реки Оки. Однако организация обороны этого рубежа оказалась достаточно сложным делом.
Объектом непосредственного нападения ордынцев оказался город Алексин — русский форпост на правом (южном) берегу Оки, между Калугой и Серпуховом. После трех дней боев неукрепленный город был сожжен вместе с жителями. Но гибель алексинцев, которые «изволиша згорети, нежели предатися татарам», была ненапрасной. Время, потраченное Ахматом на захват Алексина, было использовано русскими для подтягивания своих сил к месту сражения. Попытка Ахмата форсировать Оку с ходу была отражена.
Известие о нападении Ахмата на Алексин было получено в Москве на рассвете 30 июля. Незадолго до этого столица перенесла одно из самых страшных стихийных бедствий. 20 июля ночью загорелось «у Воскресенья на Рве». При сильном ветре «огнь метало за 50 дворов и боле, а з церквей и с хором верхи срывало». Весь посад охватило пламя. За несколько часов сгорело 25 церквей и «многое множество дворов»; огонь готов был перекинуться в Кремль, в котором уже «истомно же бе тогда велми». Посад превратился в пепелище, тысячи горожан остались без крова и имущества. Сам великий князь «много постоял на всех местах, гоняючи со многими детьми боярскими, гасящи и разметывающи»11. Государи феодальной Европы далеко не всегда лично боролись с пожарами. Псковские послы к Казимиру Литовскому в марте 1471 г. отмечали, что, когда в ночь на 31 марта «загореся… посад в Вилне Ляцкий конец», «сам король и со всем своим двором и с казною на поле выбежа»12.
По получении известия о нападении на Алексин великий князь немедленно отправился к Коломне — месту сосредоточения главных сил. Линия Оки оказалась прочно занятой русскими войсками — по некоторым сведениям, их было до 180 тыс. Хан не пошел на риск решительного сражения: в ночь на субботу, 1 августа, ордынцы отступили.
