Александр Пыжиков - Грани русского раскола
Правительственные чиновники считали купцов людьми невежественными, и велико было их удивление, когда эти выходцы из парода начали довольно умело оспаривать понижение пошлин. Как вспоминал участник этих баталий (впоследствии председатель Московского биржевого комитета) Н.А. Найденов:
«тут была пробита брешь в том понятии, которое существовало о московском торговом люде; комиссия стала относиться к купеческим депутатам с большой осторожностью»[530].
Кстати, после заседаний купеческие представители собирались в номере гостиницы у главного таможенного критика правительства А.П. Шипова, которого власти предусмотрительно не пригласили для работы в комиссии. На этих встречах, продолжавшихся до глубокой ночи, обсуждалось все происходившее на заседаниях, намечалась линия поведения на следующий день[531].
Большую помощь купечеству оказывал И.К. Бабст, который во время занятий сообщал наследнику престола –будущему Александру III – сведения о ходе таможенных дискуссий. Тот просил руководителя департамента Государственного совета К.В. Чевкина, к которому должны были поступить документы комиссии, принять и выслушать купеческих фабрикантов[532]. Несмотря на это тарифные споры завершились так, как, собственно, и должны были завершиться – победой правительства. При посредничестве того же Бабста делегация от купечества, участвовавшего в трудах таможенной комиссии, была представлена наследнику; он выразил искреннее свое сожаление по поводу итогов работы, сказав о чиновниках, что, мол, «ничего с ними не поделаешь»[533]. Поражение купеческой буржуазии вызвало и заметный общественный резонанс; на него по-своему откликнулись даже революционные круги. В прокламации «К русскому купечеству» констатировалось: оно «становится рабом всякого чиновника» и в конце концов останется ни с чем, а надо, чтобы оно «подняло голову, униженно склонившуюся перед чиновничеством и барством, проживающим на ворованные у вас деньги»[534].
В политическом отношении староверческая буржуазия и ее сторонники значительно уступали чиновничье-дворянскому клану, издавна облюбовавшему все административные должности империи. Осознавая недостаточность своего потенциала, московское купечество старалось приобрести устойчивые позиции во властных структурах. С этим связаны их усилия по созданию отдельного правительственного ведомства – Министерства торговли и промышленности. Проект образования последнего посредством выделения из структуры Министерства финансов был подан известным купцом В.А. Кокоревым великому князю Константину Николаевичу, который весьма благосклонно отнесся к этой инициативе. Причем предполагалось, что во главе нового министерства непременно должен встать какой-либо авторитетный представитель русского купечества[535], Некоторые рассматривали фигуру самого Кокорева; среди его сторонников был и князь А.И. Барятинский, с юности состоявший в дружеских отношениях с императором. Популярный фельдмаршал со славянофильскими наклонностями был заметно впечатлен зажигательными речами этого самородка. Он признавал, что Кокорев вышел совсем из иной мировоззренческой среды, но был убежден, что препятствием для ведомственного служения это являться не может[536]. Надо сказать, что еще в конце 1850-х годов, будучи главнокомандующим на Кавказе, князь проявлял большие симпатии к староверам, дозволяя им избирать в полках новых священников взамен умерших[537].
Однако в коридорах чиновничьего Петербурга все оказалось гораздо сложнее, чем на кавказских фронтах. Власти не воспринимали рекомендаций о назначении раскольника куда-либо, не говоря уже о столь высоком посте. Интересно, что московская группа, понимая сложившуюся ситуацию, вносила предложения о формировании министерства не под руководством какого-либо авторитетного купца, а с коллегиальным управлением. В фонде Минфина содержится записка с проектом создания Министерства коммерции и промышленности, во главе которого должен находиться совет, состоящий из людей, хорошо знакомых с данной отраслью. В него должны были входить 11 членов: трое от правительства и по четыре – от торгующих купцов и фабрикантов-производственников. Причем правительственных чиновников предполагалось назначать указами императора, а остальных избирать. Но и такой подход к образованию нового ведомства вызвал резкие возражения, которые объяснялись тем, что большинство голосов в совете фактически принадлежало бы купеческому сословию. Это признавалось в принципе недопустимым, особенно для России – «при недостаточной просвещенности наших купцов»[538].
Власти с недоверием относились к инициативам московского клана, блокируя их хорошо выверенными аппаратными способами. Например, в 1870 году состоялся Петербургский торгово-промышленный съезд, который провела столичная буржуазия, легко получившая на то дозволение свыше. Заметим, это первый в истории страны крупный публичный форум, устроенный предпринимательскими кругами. Вскоре московская группа также решила обсудить вопросы о нуждах торговли и промышленности на своем съезде в Первопрестольной. В конце 1871 года начал работу распорядительный комитет по устройству мероприятия; купечество Центрального региона буквально завалило его предложениями и просьбами[539]. Пришлось даже умерять пыл потенциальных участников форума: Общество для содействия русской промышленности и торговли указало, что огромное число вопросов, намечаемых для обсуждения не должно быть велико, иначе повестка дня окажется сильно перегруженной. Наконец, ходатайство о проведении съезда – на тех же основаниях, на каких был разрешен петербургский, – поступило в мае 1872 года в Министерство финансов. Но там после рассмотрения предоставленной программы мероприятия и списка его участников пришли к заключению, что намечаемый разговор, особенно о развитии совещательных учреждений по торговле и промышленности, является несвоевременным, так как не может иметь практической пользы. Все эти вопросы планировалось обсуждать в Государственном совете, а потому данная просьба осталась без последствий[540].
Правительственные предпочтения, отданные дворянскому клану, – это отличительная черта капиталистического развития России 60-70-х годов XIX века. Деловые начинания представителей аристократической верхушки в первую очередь поддерживались ведомственными кругами. Привилегии предоставлялись тем обществам, в которых российская знать, а также иностранный бизнес имели интересы и акции. Например, английский предприниматель Юз начинал деятельность в России в союзе князем С.В. Кочубеем; именно связи этого аристократа в правительственных кругах помогли получить в конце 1860-х годов разрешение на беспошлинный ввоз оборудования для предприятия по производству рельсов и добиться премии с каждого произведенного пуда продукции[541]. Проталкивать в придворных и правительственных сферах подобные коммерческие проекты купеческая буржуазия в тот период была еще не в состоянии. Очевидная слабость ее позиций перед чиновничеством послужила даже темой для известного романа Д.Н. Мамина-Сибиряка «Приваловские миллионы». По сюжету завод, принадлежащий раскольничьей семье Приваловых-Гуляевых, становится, говоря современным языком, объектом рейдерской атаки правительственных чиновников. Чтобы покрыть накопившуюся задолженность предприятия, они пустили его с молотка. В результате многомиллионный актив достался какой-то неизвестной компании, которая приобрела его с рассрочкой платежа на 37 лет, т.е. практически задаром. Позже выяснилось, что за этим удачливым покупателем стоят те же самые чины. Попытки хозяев воспрепятствовать такому ходу событий ни к чему не привели. Как заметил Д.Н. Мамин-Сибиряк, после растворения миллионов староверческой родне оставалось вплотную заняться другим делом – не дать погибнуть приваловскому роду[542].
Обратимся к развитию банковской сферы, которое с 1860-х годов стало одним из основных направлений экономики. Соперничество буржуазных группировок проявилось здесь не менее наглядно, чем в железнодорожном строительстве и таможенных делах. Московское купечество много лет безуспешно пыталось учредить собственный крупный банк; проект «О городовом общественном банке» был представлен властям еще в 1834 году. Тогда просьба о создании в Москве банка мотивировалась созданием особого «хлебного» капитала на случай неурожая. Но даже такая благородная цель успеха не обеспечила: власти не отреагировали на просьбу купечества[543]. И в новых, пореформенных, реалиях банковские проекты Москвы начала 1860-х по-прежнему оставались без внимания, как, например, проект Ф.В. Чижова о создании «Народного железнодорожного банка», попросту проигнорированный Минфином[544]. Первый российский коммерческий банк был утвержден, разумеется, в Петербурге в 1864 году[545]. Его организатором стал председатель Петербургского биржевого комитета Е.Е. Бранд. Будучи доверенным лицом Министра финансов М.X Рейтерна и управляющего Государственным банком барона А.Л. Штиглица, он заручился их поддержкой. Из пятимиллионного уставного капитала один миллион рублей оплатило правительство, еще один, по рекомендации Штиглица, приобрели иностранные банкиры[546]. Подобная картина наблюдалась и при учреждении других петербургских банков: неизменными участниками их создания выступают правительственные чиновники и предприниматели иностранного происхождения. Управляющий Государственным банком Е.И. Ламанский (в 1867 году он сменил на этом посту Штиглица) вспоминал, как он уговаривал Г. Рафаловича, готовившего устав Петербургского учетного и ссудного банка, пригласить в состав учредителей кого-нибудь из русского купечества; возглавил же правление этого банка бывший Министр внутренних дел П.А. Валуев. А сам Ламанский стал председателем правления Русского банка для внешней торговли, учрежденного в 1871 году по инициативе банкирских домов Гвинера, Гинзбурга, Мейера и др.[547] От столичного русского купечества в банковском строительстве участвовал довольно ограниченный круг деятелей. Так, в составе акционеров разных петербургских банков неизменно фигурировали братья Елисеевы. Но подобные примеры являлись исключениями: как хорошо видно, погоду здесь делали не купеческие представители. Неудивительно, что столичные банки, тесно связанные с высшей имперской бюрократией, пользовались безраздельной поддержкой российского правительства, поручавшего им проведение различных коммерческих операций. Например, М.X. Рейтерн наделял упоминавшийся Петербургский учетный и ссудный банк правом реализации и пополнения золотого запаса страны на финансовых рынках европейских стран[548].
