Молчание старца, или Как Александр I ушел с престола - Леонид Евгеньевич Бежин
Впрочем, все это было потом, через несколько дней. Начались же мои находки с того, что, получив номер в гостинице, я заглянул в городскую библиотеку, и там мне рассказали, как найти Алексеевский монастырь – не оставшееся от него голое место, а именно сам монастырь, от которого сохранились часть стены, главный собор и еще кое-какие постройки. «Пойдете прямо… потом свернете и увидите», – буднично, привычно объяснили мне, не подозревая, что эти слова звучат для меня как призывные ангельские трубы.
Торопливо распрощавшись с гостеприимными библиотекарями, я устремился в указанном направлении, затем свернул и увидел тот самый Богородице-Алексеевский монастырь, где Феодор Козьмич часто бывал, поскольку жил неподалеку, на Монастырской улице, а сюда захаживал смиренно постоять на службе, помолиться перед иконами, побеседовать с настоятелем и монахами. Обычное дело – по-соседски… Здесь же его и похоронили, а в 1904 году состоялось торжественное освящение часовни, сооруженной над могилой, – каменной, с высоким куполом, с круглыми окнами для света. Разумеется, уцелеть она не могла – за столько-то лет кровавого разгула, воинствующего безбожия, фанатичной борьбы с религией! Но я знал, где она находилась, – в трех саженях к северо-востоку от главного алтаря монастырской церкви, как сказано в старинной брошюре, которую я предусмотрительно захватил с собой.
Три сажени – это шесть метров сорок сантиметров, алтарь же церкви – вот он передо мной, и теперь остается лишь отсчитать метры.... два… четыре… шесть… Неужели под моими ногами кости Феодора Козьмича?! Асфальт, какие-то гаражи – неужели?! Мороз по коже… Невольная оторопь…
Правда, среди томских обывателей ходили слухи, что останки Феодора Козьмича однажды ночью были тайно вывезены в Петербург, и даже, кажется, находились свидетели – те, которые помнили, как в темноте… какие-то люди… раскапывали могилу… извлекали гроб… Эти слухи, безусловно, заслуживают внимания, ведь по логике вещей царствующему дому следовало заменить ложные останки на подлинные, похоронив Феодора Козьмича в Петропавловский крепости, под мраморным надгробием с именем Александра. Но подобная логика ставится под сомнение или даже начисто опровергается следующим рассказом архимандрита Ионы, настоятеля Алексеевского монастыря:
«1903 г. 10 июля при рытье канав для фундамента строящейся на могиле Феодора Козьмича часовни обнаружилась могила старца. При этом присутствовал я с подрядчиком Иваном Петровичем Ледневым и архитектором Викентием Флорентиновичем Оржешко.
При осмотре могилы Великого старца оказалось, что каменный склеп уцелел отлично. Доски, покрывающие этот склеп, также оказались целыми. Но одна из них провалилась, упала на гроб и проломила крышку последнего. Так как нужно было исправить повреждение и плотно закрыть гроб, то приподнята была крышка, и при зажжении восковой свечи был усмотрен остов человека, голова которого покоилась на подушке. Подушка эта истлела. Голова же, склоненная несколько на левую сторону, обрисовалась весьма ясно. Волосы на голове и бороде сохранились в целости: цвета они белого, т. е. седые. Борода волнистая – протянулась широко на правую сторону. Явственно обрисовались также ноги, обутые в башмаки; башмаки эти носками своими загнулись и, кажется, истлели. Вся остальная фигура человека представляется в виде серой массы».
Рассказ точен, как судебный протокол…
Таким образом, до конца не установлено, где же все-таки скрываются останки Феодора Козьмича, и нам приходится разгадывать ту же загадку, что и с усыпальницей в соборе Петропавловской крепости, – именно ту же самую, поскольку усыпальницу императора и могилу сибирского старца связывает одна и та же династийная тайна. Если при живом Александре его ложные останки в запечатанном гробу долго блуждали по России, сопровождаемые князем Волконским, прежде чем обрели пристанище в царской усыпальнице, откуда были потом извлечены, то вполне резонно предположить, что такая же участь ожидала и останки Феодора Козьмича. Но это опять же логика, хотя логика и не рациональная, а, скорее, мистическая. Реальность же остается непроясненной, и поэтому я, добросовестно отсчитавший шесть метров, пребываю в некотором сомнении, в неуверенности: действительно ли под моими ногами… кости… Феодора Козьмича?! Или это мистика?!
Наверное, здешним краеведам можно было бы призвать на помощь архитекторов, заручиться разрешением властей и произвести раскопки, но позднее я узнал, что церковь считает кощунственным тревожить прах сибирского святого, а церковь в таких вопросах – высшая нравственная инстанция. Таким образом, нет, не установлено, но я, отсчитавший, все-таки чувствую себя паломником, добравшимся до святыни: здесь стояла часовня и находилась могила. И как странно, случайно, таинственно через это «здесь» соединены два мира: монастырское кладбище, осевшие, покрытые мхом могилы, покосившиеся кресты, колокольный звон, некогда плывший над домами, – и асфальт, гаражи…
Гаражи, асфальт и я, несуразный паломник, путешествующий по святым местам с записной книжкой, командировочным удостоверением и рекомендательным письмом в государственные учреждения: такой-то и такой-то… направляется для сбора материалов… просьба оказывать всяческое содействие… Казалось бы, что мне Феодор Козьмич! Какое мне дело до его тайны! А вот прочел когда-то неоконченную повесть Толстого, затем главы из «Розы мира», затем исторические исследования (и прежде всего добрейшего Шильдера) и материалы, и с тех пор меня не оставляет стремление постигнуть величие этого человека, прикоснуться к тайне. Прикоснуться и, словно бы прорвав светящуюся матовую бумагу, наклеенную на оконную раму, проникнуть в тот исчезнувший мир. Проникнуть же можно только через «здесь», и вот я езжу, расспрашиваю, разыскиваю те места, где светится на оконной раме волшебная матовая бумага…
А, может быть, и после меня кто-нибудь поедет, охотясь за тенью событий, связывающих этот город с именем человека, который в первой жизни поднялся до вершин земной славы, а во второй – до вершин святости…
Из Алексеевского монастыря я спешу на поиски Монастырской улицы. Собственно, это должно быть просто: Монастырская, – значит, где-то рядом, в двух шагах от монастыря. Уж не эта ли, именуемая теперь улицей Крылова? Очень похожа – как раз подводит к главным воротам. Другой похожей поблизости нет, и это сначала склоняет меня к догадке, а затем и убеждает, что удалось найти улицу, где жил почтенный, всеми уважаемый купец Хромов, а у него во дворе – особняком, в маленькой келье – старец Феодор Козьмич. И жил и умер на этой улице, – конечно же, я несколько раз прошел ее из конца в конец. Прошел, осмотрел, изучил, стараясь представить, как со скрипом открывалась калитка в глухих воротах и из нее высовывался цепной дворовый пес, любивший угрожающе рыкнуть, заливисто залаять на прохожих. А затем, опираясь о палку, выходил белобородый старик, одетый в длинную белую рубаху, и направлялся к Алексеевскому монастырю, откуда доносился колокольный звон, созывавший прихожан на службу.
Да, со скрипом открывалась (я даже словно бы слышал этот протяжный скрип) – вот только где, в каком
