Виктор Никеров - История как точная наука
«В такой странной волоките недоразумений, имеющих вид искусственности, проходят 1427 и 1428 годы». Наконец в 1428 году Поджо извещает Никколи, что таинственный монах опять прибыл в Рим, но — без книги! «Растянувшись чуть ли не на пять лет, открытие Поджо огласилось раньше, чем было совершено, и вокруг него роились странные слухи. Никколи очень волновался, а Поджо отвечал: «Я знаю все песни, которые поются на этот счет… так вот же, когда прибудет Корнелий Тацит, я нарочно возьму да и припрячу его хорошенько от посторонних». «Казалось бы, — справедливо замечает Гошар, — самою естественною защитою рукописи от дурных слухов — показать ее всему ученому свету, объяснив все пути, средства и секреты ее происхождения. Поджо, наоборот, опять обещает хитрить…»
Гошар и Росс обнаружили, что в «много позднейшем издании писем своих к Никколи Поджо, упустив из виду даты переписки своей о Таците 1425–1429 годов, с каким-то задним намерением фальсифицировал даты 28 декабря 1427 года и 5 июня 1428 года в двух вновь оглашенных письмах». В этих письмах Поджо просит Никколи выслать ему (?!) другой экземпляр Тацита, находящийся будто бы уже у Никколи. Сопоставляя даты переписки и тексты писем, Гошар утверждает, что этот таинственный «второй экземпляр» есть не что иное, как Первый Медицейский список, обнаруженный якобы лишь много лет спустя!
Гошар считает, что «даты писем подложны, сочинены post factum появления в свет Тацита от имени Никколи затем, чтобы утвердить репутацию первого… списка (так называемого Второго Медицейского), вошедшего в обиход разных княжеских библиотек, и подготовить дорогу второму списку». Сегодняшние историки считают, что эти два списка были обнаружены в обратном порядке.
Амфитеатров писал: «Изучая историю происхождения Первого Медицейского списка (обнаруженного вторым)… нельзя не отметить, что повторяется легенда, окружавшая 80 лет тому назад список Никколо Никколи… Опять на сцене северный монастырь, опять какие-то таинственные, неназываемые монахи. Какой-то немецкий инок приносит папе Льву X начальные пять глав «Анналов». Папа в восторге, назначает будто бы инока издателем сочинения. Инок отказывается, говоря, что он малограмотен. Словом, встает из мертвых легенда о поставщике Второго Медицейского списка (найденного первым), герсфельдском монахе… Посредником торга легенда называет… Арчимбольди… Однако Арчимбольди не обмолвился об этом обстоятельстве ни единым словом, хотя Лев X — якобы через его руки — заплатил за рукопись 500 цехинов, то есть 6000 франков, по тогдашней цене денег — целое состояние (тут не до хронологии!). Эти вечные таинственные монахи, без имени, места происхождения и жительства, для Гошара — продолжатели фальсификационной системы, пущенной в ход Поджо Браччолини. Их никто никогда не видит и не знает, но сегодня один из них приносит из Швеции или Дании потерянную декаду Тита Ливия, завтра другой из Корвеи или Фульды — Тацита и т. д., — всегда почему-то с далекого, труднодостижимого севера и всегда как раз с тем товаром, которого хочется и которого недостает книжному рынку века». Изучение переписки Поджо лишь усиливает подозрения. Авторы писем либо вообще умалчивают о находках, либо приводят взаимоисключающие версии.
«Бейль рассказывает, что папа Лев X так желал найти недостающие главы Тацита, что не только обещал за них деньги и славу, но и отпущение грехов. Удивительно ли, что их поторопились найти? (Тут не до хронологии). Итак, обе части Тацитова кодекса одинаково загадочны происхождением своим. Гошар предполагает по единству темнот и легенд, их окружающих, что они обе — одного и того же происхождения и общей семьи: что они вышли из римской мастерской флорентийца Поджо Браччолини».
Гошар и Росс приводят данные, наглядно показывающие изумительную способность Поджо к перевоплощению. Для Поджо латынь — родной язык. «Он пишет не иначе как по-латыни, и как пишет! По гибкости подражания — это Проспер Мериме XV века… Когда читателю угодно, Поджо — Сенека, Петроний, Тит Ливий; как хамелеон слова и духа, он пишет под кого угодно».
Анализ книг Тацита обнаруживает серьезные расхождения между их содержанием (об истории и географии античного Рима) и принятой сегодня скалигеровской версией древнеримской истории. «Громадный список противоречий приводит и Гастон Буассье… Перечислив множество ошибок (ошибок ли?), которые не мог сделать римлянин I века (в представлении скалигеровских историков), Гошар отмечает те из них, которые обличают в авторе человека с мировоззрением и традициями XV века».
Это — важный момент. Для Гошара, Росса, Гастона Буассье и других критиков Тацита все это доказывает подложность «Истории» Тацита. Будучи воспитанными на скалигеровской истории, они и не могут иначе трактовать обнаруженные ими противоречия Никаких противоречий тут нет. Достаточно предположить следующее: «История» Тацита описывает реальные события XII–XV веков н. э. И Тацит как автор XV века, естественно, имеет «мировоззрение и традиции XV века». И обнаруженные историками «промахи» оказываются свидетельствами подлинности «Истории» Тацита, но только при условии, что время ее действия переносится в Средние века.
В то же время Гошар и Росс вскрыли действительно исключительно странные обстоятельства появления на свет «Истории» Тацита. По их мнению, они указывают на подлог Поджо подлинного текста «Истории». А может быть, «Тацит» — это просто литературный псевдоним Поджо Браччолини? Он действительно мог описать события «античного» Рима, происшедшие в XIII–XV веках н. э., опираясь на какие-то подлинные, дошедшие до него документы. Судите сами. «В Лондоне он (Поджо) жил, очень обманутый в расчетах на щедрость Бофора… В 1422 году… Пьеро Ламбертески предлагает ему проект какой-то исторической работы, которая должна быть выполнена по греческим источникам и в строгом секрете в трехгодичный срок, во время которого Поджо будет обеспечен гонораром в 500 золотых дукатов. «Пусть он даст мне шестьсот и — по рукам!» — пишет Поджо, поручая Никколи сладить это дельце. «Занятие, им предлагаемое, очень мне нравится, и я надеюсь, что произведу штучку, достойную, чтобы ее читали». Месяцем позже он пишет: «Коли я увижу, что обещания… Пьеро перейдут от слов к делу, то — не только к сарматам, к скифам я рад буду забраться ради работы этой… Держи в секрете проекты, которые я тебе сообщаю. Если я поеду в Венгрию, это должно остаться тайною для всех, кроме нескольких друзей». В июне: «Будь уверен, что если мне дадут время… я сочиню вещь, которою ты будешь доволен… Когда я сравниваю себя с древними, я опять верю в себя. Если взяться хорошенько, то я ни перед кем не ударю в грязь лицом…»
Где он был затем — неизвестно. По Корниани, в самом деле зачем-то жил в Венгрии. По Тоннели, приехал прямо во Флоренцию. Состоялась ли его загадочная сделка с Ламбертески, мы также не знаем. Имя Ламбертески исчезает из переписки Поджо, что Гошар объясняет тем условием, что Поджо сам был редактором издания своих писем… Но даже если бы сделка и не состоялась и дело разошлось, то какой же осадок все-таки остался на дне этого эпизода? А вот какой: Ламбертески предлагал Поджо выполнить какой-то тайный исторический труд. Тайна соблюдалась настолько строго, что Поджо должен был работать в Венгрии, между тем как его предполагали бы все еще в Англии. Для работы этой он должен был изучать греческих авторов… В этой работе ему предстояло состязаться с античными историками, чего он хотел и боялся. И наконец, весь секрет, которого от него требовали, а он принимал, показывает, что дельце-то предполагаемое было хотя и литературное, и ученое, но — не из красивых.
Ламбертески имел моральное право обратиться к Поджо с таким предложением, так как Поджо уже был один раз пойман на изготовлении фальсификата. Несколькими годами ранее Поджо выпустил в свет у Никколи «Комментарии Кв. Аскония Педиана». «Оригинала, с которого были выпущены эти «Комментарии», никто никогда не видал, а все копии Никколи переписывал тоже с копии, присланной ему Поджо из Констанца. Успех был громадный, хотя… ученый мир быстро разобрал, что дело тут неладно… Успех подложного Аскония Педиана вызвал серию других подлогов от имени того же фантастического автора, но все они были слишком грубы и немедленно разоблачались. Поджо… оказался лишь искуснее других… Прежде чем начать свою аферу с Тацитом, он пробует запродать Козьме Медичи и Леонелло д'Эсте какой-то великолепный экземпляр Тита Ливия — и опять в таинственной обстановке: на сцене дальний монастырь на островке Северного моря, шведские монахи и пр. Тут дело вряд ли шло о подлоге сочинения, но очень могло идти — о подлоге экземпляра. Известно, что Поджо владел ломбардским почерком в совершенстве, а именно такой рукописью он и соблазнял… принцев. Но тут у него дело сорвалось, и затем драгоценный экземпляр исчезает куда-то без вести… Замечательно, что в этот период жизни своей Поджо, столь вообще плодовитый, не пишет ничего своего… Зато он бесконечно много учится — и систематически, односторонне, видимо, дрессируя себя на какую-то ответственную работу по римской истории императорского периода. Никколи едва успевает посылать ему то Аммиана Марцеллина, то Плутарха, то Географию Птолемея и т. д.».
