Филипп Дженкинс - Войны за Иисуса: Как церковь решала, во что верить
Формально церковью Константинополя правил Флавиан, ставший архиепископом города в 446 году, но Евтихий обладал скрытой властью, так что на самом деле Флавиан ему во всем подчинялся. Положение архиепископа было трудным. Флавиан никогда не был оратором, и потому архимандрит как бы был его представителем в обществе. Он постоянно совершал ошибки, сталкиваясь со светской властью. Лишь только заняв свой пост, он совершил ужасающую ошибку, когда отказался дать Хрисафию существенную взятку или щедрый дар. Флавиан был слишком благочестивым или, быть может, слишком наивным, чтобы понять, насколько важно заручиться поддержкой влиятельного фаворита среди придворных. И в тот момент он не мог обратиться за поддержкой к Пульхерии, поскольку та сама утратила силу. Положение Флавиана было крайне опасным, и, что еще хуже, сам он об этом не догадывался[259].
Подобно Далматию, его предшественнику, Евтихий пользовался огромным влиянием среди насельников городских монастырей, которые могли оказать ему мощную политическую поддержку. Как показало жаркое лето 431 года, вышедшие на улицу монахи способны были заставить императора пойти на уступки. Возможно, Евтихий с завистью думал о Кирилле, который с помощью своих монахов держал в страхе гражданскую власть Александрии и установил господство церкви в огромном городе. Несомненно, между Константинополем и Александрией существовали тесные связи и шел регулярный обмен информацией.
Переход в наступление
Евтихий отчасти был знаменит благодаря своему красноречию, но эта способность приносила ему не только благословения. Кроме того, он предпочитал не идти на компромиссы в спорах, отличался резкостью и был склонен видеть во всех оппонентах пороки или даже действие бесовских сил. Он обладал еще одной чертой, свойственной многим ученым: доводить свои аргументы до логического заключения, к каким бы последствиям это ни вело. И потому, чем больше Евтихий говорил и писал, тем больше настораживали его мнения других вождей церкви, которые видели в его идеях опасное новое учение.
Самым опасным противником Евтихия стал человек, который ранее вместе с ним сражался против Нестория – епископ Евсевий, осудивший ошибочность представлений о двух природах. Однако Евсевий был сторонником Пульхерии и не любил экстремизма ни той, ни другой стороны. Поговорив с Евтихием, Евсевий насторожился. Что следует из этого учения? Неужели Евтихий действительно осмеливается отрицать человеческую природу Христа? И если так, в каком смысле Христос не единосущен нам, то есть не имеет той же сущности? «Сама ousia [сущность] плоти тем самым устраняется». Как можно вести разумную дискуссию, когда спор превратился в обмен обидными прозвищами? Евтихий сказал, что Евсевий лжец, нечестивец и лицемер, а еще добавил, что «всех лицемеров следует истребить»! Но Евсевия это не испугало. Он обладал властью и хорошими связями, его жалобы имели вес, и потому он созвал специальный собор для исследования учения Евтихия[260].
Был напуган и Флавиан. Он знал, что «церковь снова смущают эти вещи, монастыри разделены и все иноки встают на ту или иную сторону, и огонь уже распространился по всему миру силами тех, кто ездит туда и сюда и проповедует исполненные нечестия учения»[261]. Но даже такой робкий протест Флавиана возмутил Евтихия. Несомненно, он вспоминал Нестория и думал, что еретик не должен занимать эту великую кафедру в святом городе христианской империи Константина. Флавиан должен уйти, а в этом случае Евтихий был его естественным преемником.
«Они уводили людей – кого-то с корабля, других с улицы, иных из домов, иных из церкви, где те молились, и преследовали убежавших; с ревностью они выискивали и выкапывали тех, кто прятался в пещерах и пропастях земных. И люди боялись великим страхом»
Евтихий с помощью монахов стал бороться против всех своих оппонентов, и он действовал примерно теми же методами, которые ранее применял Кирилл в Александрии. К 447–448 годам в Константинополе воцарилась атмосфера полицейского государства.
Они уводили людей – кого-то с корабля, других с улицы, иных из домов, иных из церкви, где те молились, и преследовали убежавших; с ревностью они выискивали и выкапывали тех, кто прятался в пещерах и пропастях земных. И люди боялись великим страхом как опасности общаться со сторонниками Флавиана из-за тех, кто пребывал в соседних домах и сторожил, наблюдая, кто входит к Флавиану[262].
Это напоминало «службу безопасности» Кирилла в Александрии.
Всемирная война
Но у Евтихия было и множество других врагов, особенно в Сирии и на Востоке, и именно там произошли события, которые превратили местный спор в предмет обсуждения всей церкви. На Востоке не забывали о прежней кампании против Нестория, и многие христиане здесь продолжали считать, что бывший патриарх придерживался в целом ортодоксальных взглядов. Но теперь Евтихий проповедовал куда более очевидную и опасную ересь, и похоже, чувствовал себя защищенным благодаря своим связям с двором императора. Потому «весь Восток возмутился этим, и не было такого места, где бы не бушевал гнев по этому поводу»[263].
В свою очередь, терпимое отношение христиан Востока к идеям Нестория вызывало гнев у сторонников одной природы в Константинополе и других местах. Теоретически согласительная формулировка 433 года должна была примирить Антиохию с Александрией, однако между ними возникали новые конфликты. Разделавшись с Несторием, последователи Кирилла обрушили свой гнев на его учителей – уже умерших богословов, сформировавших его образ мыслей. Их мишенью стали овеянные славой антиохийские учителя Диодор Тарсийский и Феодор Мопсуестийский, которых александрийцы желали предать анафеме. Но подобные меры грозили лишь увеличить беспорядок. Чтобы поставить под вопрос законность восточных церквей, они пожелали судить людей, которые не способны защитить себя. Борьба с несторианством превратилась в крестовый поход против антиохийской школы[264].
Война против наследия Феодора вспыхнула вскоре после создания Согласительного исповедания. Первый бой произошел в Эдессе, где епископ Равула призывал осудить Феодора, что вызвало разделения в его епархии. Его преемник Ива, напротив, считал, что идеи самого Кирилла куда разрушительнее любых идей Феодора, так что Кирилла следовало бы осудить вместе с Несторием. В 437 году Прокл Константинопольский осудил ряд положений, связанных с именем Феодора, но в его документе не упоминались имена никаких конкретных еретиков[265].
Разделавшись с Несторием, последователи Кирилла обрушили свой гнев на его учителей – уже умерших богословов, сформировавших его образ мыслей
В 440-х годах александрийцы начали борьбу за открытое осуждение Феодора. Как и во времена Первого Эфесского собора, главными злодеями для египтян были люди с Востока, то есть из восточных регионов империи, из церквей, связанных с Антиохией. Иоанн Антиохийский не пожелал с этим соглашаться, подобным образом (хотя осторожнее) вел себя и его преемник Домн. Последний также поддерживал или защищал епископов, вызывавших ярость у александрийцев. В первую очередь предметом их ярости был Ива Эдесский, но не только он один. Например, во время Первого Эфесского собора светский чиновник Ириней помогал поддерживать порядок, александрийцам же казалось, что он слишком благоволит к Несторию. Несмотря на эту связь с еретиком, в 447 году Иринея поставили епископом Тира. Хотя Восток на самом деле не оправдал Нестория, сирийцы явно осуждали его не с таким жаром, с каким подобало[266].
Наиболее влиятельным мыслителем антиохийской церкви был Феодорит Кирский, который был главным богословским советником ряда патриархов. Его было нелегко запугать, и это было важным качеством при борьбе с Диоскором и александрийцами. Обычно мы можем предположить, что Домн советовался с Феодоритом, судя по поведению антиохийского патриарха, который в такие моменты становился смелее и независимее. В одном письме, авторство которого обоснованно приписывают Феодориту, мы видим его реакцию на смерть Кирилла в преклонном возрасте. Случай Кирилла, писал Феодорит к Домну, доказывает справедливость мнения, что добрые люди умирают молодыми. «Наконец, не без мучений, этот злодей ушел». Главная опасность, продолжал Феодорит, заключается в следующем: обитатели преисподней настолько возмутятся присутствием среди них Кирилла, что пошлют его назад, вернув к жизни. Следовало бы положить на его могилу надгробие потяжелее, чтобы он оставался в земле[267].
Феодорит никогда не сомневался в божественной природе Христа. Но он, возражая Евтихию, утверждал, что во Христе после воплощения остаются две природы, соединенные в одном божественном лице (prosopon). В 447 году Феодорит представил свои идеи в трактате Eranistes – что примерно означает «пирушка попрошайки». Это название указывает на интеллектуального попрошайку или старьевщика, который делает себе одежду из кусочков того, что мог отыскать, – из лоскутков забытых ересей, отрицавших человеческую сторону Христа. Современникам было нетрудно догадаться, что речь здесь идет о Евтихии. Это значило, что Феодорит называет могущественного архимандрита великим еретиком, собравшим ошибки всех гностиков, живших в прошлых столетиях.
