Филипп Дженкинс - Войны за Иисуса: Как церковь решала, во что верить

Что бы мы ни думали о его богословских взглядах, нам несложно увидеть в Нестории немало хорошего. Он был заносчив и нетерпимо относился к иным представлениям, в том числе христианским, и оказался никудышным политиком. Но мы можем восхищаться его непреклонностью: он не желал сдаваться даже в самых ужасных обстоятельствах. Ему было не так сложно это делать под защитой вооруженных воинов, но он остался таким же и в ссылке, когда уже потерял надежду на возвращение к прошлой жизни.

Рассказывают, как однажды императорский служащий сопровождал его на место ссылки в Египте. В какой-то момент Несторий попросил дать ему отдохнуть, но чиновник сказал: «Господь тоже уставал, когда ходил до шестого часа, а ведь он был Богом. Что ты на это скажешь?» Несторий ответил: «Две сотни епископов собрались, чтобы заставить меня признать, что Иисус есть Бог воплощенный, но я этого не сделал. Должен ли я теперь согласиться с тобой, что Бог уставал?» Быть может, служащий погрузился в молчание, размышляя над мучительным вопросом: уставал ли Бог? Соответствует ли это его природе?[246]

Приложение к главе 5

Двенадцать анафематизмов, предложенных Кириллом и принятых Эфесским собором (431)

1. Кто не исповедует Еммануила истинным Богом и посему Святую Деву Богородицею, так как Она по плоти родила Слово, сущее от Бога, ставшее плотью, да будет анафема.

2. Кто не исповедует, что Слово, сущее от Бога Отца, соединилось с плотью ипостасно и что посему Христос един с своею плотью, то есть один и тот же есть Бог и вместе человек, – анафема.

3. Кто в едином Христе, после соединения (естеств), разделяет лица, соединяя их только союзом достоинства, то есть в воле или в силе, а не, лучше, союзом, состоящим в единении естеств, – анафема.

4. Кто изречения евангельских и апостольских книг, употребленные святыми ли о Христе или Им самим о Себе, относит раздельно к двум лицам или ипостасям и одни из них прилагает к человеку, которого представляет отличным от Слова Божия, а другие, как богоприличные, к одному только Слову Бога Отца, – анафема.

5. Кто дерзает называть Христа человеком богоносным, а не, лучше, Богом истинным, как Сына единого (со Отцом) по естеству, так как Слово стало плотью и приблизилось к нам, восприяв нашу плоть и кровь, – анафема.

6. Кто дерзает говорить, что Слово Бога Отца есть Бог или Владыка Христа, а не исповедует, лучше, Его же Самого Богом и вместе человеком, так как, по Писаниям, Слово стало плотью, – анафема.

7. Кто говорит, что Иисус как человек был орудием действий Бога Слова и окружен славою Единородного как существующий отдельно от Него, – анафема.

8. Кто дерзает говорить, что воспринятому (Богом) человеку должно поклоняться вместе с Богом Словом, должно его прославлять вместе с Ним и вместе называть Богом, как одного в другом (ибо так думать заставляет и постоянно прибавляемая частица συν – вместе с), а не чтит Еммануила единым поклонением и не воссылает Ему единого славословия, так как Слово стало плотью, – анафема.

9. Кто говорит, что единый Господь Иисус Христос прославлен Духом в том смысле, что пользовался чрез Него как бы чуждою силою и от Него получил силу побеждать нечистых духов и совершать в людях божественные знамения, а не почитает собственным Его Духом, чрез которого Он совершал чудеса, – анафема.

10. Божественное Писание говорит, что Христос был Первосвященником и ходатаем нашего исповедания, что Он принес Себя за нас в приятное благоухание Богу и Отцу. Итак, если кто говорит, что Первосвященником и ходатаем нашим был не сам Бог Слово, когда стал плотью и подобным нам человеком, а как бы другой и некто отличный от Него человек, происшедший от жены; или кто говорит, что Он принес Себя в приношение и за Самого Себя, а не за нас только одних, так как, не зная греха, Он не имел нужды в приношении (за Себя), – анафема.

11. Кто не исповедует плоть Господа животворящею и собственно принадлежащею Самому Слову Бога Отца, но принадлежащею как бы другому кому, отличному от Него, и соединенному с Ним по достоинству, то есть приобретшему только божественное (в себе) обитание, а не исповедует, как мы сказали, плоти Его животворящею, так как она стала собственною Слову, могущему все животворить, – анафема.

12. Кто не исповедует Бога Слова пострадавшим плотью, распятым плотью, принявшим смерть плотью и, наконец, ставшим первородным из мертвых, так как Он есть жизнь и животворящ как Бог, – анафема.

ИСТОЧНИК: E. B. Pusey, preface to E. B. Pusey and P. E. Pusey, eds., St. Cyril of Alexandria: Five Tomes Against Nestorius (Oxford: James Parker, 1881), xi – xiii. [Русский перевод по: Святитель Кирилл Александрийский, «Двенадцать глав против тех, которые дерзают защищать мнения Нестория как правые» в кн.: Восточные отцы и учители Церкви V века. М.: Издательство МФТИ, 2000. С. 61–90.]

6. Смерть Бога

Существует много несториев.

В августе 449 года в Эфесе произошло нечто вроде повторения предыдущего собора. Снова александрийский патриарх привез сюда своих сторонников, готовых громить ереси любыми доступными средствами. Снова здесь оказались победители и проигравшие. Константинопольский патриарх снова был низложен, а собор выдвинул новые богословские формулировки. Но с точки зрения его значения для будущего церкви этот собор был сборищем теней или призраков. Большинство историков церкви, которые с огромным почтением относятся, скажем, к предшествовавшему собранию в Никее, молчат о Втором Эфесском соборе. Несмотря на количество и славу собравшихся там епископов и на важные вопросы для обсуждения, Второй Эфесский – или «Разбойничий» – собор стал Собором, которого не было[247].

Второй Эфесский – или «Разбойничий» – собор стал Собором, которого не было

Но в тот момент всем казалось, что происходит почти революционное событие, которое основано на победах 431 года и решительно ведет христианский мир дальше. В тот момент влияние александрийцев на церковь было сильным, как никогда раньше. В те годы также казалось, что любые версии учения о двух природах скоро будут забыты по всей империи, как раньше было искоренено учение ариан. Это бы значило, что сама основа будущей христианской ортодоксии была бы осуждена как ересь.

Последние римляне?

В 440-х годах сменились ключевые фигуры из тех, кто участвовал в спорах вокруг Нестория. В Риме в 440 году папой стал Лев, а в Александрии в 444 году Кирилла сменил Диоскор. Однако в обоих случаях преемники долго учились у своих предшественников и хорошо помнили события недавнего прошлого. Как Кирилл сопровождал Феофила, когда в 403 году тот свергал Иоанна Златоуста, так Диоскор был свидетелем падения Нестория в 431 году. Подающий надежды юный клирик получил идеальную подготовку на рабочем месте: он мог наблюдать, как его учитель низвергает патриарха.

В других местах также произошли подобные изменения. В 440 году епископом Антиохии стал Домн, сменивший своего дядю Иоанна. Обладавший мирным характером Домн мечтал о тихой жизни и не был готов сражаться с теми врагами, с которыми он скоро столкнулся, а потому он оказался в трудном положении. Самым явным источником опасности был Константинополь, где (также в 440 году) на смену архимандриту Далматию, который сыграл ключевую роль, когда надо было повлиять на императора, пришел Евтихий. Оба они были яростными противниками Нестория и оба были готовы, если нужно, устраивать решительные политические акции.

Самая значимая перемена властителей произошла в императорском дворце, где августа Пульхерия утратила свое былое влияние и удалилась из общественной жизни. Отчасти это было результатом длительной вражды между Пульхерией и ее невесткой Евдокией, которая сама была отправлена в священную ссылку в Иерусалим. Это означало, что Феодосий порой мог действовать самостоятельно, однако его фаворитом здесь же сделался евнух Хрисафий. В данном случае перемена власти повлекла за собой существенное изменение политики и идеологии[248].

На характер религиозных споров влияли также внешнеполитические события, поскольку над империей теперь нависли серьезные угрозы. Во время Первого Эфесского собора в 431 году римский мир наслаждался кратким периодом относительной стабильности. Тогда империя постепенно приходила в себя после шока от нашествия варваров, которые опустошили целые провинции, и училась жить в новой политической ситуации. Но в 440-х годах положение стало куда более опасным, так что можно было даже думать, что один из центров власти, Рим или Константинополь, падет под натиском врагов – и люди гадали, какой город придется уступить первым[249].

Постоянная опасность вторжения оказывала влияние на споры в церкви, поскольку путешествия и обмен информацией стали куда менее надежными, и некоторым епископам было трудно приехать на большое собрание. Но это критическое положение также означало, что ставки игроков, участников споров, повысились. Каждый месяц, казалось, приносил новые доказательства того, что римская власть слабеет и терпит поражения, христиан убивают и никейское христианство исчезает. Все это свидетельствовало о гневе Божием на людей, которые страдают маловерием и впадают в ереси. Только церковь может исправить эту ошибку и дать империи мирную жизнь.