Екатерина Моноусова - История Крестовых походов
Как и его знаменитый брат, Малик Адил, чье имя по-арабски означает «справедливый царь», оставил о себе и другую память — благородного воина. Рассказывают, что, когда после захвата Иерусалима Саладин безвозмездно освободил 500 христиан, Малик Адил подарил свободу еще тысяче. Как-то раз в пылу битвы он заметил, что конь его противника — английского короля Ричарда Львиное Сердце — захромал. И тут же отправил ему двух породистых жеребцов. Но под Галилеей обеим сторонам было не до взаимных любезностей, и с остатками своего прославленного войска Малик Адил вынужден был отступить…
«…Возвратясь в Птолемаиду, христианская армия ожидала сигнала для новых битв, — читаем у Мишо. — Решено было сделать нападение на крепость, которую Саладин велел выстроить на горе Фавор. Перед выступлением крестоносцев патриарх пришел в лагерь и принес частицу Честного Креста, которую, как уверяли, удалось спасти во время битвы при Тивериаде. Пилигримы благоговейно преклонились перед знаменем спасения и выступили в путь, воодушевленные воинственным энтузиазмом. Армия, выстроенная в боевом порядке, прошла по горе под градом стрел и камней и преследовала неприятеля до самой крепости, к осаде которой и приступили немедленно. После нескольких приступов мусульманский гарнизон готов был сдаться, когда вдруг христиане, охваченные паническим страхом, отступили в беспорядке, как будто бы они были побеждены. Это отступление, причины которого история не объясняет, произвело смятение и уныние между пилигримами. Патриарх иерусалимский с гневом покинул армию, унося с собою Честной Крест, в присутствии которого христиане вели себя таким недостойным образом. Князья и государи, руководившие крестовым походом, не посмели возвратиться в Птолемаиду и отправились в Финикию, стараясь загладить позор своего отступления на горе Фавор. Здесь воины Креста не встретили врагов, с которыми им нужно было бы сражаться; но зима уже началась, крестоносцам пришлось много пострадать от ураганов, дождя, холода, голода, болезней…»
Лишь когда подоспели подкрепления из Европы, игра в театре военных действий несколько оживилась. Правда, закованные в броню актеры опять колебались в выборе цели главного удара. Вновь прибывшие грезили об Иерусалиме, аборигены больше стремились в Египет. На этот раз победил опыт — и весной 1218 года рыцари подошли к Дамьетте.
Расположенная на расстоянии мили от моря, меж Нилом и озером Менсал, крепость казалась неприступной. Со стороны реки тянулся двойной ряд стен, а со стороны суши — тройной. Посреди Нила высилась грозная башня; толстая железная цепь тянулась от нее к городу. Проход для судов был намертво закрыт…
Три месяца крестоносцы штурмовали Башню Цепей. Наконец, после бесплодных попыток тамплиеры «взяли одно из своих парусных судов и посадили в него 40 братьев Ордена Храма и прочих людей так, что в нем оказалось 300 человек. Тогда они дождались ветра и таким образом отчалили, и двигались по реке, идя к горе, опасаясь столкнуться со скалами и разбиться. Но, когда они оказались близ горной цепи, люди из города и из башни встретили их камнеметами и катапультами и так атаковали их, что рулевые растерялись и не справились с парусным судном, и оно поплыло без управления. Течение реки подхватило его и понесло к городу… Те, кто находился на нем, увидав сие, спустили парус и бросили якорь и очутились посреди реки. Сарацины навалились на них сверху… и оказалось их там добрых две тысячи человек, и, когда оттесненные вниз под палубу тамплиеры увидали, что ускользнуть невозможно, они пожелали умереть на службе у Господа, истребляя его врагов. Тогда они взяли топоры и дробили дно корабля, отчего он пошел ко дну, и утонуло более 140 христиан и более 1500 сарацин…»
А башня стояла как скала. Лишь 24 августа к ней сумела причалить одна из плавучих осадных башен, с которой перекинули трап… Теперь русло реки было открыто для франков. Султан Аль-Адил, узнав об этом, заболел от горя и спустя пару дней отошел в мир иной… На трон сел еще более коварный правитель Аль-Камил…
Первое, что он предпринял, — пересек Нил дамбой. Крестоносцам удалось ее разрушить. Тогда мусульмане затопили несколько своих кораблей, вновь перекрыв проход. И тут же ринулись в атаку. 8 тысяч человек пошли на лагерь крестоносцев. Но франки, притворившись, что отступают, заманили неверных в засаду. Шедший во главе войска легат Пелагий нес над головой Крест Спасителя: «О, Господи, яви нам помощь Твою, чтобы мы могли обратить этот жестокий народ…»
Дамьетта корчилась в блокаде, и Аль-Камил запросил мира. За то, что крестоносцы снимут осаду, он был готов вернуть им святая святых — Животворящий Крест, захваченный Саладином при Хаттине. В знак того, что Палестина утрачена ими, сарацины, не дожидаясь решения Иоанна, разрушили свои самые грозные крепости. Торон, Баниас, Бовуар, Сафет, Фавор лежали в руинах. В Иерусалиме, как памятник былому величию, торчала одна Башня Давида… Король весьма вдохновился таким самоуничижением неверных — но, как сообщает хронист, «легат, патриарх, епископы, тамплиеры и госпитальеры и все итальянские предводители дружно воспротивились заключению этого договора, справедливо доказывая, что прежде всего следует взять город Дамьетту». Посланники Аль-Камила были отосланы восвояси…
Много дней и ночей не поддавалась крестоносцам воинственная крепость. Восемь гигантских ложек требюше без устали метали 200-килограммовые камни. «У тамплиеров был большой камнемет, бросавший очень далеко и очень прямо, при помощи которого они причинили великий ущерб городу, и бросавший таким образом, что те не могли от него уберечься, ибо метал он один раз в одну сторону, другой раз в другую, один раз близко, второй раз далеко; так что сарацины прозвали его Эль-Мефертейс, то есть Вертушка». А гарнизон Дамьетты поливал крестоносцев при помощи «греческого огня». Эту адскую смесь серы, сосновой смолы и селитры изобрели византийцы.
Выпущенное из специальной медной трубы металлическое копье, смазанное горючей смесью, летит подобно молнии. От этого «дракона с головой свиньи» было не спастись — громоподобный взрыв, облако черного дыма — и всепожирающее пламя, погасить которое нельзя ни водой, ни вином… Оно лишь вспыхивало с новой силой, совладать с ним мог только песок. Но особенно едкий дым шел, если в адскую смесь добавляли мочу или кровь. Тогда зловоние становилось просто невыносимым…
Франциск АссизскийЗанималась осень 1219-го, когда в лагере крестоносцев появился святой Франциск Ассизский, основатель ордена францисканцев. Странствуя по Востоку, он пытался проповедовать христианство среди мусульман. В Дамьетте уже началась чума, но «брат Франциск, вооружившись щитом веры, бесстрашно направился к султану. На пути сарацины схватили его, и он сказал: „Я христианин, отведите меня к вашему господину“. Когда его к нему привели, то этот дикий зверь, султан, увидев его, проникся милостью к Божьему человеку и очень внимательно выслушал его проповеди, которые тот читал о Христе ему и его людям в течение нескольких дней. Но затем, испугавшись, что кто-либо из его армии под влиянием этих слов обратится к Христу и перейдет на сторону христиан, он велел его бережно, со всеми предосторожностями отвести обратно в наш лагерь, сказав на прощание: „Молись за меня, чтобы Господь открыл мне наиболее угодные ему закон и веру“».
И вот — последний приступ. В ночь с 4 на 5 ноября франки взобрались на стены и, оказавшись в городе, выломали городские ворота, через которые свободно прошла христианская армия. Говорят, все произошло в полной тишине — лишь кардинал Пелагий громко воспевал победный гимн «Те Deum laudamus!»
На рассвете все было кончено. «Трупы жертв чумы покрывали площади. Мертвых находили в домах, в спальнях, в постелях… сына видели рядом с отцом, раба подле своего хозяина, убитых заразой трупов, кои касались их. Победители обнаружили еще золото и серебро в великом количестве, шелковые ткани… в чрезвычайном изобилии и безмерные богатства всякого рода ценных вещей…» Полумертвая Дамьетта стала добычей крестоносцев — скоро Иоанн начнет чеканить здесь серебряные денье с надписью «Иоанн — Король Дамьетты»…
Известие о падении Дамьетты произвело в Европе настоящий фурор. Наконец-то пришел конец господству неверных в Египте, а стало быть, и во всей Святой земле! Впавшие в уныние мусульмане даже начали разрушать укрепления — их крепости не достанутся проклятым крестоносцам! Казалось, зашатались даже стены вокруг Иерусалима. Но, увы, взятие Дамьетты само по себе не сделало иерусалимского короля «царем Египта». Идти дальше в долину Нила христиане не решились. Часть из них, отпраздновав победу, и вовсе возвратилась на родину. Остальные продолжали спорить — то ли присоединить Дамьетту к Иерусалимскому королевству (как того желал Иоанн), то ли нет. Оппонентом выступил Пелагий, полагающий, что город должен достаться папе, как вдохновителю крестового похода. На всякий случай он даже отлучил от церкви всех, кто поселился на «половине» короля. Хотя чуть позже ему все же пришлось признать сеньорию Иоанна. В пылу спора победители сами устроили себе западню в ими же завоеванном городе…
