Жан Оливье - Поход викингов
- До озер, - задумчиво произнес Лейф.
Все они понимали, что его мучило. Эйрик положил руку на кисть раненого.
- Иннети-ки и маленький Эйрик вернутся весной с племенем манданов.
В глазах Лейфа сверкнул жестокий огонек.
- Я не смог бы дожидаться до весны, Эйрик. Моя жена и мой сын должны жить под моей крышей и по нашим законам.
- Вдоль реки снег достигает высоты стрелы, Лейф. Невозможно шагать день и ночь по этой глуши.
- От мороза снег затвердеет.
- Но тогда великая стужа опустится на землю, и ветер станет колючее льда, острее железа. Нужно подождать до весны, Лейф. Да и дороги тебе не найти.
- Меня бы провел Омене-ти.
Краткие ответы Лейфа не омрачили хорошего настроения Эйрика.
- Для начала поешь с яростью берсерка, викинг. Ты потерял много крови, и кожа болтается на твоих мускулах, как у старой женщины. После мы сообща решим, что делать. Как знать, может, скрелинги уже в пути? Виннета-ка мудрый человек, и, возможно, ему известны потайные тропы в лесу и на реке.
Вошел Тюркер, неся в миске кусок мяса, который бы насытил трех воинов.
- Медвежатина восстанавливает силы, Лейф, и я не знаю лучшего лекарства, разве что вино, достигшее зрелости в бочке. Во времена, когда я бороздил моря вместе с Торвальдом Родом, я был ранен на Иберийском берегу и терял кровь, как бык с перерезанным горлом. Меня спасло вино Гадеса (старинное название испанского города Кадиса.). Оно было терпким и черным и пахло еловой смолой. Клянусь Тором, вот такое лечение!
Викинги смеялись, похлопывая Тюркера по спине.
- Прекрати восхвалять перед нами вино, проклятый болтун! - воскликнул Эйрик, сверкнув глазами.
Тюркер поставил миску перед Лейфом и с достоинством выпрямился.
- Тщетны будут все ваши потуги, любители пива, вам не изменить то, что есть. Я открыл виноградную лозу в этой стране, и мое имя теперь неотделимо от Винеланда. Сага Бьярни Турлусона будет передаваться из уст в уста из Гренландии в Исландию и из Исландии в Норвегию, а разве одна из последних вис не воспевает меня?
Тюркер франк заблудился в лесу и открыл
На зеленом холме, где бродили медведи
И пели дрозды,
Куст виноградный с кривыми корнями и гроздями,
Полными сока.
Виса была у всех на устах, и вскоре ритмы поэмы стали подобно волнам перекатываться над Лейфом, с трудом пережевывавшим куски мяса. В хижине, окруженной метелями, обрушивавшимися на выступ Кросснесса, песнь о Винеланде приобретала особое звучание. Вдали от родины людей объединяла одна идея. Они открывали путь поколениям викингов, которые поселятся в этом благословенном краю и сохранят в памяти их имена.
Радостными возгласами было встречено появление Льота Бледного и Рунна, принесших два ведра пива. Викинги чуть потеснились, чтобы всем хватило места. Эйрик первым погрузил свой рог в ведро Льота.
- Я пью за Лейфа Турлусона, поселенца из Кросснесса, я пью за Иннети-ки, дочь скрелингов, и за юного Эйрика, родившегося от союза двух рас. Я пью за процветание Винеланда. Я пью за...
Он повернулся к раненому, и его фраза осталась незаконченной. Лейф заснул в этом шуме. Он лежал, закрыв глаза, со спокойным лицом, и грудь его то плавно вздымалась, то опускалась. Уже много дней его товарищи не видели его таким умиротворенным.
- Пойдем пить в срубе Длинного Дома, - предложил Эйрик. - Поскольку крыши еще нет, Тору будет нас лучше видно со звездной высоты, и тролли повеселятся вместе с нами. Сегодня вечером холод не сможет заморозить наши сердца.
Они вышли на цыпочках, толкаясь, как дети, и Тюркер заботливо затянул входное отверстие медвежьей шкурой, чтобы дыхание ночи не проникло в хижину, где возрождался к жизни Лейф.
* * *
Снег шел еще в течение двенадцати дней. Пурга сменилась вяло падающим снегом. Снежная масса над лесом медленно прорывалась, и хлопья долго витали в воздухе, прежде чем лечь на землю, но облака забирались все выше, и казалось, что небесный свод беспрерывно расширяется.
Остров манданов, сокрытый под снегом, спал в испарениях с реки, в которой исправно бился пульс приливов и отливов. Полеты диких уток и гусей, на рассвете и в сумерки, почти не нарушали безмятежного спокойствия берегов. Заиндевелые верхушки камышей прорывали снежный покров, напоминая тысячи железных наконечников пик погребенного войска.
С высот Кросснесса к западу и северу лес плавно сбегал вниз, сливаясь на горизонте с линией неба, но в неподвижном подлеске по-прежнему буйствовал животный мир. Охотники без труда снабжали поселенцев всем необходимым. Толстые тетерева, ослепленные белизной, давали брать себя в руки, стоило лишь выгнать их из зарослей, а лосей было так много, что не было необходимости удаляться от Кросснесса больше чем на полмили, чтобы вспугнуть встревоженные стада, устремлявшиеся прямо к реке, где расставленные Омене-ти викинги, не испытывая никаких затруднений, выбирали лучших особей.
Омене-ти был необыкновенно деятелен. Вставая до рассвета, он углублялся в лес вместе с первой бледной полосой зари, занимавшейся со стороны моря, и возвращался раньше, чем Эйрик со своими людьми попадал на стройку. Говорил он мало и жил обособленно. Даже Тюркеру неведома была цель этих одиноких прогулок. Возможно, это был всего лишь способ почтить Гитчи-Маниту - Великий Дух. Он приносил из своих походов пару белых зайцев с рыжими подпалинами, связку куропаток, лосося. Затем в течение всего дня он поддерживал огонь в кострах из еловых веток, на которых коптил медвежатину и лосину, разрубая мясо на длинные полосы. "Пища впрок", объяснил он Тюркеру, и поскольку франк заволновался, заявляя, что подобная предусмотрительность ни к чему в местах, где так много дичи, он весело заквохтал, что обозначало у него смех.
- Хо, хо! Скоро снег станет твердым, как камень, да и вода в водоемах... Тогда не будет больше следов...
По-прежнему квохча и наполовину согнувшись под тяжестью копченого мяса, он удалился в сторону Большого Дома, где складывал запасы.
Работа спорилась. Так что в день, когда ледяные ветры по предсказанию Омене-ти сделали снег твердым, на площадке возвышались Длинный Дом Лейфа и три больших амбара. Две постройки поменьше предназначались для пресса Тюркера и охотничьих капканов.
Длинный Дом насчитывал пятьдесят семь шагов в длину и двадцать шесть в ширину, и это было самое большое деревянное жилище, построенное к тому времени на Новой Земле. У него было два входа - два отверстия вдоль южной стены, выходившей на реку, - по одному с каждого конца большой горницы. И тот, и другой вымощены плоскими камнями, добытыми на плато. Длинный центральный коридор, куда выходили двери семи комнат, пересекал дом с востока на запад.
Уложенные в один ряд бревна служили полом, а бревенчатые стены были залеплены слоем глины, не дававшим ветру проникнуть сквозь щели. Эйрик настоял на том, чтобы крыша тоже была законопачена.
Приставленный к стене стол занимал в длину всю горницу, где возвышались резные столбы семьи Эйрика и украшенная белой совой колыбель маленького Эйрика. С десяток грубых табуреток дополняли убранство.
Наверняка строение грешило немалыми недостатками, но тепло очага создавало безмятежно-спокойную атмосферу, напоминавшую изгнанникам об уюте норманнских домов в Гренландии. Там тоже все начиналось подобным образом, и центры Восточного поселка, Западного поселка, Гардара разрастались вокруг общего дома.
Лейф уже стоял на ногах. К нему вернулась былая сила, и эпизод с островом Белым остался лишь дурным воспоминанием. Гэлы представлялись ему лишь призрачными силуэтами, с которыми встречаешься в морских туманах. Кросснесс, с которым он был связан всеми фибрами души и всей, до последней капли, кровью, возрождался. Если бы Иннети-ки и его сын находились подле него, счастье Лейфа было бы полным, но дни без них казались долгими, и, несмотря на все старания брата, Эйрика, дяди Бьярни и его товарищей, он не разделял радости ночных бдений, когда рассказчики монотонно пересказывают старинные легенды Норвегии.
Пурга завывала на реке, как дикарь, и обламывала зубы о стены Большого Дома. Внутри царило ощущение покоя и доверия, а переходившие из рук в руки рога с пивом добавляли веселья речам.
Сидевший на камне Лейф пытался скрыть озабоченность, но эти уловки никого не обманывали.
- Ты занят лишь собой, Лейф, и пережевываешь страдание, как бык траву. Так не годится.
Лейф не отвечал, и дядя Бьярни с Эйриком Рыжим начинали разделять опасения Скьольда. Тело Лейфа исцелилось, но дух его не оправился от потрясения, испытанного багровой ночью пожара в поселке. Омене-ти, когда его расспрашивали, ничего не смог сообщить об обрядах манданов и дате их возвращения.
- Виннета-ка, - говорил он Тюркеру, который переводил, - сам подчиняется законам Шаванос, ибо манданский народ - лишь ветвь великого древа шаванос, корни которого протянулись от устья Большой реки до озерного края. Праздник белого времени года может длиться один лунный месяц, два или еще больше. Гитчи-Маниту диктует свою волю шаманам, а они передают ее вождям.
