Жан Оливье - Поход викингов
- Ты приплыл, Скьольд!
Он было хотел приподняться на локте, но твердая рука Эйрика Рыжего заставила его снова лечь.
- Сейчас мы соорудим из скрещенных лыж сани, Лейф, и перевезем тебя на борт "Большого змея", где нас ждет Тюркер...
- Тюркер, - прошептал Лейф, - Тюркер...
Внезапно в его усталом мозгу замелькали картины разыгравшейся драмы. Имя Тюркера высвободило поток страшных образов.
- Огни Кросснесса! Огни Кросснесса!
Он поднес руку к лицу и принялся стонать - тихо и жалобно, как больной зверь.
- Иннети-ки и маленький Эйрик... Моя жена и мой маленький мальчик... И Кросснесс, по которому огонь бежал, как волк...
Эйрик Рыжий отвел руку Лейфа и погладил его по лбу своей шершавой ладонью.
- Иннети-ки и маленький Эйрик живы, Лейф, и мы заново отстроим Кросснесс. Мужайся, Лейф Турлусон! Мы - викинги, властители морей, и мы победили гэлов. Они в страхе несутся по морю, как чайки. Смотри на них гордо!
Он заставил Лейфа взглянуть на море. Два паруса казались теперь уже лишь тоненькими треугольниками под бледным небом.
- Лейф, из своего дома в Гренландии я привез на судне колыбель, в которой будет спать твой сын. Подле вырезанной из дерева белой совы ты вырубишь бога-лосося скрелингов, как мы об этом говорили. Пойми же, жизнь начинается заново...
Голос Эйрика перекатывался, как бурный поток по гальке. И по мере того, как он говорил, по лицу Лейфа разливался покой.
- Иннети-ки, - прошептал он еще раз, и глаза его закрылись, умиротворенные, в то время как грудь тихо приподнималась.
Скьольд с жаром читал у изголовья брата как торжество веры легкие ритмические строки "Саги о Вольсунгах":
Ты должен познать руны жизни.
Воин, я угощаю тебя пивом,
Пропитанным силой,
И нежными чарами,
И рунами любви.
На вершине холма неподвижно стояли вновь собравшиеся вместе беотуки. Эйрик встал.
- Пора возвращаться на корабль. Я чувствую приближение снежной армии зимы.
Его голос вновь стал сухим и четким.
- Мы не увидим белого носа зимы, - откликнулся дядя Бьярни. - Нам многое предстоит сделать до весны, чтобы огни Кросснесса ярче прежнего засверкали над Большой рекой.
Глава V
Лейф дремал, вытянувшись на меховом ложе. Отзвуки стройки доносились до него, как сквозь пелену, скрадывавшую все звуки. "Вот так, наверное, звучало в оцепеневшем мозгу Лейфа, - доходят до погрузившихся в зимнюю спячку медведей неясные шумы леса, резкий скрежет ветра о деревья и о землю, завывания метели, дикие концерты жалующихся на голод волков".
Лейф еще носил в теле следы перенесенных мучений. При каждом движении у него вырывались стоны, и он не мог без дрожи вспоминать долгую агонию, которой обернулось его возвращение на корабль, где ждал Тюркер. Он не мог забыть того медленного движения по склону холмов, когда каждый неверный шаг людей, что волокли его - или несли на неровных участках пути, - отдавался в нем, от затылка до пяток, массивными, сокрушавшими его ударами. Когда боль выходила за границы терпимого, он терял сознание, и его сны напоминали ему темные пропасти, в которые без конца погружалось его истерзанное, раздираемое тысячью противоположных сил существо. Позднее он узнал, что Эйрик пронес его на своих могучих руках больше мили до берега, где и рухнул, сокрушенный таким сверхчеловеческим усилием.
Раны на лице и теле быстро зарубцовывались. Умелый во всем Тюркер вымочил листья крапивы и дикого дягиля в соке лишайников, собранных в Гренландии, и компрессы, которые меняли по нескольку раз в день, очистили раны от гноя. Десять дней франк не отходил от изголовья Лейфа.
- Сила крови - лучшее из лекарств, викинг. Смятению в твоем теле наступит конец, и все вновь станет на свое место. Поверь опыту старого Тюркера! Кровь в теле подобна вину в чане. Его трясут, мешают, и тогда оно становится мутным и густым. Чтобы оно вновь обрело свою естественную прозрачность, нужно подождать, пока не выпадет осадок.
И Тюркер говорил до тех пор, пока Лейф не погружался в сон... Эйрик, Бьярни, Скьольд ненадолго заходили в грубую бревенчатую хижину, спешно сооруженную на месте одного из сгоревших амбаров, и, произнеся несколько слов, исчезали... Этот хоровод теней вызывал у Лейфа ощущение безопасности и мирного уединения. Стук топоров о стволы деревьев, треск кленов и сосен, который почти не приглушался снегом, отдавались у него в мозгу как проявления созидающего мира, трудящегося ради его исцеления. Он был признателен всем этим людям одной с ним крови за то, что они с утра до вечера рубят деревья, обтесывают бревна, забивают гвозди, щедро делясь с ним своим мужеством. Лейф приобщался к их усилиям. Он как воин, временно выведенный с поля боя, приветствовал подвиги своих товарищей. Лейф больше не следил за временем. Сколько ночей, дней, лунных месяцев прошло со времени событий на Белом острове? Он и не пытался узнать. Другие знали это за него, и он целиком на них полагался.
Тюркер Прозорливый прекрасно понимал, что творится у него в Душе.
- Однажды утром ты проснешься, викинг, с желанием прыгать и бегать. Клянусь Одином, ты увидишь, как велик этот край и как спокоен, даже когда снежные ветры дуют, словно демоны. Как отличается он от Исландии или ледяной Гренландии! Гигантские леса встают преградой на пути ветров и поглощают их, а дыхание Большой реки проникает далеко вперед, в глубь земель... Мы обнаружили дикую пшеницу и виноградники, Лейф, но я не осмеливаюсь даже подумать о том, что нам предстоит еще открыть...
Чувственные губы франка подрагивали, как в предвкушении лакомой еды.
- Мы чувствуем эту новую страну лучше, чем другие, Лейф! Я - поскольку не принадлежу ни к какой расе и забыл южные земли, где родился, а ты поскольку пустил здесь корни. Ты - отец новой расы, викинг. Все остальные в один прекрасный день ощутят потребность вернуться домой, но мы, мы останемся в этой стране, потому что делаем ее сейчас нашей...
И франк говорил об Иннети-ки, маленьком Эйрике, о винограднике, рождении городов, о будущем с возвышенной радостью, приятно убаюкивавшей рассудок Лейфа. Таков был Тюркер. Ему виделось великое и прекрасное. Воображение его отличалось живостью и красочностью, и в таком тоне он мог говорить полдня. Тюркер знал также, что Лейф страдает не только от ран, но и из-за отсутствия жены и сына, и проявлял изобретательность, рисуя близкое время, когда семья воссоединится вновь. Тюркер примешивал Иннети-ки и ребенка ко всем событиям дня, и Лейф ловил себя на том, что прислушивается, не раздадутся ли за дверью легкие шаги дочери скрелингов или лепет карапуза с синими глазами и темным пушком на голове.
- К лету Длинный Дом и амбары будут заново отстроены и еще более просторными, чем прежде. Эйрик Род и Бьярни Турлусон творят чудеса. Вы, викинги, родились с топорами в руках, и бревна под вашими ударами принимают любые формы: сосна становится дракаром, а береза и клен - домом, ригой или конюшней. Это так. Вы созданы для грубой работы, но иногда из куска дерева или из пня у вас получается фигура дракона или резной столб священного седалища.
Тут франк заливался звучным смехом, наполнявшим хижину и перекрывавшим шум стройки.
- Конечно, ваши руки слишком неуклюжи, чтобы делать обручи на бочки, подгонять углы пресса или правильно устанавливать стержни, которыми давят виноград, но не могли же боги наделить вас всем.
Лейф не отвечал, но Тюркер был уверен, что от его слуха не ускользает ни единое слово. Рано или поздно раненый выйдет из состояния оцепенения. Им остается только ждать, следя за тем, чтобы его сознание не угасло окончательно.
В тот вечер Скьольд вернулся в хижину раньше обычного, и лицо Тюркера помрачнело. Лейф лежал с закрытыми глазами и, судя по всему, спал.
- Не говори ему о Гренландии, Скьольд. Ты задерживаешь его исцеление, да и все, что ты скажешь - бесполезно. Лейф теперь человек Винеланда.
- Лейф не может предать свою кровь, Тюркер. Скрелинги влили ему в вены неизвестный мне яд, и больше, чем от ран, мой брат страдает от этого недуга, но могущество рун сильнее колдовства краснокожих людей, эта девушка похитила на какое-то время душу моего брата, но...
- Замолчи, Скьольд. Твой брат может тебя услышать. Когда ты познакомишься с Иннети-ки, ты поймешь, что речь идет не о яде или порче, а о более простых вещах... Поверь жизненному опыту старика. Я узнал немало морей и стран, но видел лишь одно солнце. Чувства, что зажигают сердца людей, везде одни и те же, Скьольд.
- Слова твои лукавы, Тюркер, но Бьорн Кальфсон, мой наставник, учил меня, что нельзя оторвать человека от земли, где его корни. Это так же истинно, как солнце и огонь, Тюркер.
- Бьорн Кальфсон Кузнец человек мудрый, и хорошо, что он так щедро делится с тобой мудростью, но почему ты считаешь, что твоя мудрость должна быть мудростью всех, Скьольд? Клянусь Тором, это великое благо, что все мы разные. Ты нашел счастье в изучении рун и проникновении в тайны. Лейф же нашел свое на берегу этой реки. Видел бы ты гордость в его глазах, когда в лучах утренней зари он поднял на вытянутых руках своего сына, которому был один день! Но все это Лейф сумеет сказать тебе сам.
