Петер Гостони - Битва за Берлин. В воспоминаниях очевидцев. 1944-1945
Вскоре после этого звонок от Бургдорфа. Гитлер только что приказал, как только стемнеет, отвести к Берлину все войска, которые еще сражаются на обоих берегах Эльбы между Дрезденом и Дессау – Рослау. Тем самым путь для встречи американцев и русских открыт. Несколько часов спустя последние немецкие машины связи успевают проскочить по коридору шириной всего лишь пятнадцать километров в южную часть рейха. С завтрашнего дня Германия будет расчленена на две половины: южную и северную.
Но, как уже не раз случалось на этой войне, русские остановились в тот самый момент, когда мы меньше всего этого ожидали. Так случилось и на этот раз. Нам повезло, так как, не встречая существенного сопротивления, русский танковый кулак остановился в Баруте, в десяти километрах от нашего штаба, и не двигался с места. Наконец, в 13 часов пришел приказ Гитлера о переносе штаба в Потсдам– Айхе в казармы люфтваффе. <…> В Генеральном штабе в большой спешке началась подготовка к выступлению. Демонтировались линии связи. В 14.00 я выехал со своей колонной через главный выход в направлении Берлина. Шеф [генерал Кребс] вместе со своим адъютантом выехал на новое место дислокации еще четверть часа тому назад.
По широкой проселочной дороге нескончаемым потоком двигалась толпа людей, сотни, тысячи, многие на повозках, запряженных лошадьми, другие с велосипедами или с маленькими тележками, с тачками и детскими колясками. Большинство шли пешком, все двигались на запад, куда-нибудь, только подальше от русских. <…> Мы пробирались сквозь толпу беженцев, стараясь двигаться в направлении Потсдама».
Цоссен попал в руки русских только в ночь на 22 апреля. Маршал Конев пишет:
«Я сам прибыл в Цоссен только 23 апреля. К этому времени город был уже полностью в наших руках. Когда германский Генеральный штаб работал над претворением в жизнь операции «Барбаросса» [нападение на Советский Союз с 22 июня 1941 года], наверняка он не думал, что менее чем через четыре года ему придется сломя голову покидать Цоссен. Да, генералы и офицеры Генерального штаба Гитлера были вынуждены так быстро оставить Цоссен, что не успели даже уничтожить подземные сооружения!
Эти сооружения оказались такими огромными и просторными, что ни у меня, ни у Рыбалко не было возможности осмотреть все. Впрочем, мысленно мы уже были в Берлине. <…>
20 апреля танковая армия Рыбалко сражалась в районе Цоссена, а ее передовые танковые отряды продолжали двигаться вперед, на север, в направлении Берлина. За 24 часа они преодолели более шестидесяти километров».
20 апреля Гитлер отмечал свое 56-летие. Накануне по радио выступил с речью рейхсминистр Геббельс:
«Самая выдающаяся культура, которую когда-либо знала земля, превращается в груду развалин и оставляет после себя лишь память о величии времени, которое разрушают фанатичные державы. Народы будут потрясены тяжелейшими экономическими и социальными кризисами, которые являются предвестниками грядущих страшных событий. Наши враги утверждают, что солдаты фюрера прошли по странам Европы как завоеватели, но, куда бы они ни приходили, они насаждали благополучие и счастье, спокойствие и порядок, стабильные отношения и вдоволь работы и, как следствие этого, жизнь, достойную человека [1] .
Наши враги утверждают, что их солдаты пришли в те же самые страны как освободители, но, где бы они ни появлялись, за ними следует бедность и страдание, хаос, опустошение и уничтожение, безработица, голод и массовое вымирание. И что остается от так называемой свободы, так это прозябание, которое даже в самых темных уголках Африки никто не отважится назвать жизнью достойной человека.
Здесь ясно начертанная программа восстановления, которая хорошо зарекомендовала себя как в нашей собственной стране, так и во всех остальных странах Европы, где для этого имелись соответствующие условия, полезная, несущая счастье каждому человеку и всем народам, позитивная и указывающая путь в будущее всем людям, противостоит фразеологическому туману еврейско-плутократическо-большевистского разрушения мира. Здесь человек, уверенный в своих силах, с твердой и несгибаемой волей противостоит противоестественной коалиции враждебных политических деятелей, которые являются всего лишь лакеями и исполнителями воли тайного мирового заговора.
То, что мы переживаем сегодня, является последним актом великой трагической драмы, которая началась 1 августа 1914 года и которую мы, немцы, прервали 9 ноября 1918 года, как раз в тот самый момент, когда приближалась развязка. Это явилось причиной того, что 1 сентября 1939 года пришлось снова начинать все сначала. То, чего мы хотели избежать в ноябре 1918 года, мы имеем сегодня в двойном и тройном объеме.
Война приближается к своему концу. Безумие, в которое вражеские державы ввергли человечество, уже достигло своего апогея. Оно оставляет после себя во всем мире лишь чувство стыда и отвращения. Противоестественная коалиция между [западной] плутократией и большевизмом близка к развалу. <…> Армии вражеских держав вновь атакуют наши оборонительные рубежи. За их спинами в качестве зачинщика маячит международное еврейство, которое не хочет мира, пока не достигнет своей сатанинской цели разрушения мира.
Но это ему не удастся. Господь снова отбросит Люцифера, как это уже часто случалось, когда он стоял перед вратами власти над всеми народами, назад в преисподнюю, откуда он явился. Этим континентом будет править не преисподняя, а порядок, мир и благосостояние. И если мир еще жив, не только наш, но и весь остальной, кому еще он обязан этим, как не фюреру? […] Он суть сопротивления развалу мира. Он храброе сердце Германии и страстная воля нашего народа. Я могу позволить себе высказать свое мнение на этот счет, и об этом следует сказать именно сегодня: если нация еще живет, если у нее есть еще шанс победить, если еще есть выход из смертельной опасности, то мы должны быть обязаны этим только ему.
Мы смотрим на него с надеждой и с глубокой, непоколебимой верой. Твердо и несгибаемо мы стоим за его спиной, солдат и штатский, мужчина и женщина, единый народ, готовый биться до последней капли крови, так как речь идет о жизни и чести. Мы храним ему германскую верность, так же как и он – нам, как мы поклялись однажды, и мы сдержим нашу клятву. Мы не кричим ему: фюрер, прикажи, и мы сделаем это! Он сам это прекрасно знает. Мы ощущаем его в наших сердцах и вокруг нас. Господь, дай ему сил и здоровья и защити его от любой опасности. Все остальное мы сделаем сами.
Германия – все еще страна верности. В час опасности она отметит свой величайший триумф. Никогда история не скажет об этом времени, что народ покинул своего фюрера или что фюрер покинул свой народ. Но ведь это и есть победа! То, о чем мы так часто просили фюрера в подобный вечер в счастливое время, сегодня, во времена страданий и опасности, превратилось для нас в значительно более глубокую и искреннюю просьбу: он должен остаться для нас тем, кем он является и кем всегда был: нашим Гитлером!» [2]
В то время, когда эта торжественная речь звучит в эфире, на фронте под Берлином складывалось критическое положение. Немецкая 9-я армия, которая защищает подходы к столице рейха с востока, после тяжелых многодневных боев была вынуждена медленно отступать. Русские имели полное господство в воздухе; несколько сотен немецких самолетов (способных подниматься в воздух. – Ред.) группы армий «Висла» не могли устоять в борьбе с двумя мощными воздушными армиями русских. Тем не менее Жукову приходилось дорого платить за каждый километр завоеванной немецкой земли. «Начиная с 17 апреля и три следующие дня войска 1-го Белорусского фронта были вынуждены преодолевать чрезвычайно упорное сопротивление противника и отражать непрерывные контрудары немцев. Вермахт упорно защищал каждую позицию, каждую оборонительную линию и каждый населенный пункт».
В течение четырех дней непрерывных боев сила сопротивления германского фронта западнее Кюстрина постепенно иссякает. Все резервы группы армий «Висла» были уже израсходованы. В полосе фронта 9-й и 4-й армий возникли километровые бреши. Генерал Буссе вспоминает:
«Бои 19 апреля привели к возникновению новых брешей в полосе фронта армии. При неизменном положении до Франкфурта-на-Одере левый фланг XI корпуса СС был отброшен на высоты юго-западнее Хайнерсдорфа. Прибывающие по отдельности на фронт танковые бригады «Нордланд» и «Нидерланд» не могли наступать в полосе действия 1-й и 2-й русских гвардейских танковых армий, значительно превосходящих их по количеству танков, а были вынуждены сразу перейти к обороне.
18-я моторизованная дивизия потеряла значительную территорию в направлении севернее Штраусберга и имела лишь слабую связь с CI [101-м] армейским корпусом, который был вынужден снова отойти в направлении Эберсвальде. Тем самым армия раскололась на три группы (5-й горнострелковый корпус СС, крепость Франкфурт-на-Одере и XI танковый корпус СС в качестве южной группы; LVI танковый корпус в качестве центральной группы и CI армейский корпус в качестве северной группы). У нас не было никакой возможности закрыть бреши. Обращения группы армий и штаба армии в Генеральный штаб с просьбой разрешить отвести войска оказались безуспешными. Не удалось получить у Гитлера и разрешение на сдачу крепости Франкфурт-на-Одере, чтобы избежать окружения храброго гарнизона. Поэтому армия приняла решение отвести к Шпре, западнее Фюрстенвальде и восточнее Эркнера, LVI танковый корпус (бригады «Нордланд» и «Нидерланд», остатки 20-й моторизованной дивизии, танковой дивизии «Мюнхеберг» и 9-й парашютной дивизии), и уже были отданы соответствующие приказы. Командование 9-й армии намеревалось левым флангом XI корпуса СС и LVI танковым корпусом так укрепить участок реки Шпре от района восточнее Фюрстенвальде до Эркнера, чтобы войска с фронта на Одере, используя этот участок в качестве прикрытия фланга, могли организованно отойти в направлении южнее Берлина. Этот план потерпел неудачу из-за того, что Гитлер без уведомления штаба армии приказал LVI танковому корпусу отходить в направлении Берлина и подчинил его напрямую главному командованию сухопутных войск. И только в течение 22 апреля армия сумела внести ясность в вопрос местонахождения этого корпуса, который уже подозревался в игнорировании недвусмысленного приказа.
