Владимир Малявин - Империя ученых (Гибель древней империи. 2-е испр. изд.)
В приведенных сведениях об организации позднеханьского войска просматривается определенный, весьма вероятно, не только вынужденный, но и сознательный курс властей на комплектование армии из различных социальных слоев, в первую очередь – маргинальных элементов общества. Проводя этот курс, правительство преследовало две цели: разобщить армию, воспрепятствовав тем самым ее превращению в самостоятельную политическую силу, и смягчить недовольство в народе путем вербовки разорившихся и отчаявшихся людей. Разношерстный и деморализованный сброд, каким являлось позднеханьское войско, был наглядной иллюстрацией издержек известных нам тенденций социального и экономического развития империи. Неудивительно, что вместо преданных воинов династия получила озлобленных мстителей, не желавших иметь с ней ничего общего. Действия пограничной армии Дун Чжо, грабившей в 190 году Лоян, словно захваченный неприятельский город, были закономерным итогом военной политики позднеханьского двора.
Ввиду небоеспособности собственного войска правительство было вынуждено обращаться к услугам кочевников, партнеров еще более ненадежных и опасных. Так, на подавление восстания 165 года в Цзинчжоу была переброшена через всю империю 20-тысячная конница ухуаней. По свидетельству Ин Шао, главную роль в подавлении восстания «желтых повязок» также сыграли кочевники, действовавшие с необычайной жестокостью [Хоу Хань шу, цз. 118, с. 6а]. Военная необходимость заставила позднеханьскую династию пойти на расселение кочевников внутри Китая в надежде на быструю их ассимиляцию. Так поступили с южными сюнну, ухуанями, цянами и некоторыми другими племенами. Там, где имперские власти были уверены в своих силах, они ставили переселенцев под регулярный административный контроль. В других случаях для замирившихся кочевников учреждались «зависимые государства» (шу го), где они сохраняли свой традиционный уклад, не платили налогов, но находились под надзором китайских инспекторов и были обязаны оказывать империи военную помощь.
«Покровительственная» политика позднеханьских императоров по отношению к окраинным «варварам» обернулась полным провалом. Вместо ожидаемой ассимиляции кочевники сами потеснили китайцев в таких стратегически важных районах, как Гуаньчжун и Шэньси, где к III в. они уже составляли явное большинство населения. Вместо ожидаемого мира империя оказалась фактически в состоянии постоянной войны даже с теми, кого она взяла на содержание. Достаточно сказать, что за 21 год царствования Хуань-ди зарегистрировано свыше 30 восстаний и набегов некитайских народностей [Хэ Чанцюнь, 1964, с. 73].
Наибольший урон империи нанесли три мощных восстания цянов (в 107-118, 134-145 и 159-169 годах), поддержанных южными сюнну и другими племенами. С середины II в. особенно активизировались сяньбийцы. В 156-178 годах они каждую зиму вторгались в пределы Китая по всей линии северной границы от Маньчжурии до Ордоса. Торговля, с помощью которой имперские власти пытались привязать к себе степняков, тоже обернулась против Китая. Сановник Цай Юн, протестуя в 177 году против посылки карательной экспедиции во владения сяньбийцев (поход закончился полной неудачей и стоил жизни 20 тыс. китайских воинов), отмечал: «Запреты, касающиеся пограничных сношений, не очень строги, в сети законов имеется множество изъянов. Лучший металл, доброе железо попали в руки разбойников» [Хоу Хань шу, цз. 90, с. 17а]. Хотя кочевники не сыграли главенствующей роли в событиях, непосредственно связанных с падением позднеханьской династии, их мятежи и набеги были ощутимым фактором дезорганизации хозяйственной и политической жизни империи.
Инертность администрации, развал финансов, брожение в низах, враждебность сопредельных народов складываются в звенья единой цепи кризиса, во II в. все туже сдавливавшего империю. Чтобы разорвать эту цепь, нужны были радикальные реформы, а чтобы осуществить их, требовалось по крайней мере единство среди тех, кто стоял у кормила власти. Но этого единства не было. Взаимные распри верхов и их общее упоение собственным величием создали ту обычную для времен гибели империй ситуацию, когда те, кто мог что-нибудь сделать, ничего делать не хотели, а те, кто хотел, – не могли.
Движение «чистой» критики в середине II века
Глубокий кризис империи вызвал, как нам уже известно, волну протестов со стороны служилых верхов общества. Обстановка в середине II в. обусловила небывалый размах и остроту этих выступлений.
В целом речь шла о критике позднеханьской действительности в свете идеи империи как земного прообраза вселенского порядка, где каждому отведено строго установленное место и действуют незыблемые законы, которые никому, даже государю, не дозволено преступать. Из представления о космической ответственности монарха служилые люди, воспитанные в традициях конфуцианского дидактизма, выводили требование заботливого отношения к народу. Вспышки же народного недовольства они объявляли знаками свыше, требующими от государя раскаяния и изменения политики. Критики призывали лечить болезнь, а не ее симптомы, карать не бунтовщиков, а тех, кто довел их до бунта. Гарантией покоя и гармонии в обществе являлось для ревнителей имперского порядка строгое соблюдение обязательного для всех закона, равно карающего за проступки и награждающего за заслуги. В таком законе они видели идеал всеобщности «великого поравнения». Как писал Ван Фу, «то, благодаря чему правитель достигает порядка, есть всеобщность. Когда осуществляется всеобщий закон, прекращается смута» [Ван Фу, с. 40].
Наилучшим, даже единственным средством лечения больной империи критики единодушно считали ужесточение законов, в чем совсем не обязательно усматривать прямое влияние школы законников; то было не столько знаком приверженности к политической доктрине, сколько реакцией на пороки административной практики. В середине II в. проявления коррупции, чиновничьего произвола, бюрократической волокиты и равнодушия оказались столь очевидными, что к призывам ужесточить наказания присоединились и такие известные конфуцианцы, как Чжэн Сюань и Чэнь Цзи [Crespigny, 1980, с. 48].
Обе части программы, предлагаемой критиками – апология «доброго правления» как морального руководства и обращение к устрашающей силе закона, – отвечали традиционным требованиям. Иными словами, речь шла о мистифицированном отображении неизменных хозяйственных посылок бытия империи, не зависевших «от субъективной воли власть имущих». В конкретных условиях политической борьбы апелляция к законности и всеобщности (включая заботу о «народе») отвечала интересам провинциальной элиты и бюрократии, монополизировавших регулярные каналы отбора чиновников и выглядящих в собственных глазах защитниками «общественной справедливости».
Переворот 159 года стал важной вехой в истории позднеханьской династии. Возвышение евнухов грозило свести на нет традиционные привилегии служилой элиты и окончательно разрушить баланс между бюрократией и верхушкой провинциального общества. Есть основания полагать, что опора бюрократии – система регулярных рекомендаций – к середине II в. утратила всякое значение. По свидетельству Чэнь Фаня, на рубеже 60-х годов в столичных ведомствах насчитывалось более 2 тыс. ланов. Чэнь Фань добивался резкого сокращения их численности [Хоу Хань шу, цз. 66, c. 3а]. По-видимому, его призыв был услышан, поскольку в 162 году, по отзыву Ян Бина, при дворе насчитывалось уже лишь 700 с небольшим ланов. Однако Ян Бин счел и эту цифру чрезмерной, и до конца царствования Хуань-ди набор ланов был вообще приостановлен [Хоу Хань шу, цз. 54, с. 15б]. Любопытное подтверждение бесперспективности регулярных рекомендаций в то время встречается в надписи на стеле в честь некоего Чжэн Гу, о котором сказано, что он вначале служил начальником «ведомства заслуг» в областной управе, в 158 году получил звание ланчжуна при дворе, но «это ему не понравилось, и [Чжэн Гу] по болезни ушел в отставку» [Хуань Гунчжу, с. 56]. Избыток кандидатов в чиновники объясняется, очевидно, тем, что только нерегулярное прямое назначение на должность и, стало быть, протекция влиятельного лица давали реальный шанс сделать карьеру.
Самые достойные мужи избежали оков целого света, за ними шли те, которые избежали привязанности к определенному месту, за ними – те, которые смогли избежать злословия.
Конфуций
Вполне естественно, что новые временщики из окружения Хуань-ди натолкнулись на стихийный, но яростный отпор служилой элиты. В провинции участились ожесточенные стычки между ставленниками евнухов и их противниками в административном аппарате. Среди прочих упоминается такой инцидент. Сюй Сюань (племянник евнуха Сюй Хуана), будучи начальником уезда Сяпи в Дунхае, потребовал у некоего отставного чиновника его жену. Получив отказ, Сюй Сюань велел схватить женщину, а затем «ради забавы стрелял в нее из лука и убил». Правитель Дунхая Хуан Фу арестовал Сюй Сюаня и, несмотря на предупреждения подчиненных о возможной мести императорского фаворита, казнил его. Хуан Фу сослали на каторгу [Хоу Хань шу, цз. 78, с. 17а].
