Георгий Катюк - Русские — не славяне, или Тайна ордена московитов

В датах между изобретением мушкета и первыми упоминаниями о Москве имеются расхождения, что может породить сомнения в справедливости сделанных выводов. Действительно, название «Москва» («Москов») впервые встречается в Ипатьевской летописи под 1147 годом, т. е. задолго до изобретения мушкета и создания стрелецкого войска. Будто бы суздальский князь Юрий Владимирович, более известный как Юрий Долгорукий, пригласил к себе в гости, в Залесье, новгород-северского князя Святослава Ольговича, своего союзника в борьбе за киевский «стол». Последний взял с собой своего сына Олега, князя Владимира Рязанского и дружину. Вот, как описано это в летописи: «И прислав Гюрги к Святославу, рече: приди ко мне брате в Москов.

Святослав же ехал к нему с дитятем своим Олегом в мале дружине, пойма с собою Владимира Святославича; Олег же еха наперед к Гюргю и да ему пардус. И приеха по нем отец его Святослав и тако любезно целовастася в день пяток на Похвалу Святой Богородице и быша весели. На другой же день повел Гюрги устроить обед силен, и створи честь велику им и да Святославу дары многи с любовию и сынови его Олегови и Владимиру Святославичу (Рязанскому), и муж Святославл учреди и тако отпусти».

Возражения эти на поверку оказываются шаткими. На самом деле летопись написана гораздо позднее этих событий. Ученые датируют время ее написания XV веком, причем, вывод этот не окончателен. Уже одно это предполагает возможность проникновения в нее более современной лексики, включающей понятие «мушкет». То есть вотчина Юрия Долгорукого вполне может фигурировать здесь уже под своим нынешним названием.

Все это ни в коей мере не ставит под сомнение дату происхождения Москвы. Просто до XVI века она именовалась по-другому, возможно, Кучковым. В той же Ипатьевской летописи под 1176 годом можно обнаружить фразу: «Идоша с нимъ до Кучкова, рекше до Москвы». Уже из самого текста понятно, что переписчик величает Москвой то, что на самом деле именовалось Кучковым.

В книге «Другая история Руси» комментируется глава из книги об истории Москвы, где в полной мере присутствует путаница в показаниях по поводу древнего названия столицы: «Процитируем главку «Москва звалась Кучково» из книги, которая вышла в начале 90-х годов тиражом 100 тысяч экземпляров. Мы не приводим здесь ее названия, хоть и предпослано тексту скромное заявление, что «эта книга — кладезь мудрости…». Итак, дословно: «Самое древнее упоминание о Москве обнаружено на одной из берестяных грамот, найденных в Новгороде. Первое известное упоминание о Москве, датируемое 1147 годом, встретилось в Ипатьевской рукописи.

Но сама рукопись, рассказывающая о событиях XII века, была написана в XV веке. Новгородское же берестяное письмо датируется серединой XII столетия, то есть примерно 1160–1170 годами. Автор пишет о том, что намеревается посетить населенный пункт на Москве-реке, ставший впоследствии столицей русского государства. По утверждению руководителя новгородской археологической экспедиции академика В. Янина, Москва тогда называлась Кучково».

Во-первых, мы видим, что при всем старании не удалось историкам ввести в оборот документы, упоминающие Москву и составленные ранее XV века. Во-вторых, четко проявляется желание во что бы то ни стало потрафить традиционной истории и «впарить туфту» наивному читателю — простите за грубое выражение из лексикона жуликов, но здесь оно уместно. В самом деле, из текста можно понять, что некий древний новгородец пишет своему адресату: я-де намерен посетить Кучково, населенный, пункт на Москве-реке, который впоследствии станет столицей Русского государства. После чего следует ссылка на академика В. Л. Янина.

В 1147 году Москва звалась Москвой, а в 1160–1170 годах — Кучковом, вот что нам доказывают. Если и дальше так пойдет и Валентин Лаврентьевич Янин, дай бог ему здоровья, найдет еще вязанку берестяных грамот, где упоминаются населенные пункты, вошедшие позже в черту Москвы, то мы будем вынуждены считать, что раньше Москва звалась Коньково, Строгино, Черемушки, Медведково, Отрадное… Ленино-Дачное»[104].

О позднем происхождении названия «Москва» говорит и первичная форма употребления этого названия — «Москов». Она сближает «Москву» с «московитами», лишний раз подтверждая справедливость выводов о «мушкетерском» происхождении последних. Лишаются смысла и переводы этого названия с финского, такие, например, как «мутная вода», (где «ва» — элемент пермского языка, означающий «вода»), или «мать-медведица» (мааска-ва), поскольку восходят они именно к современной форме данного слова (Москва).

Несмотря на это, стремление видеть в названии столицы финно-угорские корни оказалось неискоренимым. Сами русские никак не возьмут в толк, что не имеют к финнам никакого отношения. Что тогда говорить об их западных соседях, точнее, об их «свидомой» части? Те так и вовсе из кожи вон лезут, чтобы навязать всему миру финскую версию.

Впрочем, концепции иного рода также оказались не на высоте. Едва ли не всех их объединяют следующие недостатки: они навеяны обаянием древности Москвы и верой в непогрешимость рукописей (т. е. в отсутствие в них поздних вставок). Таковы представления о всевозможных «мосхах», «мосохах» (последователях мифического праотца Мосоха), о малоазийском племени «мушков» и тому подобные домыслы, рассматривать которые здесь не имеет смысла.

Что же касается «творчества» некоторых белорусских и украинских «товарищей», то отрадно, что их конструкции зиждутся на шатких основаниях. Я имею в виду сочинение Рубрука, наполненное малоправдоподобными сюжетами, вроде пассажа о Железных Воротах, «которые соорудил Александр для преграждения варварским племенам входа в Персию», и через которые Рубрук якобы «лично» проезжал по возвращении от великого хана. У таких «аргументов» есть только одно преимущество: они отчетливо показывают, что теории о «диких» финских предках своим возникновением обязаны лишь причинам политического свойства.

Вышеупомянутый господин (или пан) Белинский назвал свой пасквиль «Страна Моксель». Была ли, однако, «страна»? И действительно ли «моксели» являлись московитами? На эти вопросы у Рубрука ответов нет. Зато они есть у пана Белинского. Причем, в избытке и на высоком научном уровне. Взять хотя бы выражение: «Славянской крови в великороссах — кот наплакал». Просто апофеоз «учености». Народ хочет знать: кот наплакал — это сколько?

3.7. КАЗАКИ — ПОСЛЕДНЕЕ «ПРОСТИ» ТЮРКСКОГО МИРА

Этот Пузатый Пацюк был точно когда-то запорожцем… Давно уже, лет десять, а может, пятнадцать, как он жил в Диканьке. Сначала он жил, как настоящий запорожец: ничего не работал, спал три четверти дня, ел за шестерых косарей и выпивал за одним разом почти по целому ведру… Кузнец не без робости отворил дверь и увидел Пацюка, сидевшего на полу по-турецки, перед небольшою кадушкою, на которой стояла миска с галушками… Пацюк разинул рот, поглядел на вареники и еще сильнее разинул рот. В это время вареник выплеснул из миски, шлепнул в сметану, перевернулся на другую сторону, подскочил вверх и как раз попал ему в рот.

Пацюк съел и снова разинул рот, и вареник таким же порядком отправился снова. На себя только принимал он труд жевать и проглатывать.

Еще одним примером «нас возвышающего обмана» является история запорожского казачества. Естественно, в изложении национально ориентированных историков. В отличие от российской истории, в ней, конечно же, полно «славных» страниц, а ее персонажи наделены чертами «богатырей», если не «небожителей». Зачем искать рыцарей в Лондоне и Париже, если в Диком Поле их — хоть пруд пруди? Местное казачество — типичный образчик европейского «лыцарства» с присущими ему благородством, готовностью к самопожертвованию и прямо-таки патологической склонностью к защите христианских святынь.

Да и по происхождению они — не чета каким-то там угро-финским «москалям». Истинные арийцы, чуть ли не потомки самого Рамы. Вот и малиновый цвет их прапора ведет свое начало не от польского знамени, подаренного казакам Стефанам Баторием в XVI веке, а аж от цвета касты кшатриев «Ригведы» (!)[105].

А еще они сродни известным любителям мухоморов — суровым скандинавским берсеркам[106].

При этом не объясняется, чем так хороши эти берсерки с кшатриями, что надо гордиться родством именно с ними, а не с какими-нибудь нганасанами[107].

В предыдущем разделе я уже касался происхождения казаков в связи с язвительными высказываниями некоего Белинского по поводу тюркских корней великороссов. «Вот, дорогие великороссы, где ваши корни», — изрек этот «мудрец», видимо полагая, что «москальские» корни — не чета его «арийским». Хотелось бы посвятить этот раздел более развернутым доказательствам того, что не от большой учености это сказано.