А. Мейкок - История инквизиции
Замечание об идее тюремного заключения
Думаю, читателю понятно, что в Средние века к тюремному заключению относились совсем иначе, чем сейчас. Это было относительно новой вещью, шедшей от монахов и служащей для того, чтобы добиться раскаяния. Так, если узник пытался убежать из инквизиторской тюрьмы, к его бегству относились не как к желанию избежать справедливого суда, а как к добровольному отказу от любящего наказания Церкви – акт преступной неблагодарности! Для нас подобные вещи кажутся смехотворными и совершенно фантастическими. Однако так относились к подобным наказаниям судьи, а, судя по епитимье, можно в некоторой степени понять, почему узники так редко пытались сбежать из тюрьмы. Дело, должно быть, было не только в бдительности суровых стражников и в мощи толстых стен темницы. Большинство стражников легко поддавались коррупции; узники, осужденные к munis largus, большую часть времени проводили вместе и имели бесчисленные возможности составить план побега. Однако это происходило крайне редко.
Далее мы должны обсудить влияние установившегося монашества. Когда членов религиозного ордена обвиняли в ереси, их обычно приговаривали к murus strictis-simus – суровому заключению в кандалах на хлебе и воде. Такой была судьба монаха-картезианца из монастыря Болье в Каркассонском приходе. Его обвинили как духовного францисканца и приказали запереть в камере до конца жизни. Теперь понятно, что от священнослужителей требовали соблюдения суровой дисциплины и что ересь для священнослужителя была куда большим грехом, чем для светского человека. И, естественно, наказание за нее было более суровым. Но в конце концов, что munis largus могло значить для монаха? Как можно было приговорить такого человека к тюремному заключению, когда вся его жизнь была сплошным заключением? Разве профессия монаха не была добровольным тюремным заключением? Правда, сам он так к монашеству, разумеется, не относился; правда, что высокие идеалы монашеской жизни были не для обычных светских людей. И все же существовала определенная атмосфера, окружавшая саму идею монашеского затворничества. В наше время тюремное заключение рассматривают в первую очередь как потерю личной свободы, прекращение всего, что делает нашу жизнь стоящей; инстинкт, говорящий нам о ценности свободы, вполне естествен. Однако в Средние века к таким вещам относились иначе. Многие монашеские ордена, члены которых, как известно, были веселыми людьми, жили по правилам, куда более суровым, чем те, что диктовало murus largus. Так что одиночество и полное уединение были намеренными. К тюремному заключению относились негативно лишь потому, что оно ограничивало личную свободу, и в то же время положительно, потому что оно помогало духовному выздоровлению.
И все же, сказав это, я вынужден признать, что записи о заключении в инквизиторских тюрьмах весьма постыдны. Впрочем, хоть большинство обвиняемых подвергались murus largus, а ложные свидетели и другие – murus strictus, мы можем сказать, что они заслуживали того, что получили. К тому же очень многих узников выпускали из тюрьмы за хорошее поведение, так что весьма спорен тот факт, что послабление в исполнении наказания получали лишь те, кто был приговорен к самой строгой каре. Однако между идеальным и реальным была огромная пропасть. Для людей Средневековья было характерно ставить перед собой высокие цели, а те, кто высоко поднимается, обычно падают дольше. Теория тюремного заключения, предлагаемая инквизицией, с ее высокими идеями покаяния и духовного возрождения, по силе сравнима лишь с тем, что Осборн Тейлор называет «запятнанной реальностью».
Глава 8
Кресты, паломничество и другие виды наказаний
Ношение крестов
В книге уже указывалось, что в теории не существовало разницы между епитимьей, наложенной инквизицией или обычным исповедником. Даже тюремное заключение долгое время играло роль покаяния перед Церковью; на протяжении Средних веков епископы могли сажать людей в тюрьму почти с теми же целями, с какими это делали инквизиторы. На практике единственным наказанием, которое назначала только инквизиция, было ношение крестов.
Вероятно, эта форма епитимьи была придумана святым Домиником. Во всяком случае, первое упоминание об этом наказании появилось в формуле, по которой святой воссоединил с Церковью бывшего еретика Понса Роджера.[141] Согласно епитимье, кающийся должен был исполнять множество религиозных обрядов и держать много постов; в дополнение к этому он должен был носить на одежде два маленьких креста, пришитых по обеим сторонам груди. Трудно поверить, что святой Доминик рассматривал кресты как знак деградации. А если это так, если сама идея того, что крест будет напоминать грешнику о его прошлом грехе, крест должен был стать последним символом его выбора. В то время кресты на одежде носили только крестоносцы и члены военных орденов. Крест был знаком Христа, знаком чести, а не бесчестья. Ясно, что с точки зрения святого Доминика, раскаявшийся грешник должен был носить крест в знак триумфа, напоминая ему, с одной стороны, о совершенных им прегрешениях, а с другой, объявляя верующим о том, что заблудшая овечка вернулась в стадо.
Однако в истории есть несколько святых Домиников. А потому в глазах Церкви и государства, объединенные в ненависти к ереси, они изменили отношение к ношению крестов. Когда о них впервые появляется упоминание в записях Святой палаты, становится понятно, почему к ним относились как к знакам деградации. Для Бернара Гуи ношение крестов было близко тюремному заключению, как принадлежавшее к категории poenitentiae confusibiles – унижающая епитимья. Кстати, мы уже указывали на то, что он назначал это наказание в 143 случаях. Больше того, исследование инквизиторских записей явственно показывает, что ношение крестов рассматривалось как наиболее суровое наказание, к которому могла приговорить инквизиция (кроме тюремного заключения). Лишь самые большие прегрешения карались подобным образом. Даже самое долгое, тяжелое паломничество считалось менее суровой карой. Так, 5 октября 1251 года инквизитор Каркассона освободил нескольких грешников от епитимьи в виде ношения крестов и вместо этого назначил им покаяние в виде паломничества; «…эти люди должны были отправиться за моря (т. е. на Святую землю) первым же кораблем, шедшим в те края».[142]
Святой Доминик велел Понсу Роджеру носить два «маленьких креста» – cruses parvulae, – пришитыми к одежде. В 1229 году Церковный собор в Тулузе официально признал практику наказания таким образом обращенных еретиков. Святой Доминик особо отметил, что кресты должны быть иного цвета, чем одежда, и что их следует носить по обеим сторонам груди. Таким образом, следует предположить, что они не были очень большими. Однако в 1243 году Церковный собор в Нарбонне специально оговорил их размеры. Ясно, что к этому времени кресты расценивались как знак прегрешения и ничего больше. Собор постановил, чтобы в будущем кресты носили сзади и впереди; один следовало укрепить на груди, другой – между лопатками. Кресты следовало пришивать на верхнюю одежду, и они должны были быть желтого цвета. Вертикальная часть креста должна была быть в две с половиной ладони в длину, горизонтальная – в две ладони, половинки креста должны были быть в три пальца шириной. Дальше, «хороший» еретик, которого по какой-то причине не приговорили к тюремному заключению, должен был носить три креста – третий надлежало прикреплять на шляпу, и на вуаль – женщине. Этот декрет был принят на Церковном соборе 1246 года в Безьере, который также постановил, что те еретики, которые намеренно солгали или скрыли правду от инквизиторов, должны носить специальные кресты с двумя поперечными полосками.
Идея подобным образом отмечать осужденных получила широкое развитие у инквизиторов. Ложные свидетели носили на одежде красные полосы, символизирующие языки. Те, кто был уличен в занятиях черной магией или в увлечении оккультными науками, что влекло за собой профанацию всего святого, носили пришитыми к одежде желтые диски, символизирующие Святой Дух. Колдунам, идолопоклонникам и почитателям дьявола надлежало носить на одежде гротескные фигуры, напоминающие горгульи на соборах. Вероятно, все это было каким-то образом связано со средневековой страстью к геральдике и символике. Это был век униформ, эмблем и, если можно так выразиться, клейм. Тогда существовали униформы для членов религиозных орденов (доспехи рыцарей); львы святого Марка также ассоциировались со Средневековьем, как орлы с имперским Римом. В некоторые периоды Средневековья евреям предписывалось носить на груди желтые круги. Во время «Черной смерти» кочующие банды флагеллантов, или братьев Креста, ходили строем со знаменами, зажженными восковыми свечами и на их одежде спереди, сзади и на капюшонах были пришиты алые кресты в знак принадлежности к ордену. В XVII веке царь Петр Великий приказал членам схизматических сект носить подобные кресты на спине. В наше время мы можем увидеть такие же знаки огненного креста на балахонах Ку-клукс-клана и на одежде заключенных, причем некоторые носят их добровольно, а другим это предписывается законом. Многие писатели обратили внимание на интересное возрождение геральдики во время войны, когда в Британской армии подобными знаками отмечались дивизии и бригады.
