Персидская литература IX–XVIII веков. Том 2. Персидская литература в XIII–XVIII вв. Зрелая и поздняя классика - Анна Наумовна Ардашникова
Подобно Са‘ди, Джами часто использует газель в назидательных и даже проповеднических целях, порицая не только традиционные пороки отрицательных персонажей газели (себялюбие и гордыня аскета, жестокость мухтасиба, лицемерие шейха), но и обличая изоляционизм духовных наставников. Поэт призывает их «идти в мир», «обратить лицо» к людям, как это делал он сам:
Что видел тот шейх, укрывшийся в своем доме,
Замкнувшийся в себе и оторвавшийся от людей?
Все нити, связывающие его с людьми, он порвал
И, как шелковичный червь, обмотал вокруг себя.
Он человек, а мечтает о свободе от людей.
Но может ли уйти от людей тот, кто не ушел от себя…
Он разглагольствует о Ка‘бе и паломниках, направляющихся
к ней,
Но даже звона караванного колокольчика не слыхивал.
Продолжая линию Хафиза, для творчества которого было характерно сочинение газелей «на случай», Джами включает в свои Диваны множество подобных стихотворений, передающих взаимоотношения с другими людьми и реальные жизненные события. Таковы стихи, сложенные во время хаджа, сложенные по поводу восшествия на престол Султана Хусайна Байкара, составленные в ответ на письмо того же султана. В форме газели написана поминальная элегия на смерть сына. Есть у него и газели, посвященные разным менее значительным поводам: о посещении бани, о сильном граде, об известном в то время мастере игры на каманча Саиде Ахмаде Гиджаки и т. д.
При очевидном стремлении к уравновешенности стиля и гармонии содержания и формы Джами отдал дань модным увлечениям своей эпохи, демонстрируя владение виртуозными поэтическими трюками. Так, у него есть забавная газель, состоящая из пяти бейтов, первый из которых написан словами, состоящими из букв, не соединяющихся между собой; второй написан словами, буквы в которых соединены по две; слова третьего, четвертого и пятого бейтов состоят соответственно из трех, четырех и пяти букв. Бытует мнение, что до Джами подобный прием известен не был.
К XV в. поэтический канон выработал весьма тонкие градации разновидностей ответов-подражаний знаменитым поэтическим произведениям. Помимо полных «ответов», сохраняющих рифму, размер, опорные мотивы и общую стилистическую окраску стихотворения-образца, встречаются неполные ответы, в которых изменена рифма или радиф, а также многочисленные варианты следования манере того или иного автора. В отношении подражания не конкретному стихотворению, а индивидуальному стилю предшественника литераторы, в том числе и Джами, применяли целый ряд терминов: тарик – «в манере», тарз – «в духе», салика – «во вкусе», услуб – «в стиле» и др. Поэтическое варьирование и соревновательный характер назира-нависи служили механизмом сохранения традиции и одновременно средством ее трансформации. Следуя образцу, Джами нередко указывает на первоисточник:
Когда услышал Джами газель Са‘ди и [газели] тех, кто
«ответ» на нее
Составлял, [он тоже] к этим стихам склонился.
[И пусть] эти строки не могут соперничать со [стихами]
Са‘ди,
Они не уступают тому, что сказали прочие друзья.
Порой Джами прибегает к иному указанию на оригинал, включая в свое стихотворение первый мисра‘ или даже весь начальный бейт газели-образца. Это можно продемонстрировать на примере известной газели, открывающей Диван Хафиза и начинающейся словами: «О кравчий, разлей вино по чашам, ибо любовь сначала казалась легкой, но [потом] появились трудности…». На эту газель Джами написал пять «ответов», в начало одного из которых он включил матла‘ газели Хафиза, разбив этот бейт на два стиха и используя противительную интерпретацию мотива первоисточника:
Рубиновое вино дает пищу душам и силу сердцам;
«О кравчий, разлей вино по чашам».
Если любовь с самого начала была трудной, зачем же
говорить,
Что «любовь сначала казалась легкой, но потом появились
трудности».
Другой «ответ» Джами на ту же газель Хафиза, при сохранении рифмы и радифа оригинала, обращения к виночерпию в первом бейте и написания последней строки на арабском языке, отличается от первоисточника выбором мотивов из арсенала традиционного бедуинского насиба. Упоминание Наджда – родины Лайли, введение образов каравана и следов покинутой стоянки усиливает в стихотворении Джами выражение сожаления об ушедших днях и сетование на разлуку с любимой:
О друзья, вот и земля Наджда, остановите караван,
Ведь в тоске по любимым льются слезы над следами
[покинутых] стоянок.
В большинстве «ответов» Джами на газели Хафиза можно усмотреть тенденцию к упрощению тематического рисунка по сравнению со стихотворением-образцом и ограничению количества развиваемых мотивов, что можно связать с общим стремлением поэта XV в. к стилистической ясности и структурной монолитности газели.
‘Абд ар-Рахман Джами вошел в историю персидской литературы как последний корифей ее классической поры. Однако, как это часто случается с великими поэтами, его творческий портрет, рисуемый во многих трудах по истории литературы иранского средневековья, выглядит несколько упрощенным. От внимания исследователей ускользнуло сосуществование разнонаправленных тенденций в его поэзии, когда стремление к непременному следованию классическому образцу наталкивалось на настойчивые попытки реформирования канона во имя дальнейшего совершенствования традиции, а тяготение к простоте и ясности стиля уживалось с головоломными формалистическими упражнениями. Именно Джами, оказавшись своего рода «двуликим Янусом» персидской поэзии, прокладывал дорогу новым стилистическим веяниям в литературном развитии, которые ко второй половине XVI в. сформировали новый поэтический стиль, получивший название «индийского».
Новый взгляд на совершенство стиха соседствовал в творчестве Джами с глубоко укоренившейся системой оценок и критериев, что сказалось, к примеру, на способах выражения авторской рефлексии в газели. Мотивы «поэта и поэзии», группирующиеся в макта‘, наряду с традиционным описанием языка поэзии как «сладостного» содержат и указание на такое похвальное качество стиха, как его «красочность». В последующий период именно это качество становится доминантным в характеристике идеальной поэзии, которую стихотворцы стали сравнивать с рисунками, изящными письменами, цветущим садом, картинной галереей или разодетой красавицей.
В газелях Джами по частотности преобладают традиционные оценки поэзии, например, такие:
Перо Джами отрясает плоды с финиковой пальмы словес
В надежде на то, что они попадут к тебе на стол.
Или:
Ради описания сладких уст Джами расколол столько сахара,
Что [мы] будем называть его попугаем.
Однако другие высказывания поэта свидетельствуют о том, что «сладостный» стиль порой стал казаться ему «пресным», что в нем, с его точки зрения, не хватало «соли», «изюминки», другими словами,
