Коллектив авторов - Россия, Польша, Германия: история и современность европейского единства в идеологии, политике и культуре
Штакельберг, хорошо ориентировавшийся в сложившейся на сейме ситуации, предвидел, что Военный департамент сохранить будет невозможно. Несмотря на это он предпринимал попытки для его спасения. Определенную надежду Станислав Август и Штакельберг возлагали на проект «улучшенного» Военного департамента, предложенный сейму Щ. Потоцким, по которому Департамент приобретал бы статус почти независимый от Постоянного совета. Также в угоду оппозиции в проект было включено положение о так называемом «готовом сейме», который собирался бы в случае необходимости во время двухлетнего перерыва в работе парламента без новых выборов[473].
На совещании у короля 2 ноября представители оппозиции вместе с маршалком С. Малаховским согласились поддержать проект Потоцкого. Однако они не ручались за «гетманскую партию», которой никто не был в состоянии управлять. Действительно, ее представители после бурной сессии 30 октября, на которой сторонники короля успешно защищали Военный департамент, были готовы к решительным шагам. Перед заседанием 3 ноября Люккезини имел три совещания с оппозицией. На них было принято решение, что в случае победы короля оппозиция организует новую конфедерацию и призовет на помощь прусские войска[474]. Чтобы не допустить успеха «королевской партии», на сессии сейма 3 ноября оппозиция заявила, что нельзя смешивать военных вопросов с проектом образования т. н. «готового сейма»[475].
Также оппозиция предпринимала атаки на короля, убеждая общественность, что Станислав Август выступает проводником российского господства. А. Яблоновский, каштелянец краковский, говорил: «Rada Nieustająca z przypadku podziału kraju, zagranicznych przymierzem wynaleziona, ściągnąwszy panującego sposobność obdarzenia tego narodu, ogólność jestestwa stanu rycerskiego przeistoczyła w ośmnastu konsyliarzy, a przysięgły wspólności senat i ministerium, w tyluż deputowanych zamieniła. Obca też Polakom wynikła tama ufności narodu z tronem, któren razem kochać, razem radzić, razem upatrywać swą wolność był nawykły»[476] [477].
В ходе бурной сессии сейма, которая продолжалась 16 часов, было принято решение об упразднении Военного департамента. При открытом голосовании большинство депутатов высказалось за сохранение Департамента, однако во время тайного 36 голосов перешло на сторону оппозиции, и Департамент был отменен. На ход голосования повлияли распространяемые оппозицией слухи, что в случае ее поражения в Польшу будут введены прусские войска[478].
Несмотря на то, что ранее проект Щ. Потоцкого о готовом сейме был отклонен, уже на следующей сессии, 5 ноября, со стороны оппозиции был выдвинут собственный проект «постоянного сейма». Король, как и многие другие политики, поддерживал идею формирования «постоянного сейма», считая, что, будучи направленной на создание эффективной и дееспособной системы государственного устройства шляхетской республики, реализация этого замысла окажется спасительной для Речи Посполитой. Однако Станислав Август также понимал, что оппозиция использует ее в целях отмены Постоянного совета[479].
5 ноября Бухгольц и Люккезини заявили Штакельбергу, что Пруссия будет протестовать против пребывания российских войск на территории Речи Посполитой. Посол, будучи в растерянности перед лицом произошедших событий и не получив пока соответствующих инструкций из Петербурга, не знал, как поступать. Однако, принимая во внимание как демарш прусских дипломатов, так и внесенный оппозицией проект «постоянного сейма», он решил выступить с нотой протеста[480].
Декларация российского посла была прочитана на сейме 6 ноября. В ней Штакельберг объявлял, что до сих пор не предпринимал никаких шагов, поскольку решения сейма не нарушали явно трактата 1775 г. о российской гарантии польской конституции. Однако проект «постоянного сейма» упомянутой гарантии явно противоречит. Если наступит малейшее изменение в конституции 1775 г., Россия будет считать это нарушением трактата, которое освободит ее от всяких обязанностей по отношению к Речи Посполитой.
Штакельберга поддержал король. Монарх обратил внимание сейма на то, что сохранение трактатов является гарантией безопасности Польши. «Mówię wyraźnie i głośno, że nie masz potencji żadnej, której by interesy mniej się spierały z naszymi jak Rosji. Wszak Rosji winniśmy, że nam wróciły się niektóre części już zabranego kraju. W handlowych zamiarach Rosja nam najlepsze przedstawia widoki. Rosja nie tylko nie przeszkadza pomnożeniu naszego wojska, ale najchętniej na nie zezwala. Mówię zatem, że należy nam nie tylko jej nie drażnić, ale owszem starać się o zachowywanie najlepszej z nią, ile to być może, przyjaźni. Dokładam, że jestem w tym przeświadczeniu, że gdy damy poznać imperatorowej, iż jesteśmy dla niej przychylni, łatwiej i bezpieczniej dojdziemy do domowych urządzeń i ulepszeń naszych; i owszem, wtedy największe sami sobie założymy do tego zapory, gdy tą wielkomyślną panią odrażać od nas będziemy»[481] – говорил Станислав Август на сессии сейма 6 ноября[482].
Хотя польский король давно отдавал себе отчет в том, что Россия не склонна согласиться с усилением Польши, он не считал, что это освобождает его от обязанности склонить Петербург к изменению своей позиции. Станислав Август постоянно убеждал императрицу, что явная поддержка его политики со стороны России принесет пользу и ей самой. И нужно признать, что согласие Екатерины II на союз с Польшей свидетельствовало об успехе этой, на первый взгляд, безнадежной тактики. Однако отмеченный успех не получил дальнейшего развития и не принес ожидаемых результатов из-за противодействия Пруссии. Тем не менее ответственный за судьбу страны политик, а именно таким государственным деятелем на протяжении всего своего правления стремился проявить себя Станислав Август, особенно учитывая опыт первого раздела Польши, не имел иного пути, кроме постоянных попыток склонить Россию к согласию на проведение реформ в Речи Посполитой.
Ответ на ноту российского посла Станислав Август обсудил с умеренными представителями оппозиции Игнацием и Станиславом Косткой Потоцкими, Адамом К. Чарторыским и близким им маршалком сейма Станиславом Малаховским, которые были также обеспокоены демагогическими выступлениями «гетманской партии», подозреваемой, по крайней мере, в стремлении обеспечить себе власть над войском[483]. В результате на заседании сейма 15 ноября был принят проект ответа на ноту Штакельберга, составленный в умеренном тоне. В нем говорилось, что, несмотря на право Речи Посполитой вводить любые изменения в собственном устройстве, акт о гарантии до сих пор не был нарушен, что Польша не стремится к разрыву отношений с Россией и обсудит желаемые реформы в ходе переговоров с ней, а также с Австрией и Пруссией. В ответной польской декларации выражалась надежда, что проектируемые сеймом изменения будут благосклонно приняты Петербургом[484].
В результате Штакельберг заявил о готовности к проведению предложенных польской стороной переговоров. Вместе с тем русский посол, идя на дальнейшие уступки оппозиции, соглашался на отмену некоторых прерогатив Постоянного совета, а именно права толкования законов. Взамен он требовал гарантии, что выборы в Совет состоятся перед окончанием сейма. Для посла также было очень важно сохранить хотя бы видимость зависимости Военной комиссии от Постоянного совета. Об этом король говорил с И. Потоцким и С. Малаховским, и они пришли к общему мнению, что нельзя упразднить Совет полностью, так как это приведет к разрыву с Россией. Однако давление общественного мнения, а также вторая прусская декларация от 19 ноября, гласившая, что гарантия 1775 г. якобы ни в чем не связывает Польшу, не позволили им идти этим путем[485], поскольку тогда любое соглашение с Россией на основе признания российской гарантии польской конституции и сохранения Постоянного совета ассоциировалось бы в глазах шляхетской общественности как предательство.
Новая атака оппозиционеров на короля и прерогативы Постоянного совета была предпринята на сессии 20 ноября. В ходе рассмотрения проекта о Военной комиссии встал вопрос о времени избрания ее членов. Представители оппозиции хотели, чтобы они были избираемы сразу после соединения палат (Посольской избы и Сената). Однако, согласно конституции 1776 г., на это время приходились выборы в Постоянный совет, после чего были избираемы члены Финансовой комиссии. По этой причине значительная часть депутатов сейма считала, что выборы военных комиссаров должны происходить после выборов в Финансовую комиссию[486].
Назавтра в защиту прежнего порядка выборов выступил примас Михал Понятовский. «Potężne i kwitnące państwa długo się namyślają, nim jakową z zaprowadzonych ustaw krajowych ruszą lub odmienią, my bez wojska, bez pieniędzy, bez zasiłków rolniczych i handlowych, zabieramy się do zrywania uroczystych traktatów z potencjami nam przyjaznymi, które jeśli zemstę odłożą, to tylko do czasu. Odpisaliśmy posłowi rosyjskiemu, że negocjacji chcemy, objawiliśmy tę chęć naszą dworom europejskim, a dziś odmieniamy ten nasz zamiar negocjacji i chcemy zrywać z dworem petersburskim! Coż o nas pomyślą dwory, jakiej niestateczności nam nie przypiszą?.. Związaliśmy się aktem konfederacji przy magistraturach; jakże magistratury mamy odmieniać i sami sobie słowa nie dotrzymywać? A zatem konkluduję, że byłoby i dogodniej, i bezpieczniej rozpocząć negocjacje, jakeśmy w nocie oświadczyli, a zachowując w całości i związku z przyjaznymi sąsiadami, i nie dając pochopu do naruszenia traktatów, dążmy jak najspieszniej do pomnożenia sił krajowych, które najpewniej przy teraźniejszym rządzie jestestwo i powagę naszą zabezpieczyć mogą»[487] – говорил М. Понятовский[488]. Таким образом, брат польского короля призывал депутатов не восстанавливать против себя Россию и соблюдать только что принятые на сейме собственные решения.
