Петр Краснов - Всевеликое войско Донское

28 января в 10 часов утра атаман зашел к капитану Фуке, помещавшемуся в номере Центральной гостиницы. Он застал у него французского консула в Ростове господина Гильомэ. Фуке просил остаться втроем без посторонних свидетелей. Он был взволнован. Он достал несколько листов, напечатанных на машинке и, видимо, спешно этой же ночью или рано утром изготовленных, и, подавая их атаману, сказал:

– Здесь условие в четырех экземплярах. Два для меня, потому что, вы понимаете, что я должен обо всем, обо всем доносить моему генералу, одно оставит у себя консул, и одно для вас. Видите ли вы, я настаиваю на том, чтобы я периодически получал из вашего штаба все карты и сводки, которые вы отправляете генералу Деникину, и тоже в двух экземплярах – для меня и для генерала Франше д'Эспере. Вы мне передадите обещанное письмо для генерала Франше д'Эспере с изложением положения дел на Дону и с указанием того, что для вас необходимо нужно, а затем я попрошу вас подписать эти условия.

И капитан Фуке передал атаману свои листки. В них значилось:

«Мы, представитель французского главного командования на Черном море, капитан Фуке, с одной стороны, и донской атаман, председатель совета министров Донского войска, представители Донского правительства и Круга, с другой, сим удостоверяем, что с сего числа и впредь:

1. Мы вполне признаем полное и единое командование над собою генерала Деникина и его совета министров.

2. Как высшую над собою власть в военном, политическом, административном и внутреннем отношении признаем власть французского главнокомандующего генерала Франше д'Эспере.

3. Согласно с переговорами 9 февраля (28 января) с капитаном Фуке все эти вопросы выяснены с ним вместе и что с сего времени все распоряжения, отдаваемые Войску, будут делаться с ведома капитана Фуке.

4. Мы обязываемся всем достоянием Войска Донского заплатить все убытки французских граждан, проживающих в Угольном районе „Донец“ и где бы они ни находились, происшедшие вследствие отсутствия порядка в стране, в чем бы они ни выражались, в порче машин и приспособлений, в отсутствии рабочей силы, мы обязаны возместить потерявшим трудоспособность, а также семьям убитых вследствие беспорядков и заплатить полностью среднюю доходность предприятий с причислением к ней 5-процентной надбавки за все то время, когда предприятия эти почему-либо не работали, начиная с 1914 года, для чего составить особую комиссию из представителей угольных промышленников и французского консула…»

Атаман прочел это оригинальное условие и смотрел широко раскрытыми глазами на Фуке.

– Это все? – спросил он возмущенным тоном.

– Все, – ответил Фуке. – Без этого вы не получите ни одного солдата. Mais, mon ami, вы понимаете, что в вашем положении. Il ni'y a pas d'issue!..[52]

– Замолчите! – воскликнул атаман. – Эти ваши условия я доложу совету управляющих, я сообщу всему Кругу… Пусть знают, как помогает нам благородная Франция!..

И атаман вышел с этими листками.

Легко сказать: «Я сообщу об этом Кругу и казакам». Легко сказать, что Франция, ничего не обещая и ничем не обязываясь, требует полного подчинения всего Войска Донского в политическом, военном, административном и внутреннем отношениях, да и не только Войска, но и самого Деникина и Добровольческой армии генералу Франше д'Эспере, представителями которого являются Эрлих и Фуке! Сказать это, значило бы лишить Войско Донское последней надежды на помощь, лишить надежды тогда, когда фронт держался исключительно этой надеждой! Не только сказать это, но и показать было нельзя!

Так вот она, так долго и так страстно ожидаемая помощь союзников, вот она пришла наконец и что же она принесла!

Жизнь предъявляла свои требования. Пока никто не мог видеть, что между атаманом и представителем Франции произошел разрыв, и атаман с капитаном Фуке поехал показывать ему Новочеркасское военное училище и Донской кадетский корпус. И тут и там капитан Фуке говорил патриотические речи и заверял молодежь, что Франция не забыла тех услуг, которые оказали ей русские в Великой войне, и что она скоро широко поможет Войску Донскому.

И слушали его дети тех, кто в это время умирал в снегах на жестоком морозе, отстаивая каждый шаг донской земли, дети тех, кто, изверившись в этой помощи, в отчаянии бросал оружие и уходил куда глаза глядят в сознании своего бессилия…

Вернувшись домой, атаман написал письмо Франше д'Эспере. Изложивши коротко все то, что произошло за последние дни на Дону, атаман писал:

«…Нам нужна Ваша незамедлительная помощь. Обещали ее в ноябре месяце, затем в декабре. Оба раза представители Франции и Англии торжественно заявляли, что помнят об услуге, оказанной Россией в 1914-м и 1915 годах, и оплатят за нее, спася Россию от окончательного краха и оказав затем ей помощь в восстановлении. Солдаты, изнуренные девятимесячной борьбой без передышки, помнили это и держались. Но, когда помощь так и не пришла, силы начали покидать их, и они дрогнули. В течение этого месяца фронт наш откатился назад на 300 верст. И опять тысячи людей расстреляны и подвергаются пыткам, огромные запасы хлеба разграблены большевиками, а в будущем нас ожидают голод, нищета и бесчестье. Казаки больше не верят в помощь союзников. Со всех фронтов я получаю слезные мольбы: покажите нам союзников.

Помощь уже опоздала, но лучше поздно, чем никогда. Необходимо спешно направить, хотя бы в направлении Луганска, 3–4 батальона, чтобы слух о том, что вы здесь, с нами, мог бы распространиться по фронту и поднять наш дух и решимость. Лучше, если бы Вы смогли направить отряды на станцию Чернышевскую, где моральная поддержка необходима более всего, но нужна помощь и немедленная.

Я предвидел, что случится с капитаном Ошэном, первым французом, посетившим нас, и еще 30 декабря сказал об этом Фуке и Бертело. А сейчас я говорю: пройдет 2–3 недели, и в результате неверия Дон падет и подчинится игу большевиков, а Франции придется либо снова его завоевывать, используя при этом значительные силы, либо допустить на несколько лет господство анархии в России.

В последний месяц Дон являл собой бойню. 30 тысяч жертв, погибших во имя спасения Отечества. Неужели же кровь их не заслуживает такого простого знака внимания – посылки 3–4 батальонов с 2 батареями для моральной поддержки? Кровь русская, пролитая за победу Франции, взывает к небу в требует расплаты».

Это письмо повез капитан Фуке в тот же вечер для отправки с особым курьером, и с тем же поездом атаман отправил генералу Деникину офицера с письмом, где в выражениях, полных негодования, описывал требования капитана Фуке и прилагал подлинные условия, данные ему Фуке.

29 января атаман получил телеграмму от капитана Фуке, в которой тот писал, что он не пошлет войска в Луганск до тех пор, пока не получит с особым курьером присланного ему, подписанного атаманом и прочими лицами, соглашения о подчинении генералу Франше д'Эспере и об уплате всех убытков французских горнопромышленников.

В 8 часов вечера атаман собрал чрезвычайное совещание управляющих отделами и членов Круга в прочел им требования представителя Франции. Все правительство и интеллигентная часть Круга высказали свое полное негодование по поводу наглого поступка капитана Фуке – простые казаки молчали. Вопрос слишком близко касался их, и они готовы были подчиниться не только французскому генералу, но самому черту, лишь бы избавиться от большевиков. Члены правительства и Круга в лице его председателя В. А. Харламова выразили одобрение действиям атамана и сказали, что атаман иначе и не мог поступить.

Генерал Деникин на письмо атамана отозвался сейчас же следующей телеграммой:

«0109. Главнокомандующий получил Ваше письмо и приложенные документы, возмущен сделанными Вам предложениями, которые произведены без ведома главнокомандующего, и вполне одобряет Ваше отношение к предложениям. Подробная телеграмма следует вслед за этим. Екатеринодар, 30 января 1919 года. 01524. Романовский».

Но легче от этого не было. Факт оставался фактом. Прошло почти три месяца со дня первой связи с союзниками, а помощи от них не было никакой. Фронт быстро разлагался. 30 января еще четыре хороших полка на Северном фронте перешли на сторону красных.

В Новочеркасске служили панихиды по атаману Каледину, была годовщина его смерти, и хоронили командующего Южной армией генерала от артиллерии Иванова – он умер 29 января в Новочеркасске от сыпного тифа, и невольно печальные воспоминания и сопоставления шли в голову.

Тяжелые это были дни. Дни смятения и сомнения, и в эти дни на свою вторую сессию собирался Большой войсковой Круг.

Глава XXII

К 27 января положение на фронте Донской армии было очень тяжелым, но не безнадежным. Красная армия занимала весь Верхне-Донской округ и местами вошла клином в Донецкий округ, весь Хоперский округ и северную часть Усть-Медведицкого округа. Фронт Красной армии шел от станций Картушино и Колпаково Екатерининской железной дороги к станции Первозвановка, станице Луганской, причем Луганск с его патронным заводом был занят большевиками, потом, огибая границу Войска Донского, к Стрельцовке, Великоцкому и пограничной железнодорожной станций Чертково, за которой круто спускался к югу в Войско Донское и доходил до слободы Макеевки – этот фронт занимала группа «товарища» Кожевникова (начальник штаба генерального штаба Душкевич), состоявшая из 4-й дивизии матроса Дыбенко, 1-й дивизии Козина и 3-й дивизии Сиротина – всего 20 тысяч штыков при 20 орудиях. Против нее успешно действовала группа генерала Коновалова из частей Молодой армии и старых мобилизованных казаков, всего около 8 тысяч штыков и сабель при 16 конных орудиях и двух броневых поездах.