Борис Кагарлицкий - От империй — к империализму. Государство и возникновение буржуазной цивилизации
Разочаровавшись в короле, лолларды с наивностью, впоследствии свойственной многим другим ультралевым, организовали заговор, главными жертвами которого стали они сами. Неясно, как далеко они продвинулись в подготовке восстания. Однако правительство Генриха V было убеждено в серьезности заговора. Если до этого ланкастерская администрация отделывалась от Рима отписками и обещанием крепить веру, то теперь начались активные преследования религиозных радикалов. Некоторых казнили. Предполагаемый глава заговорщиков Уиллиам Клейдон (William Cleydon) был «захвачен, допрошен, законно приговорен к наказанию за ересь и сожжен в Лондоне»[229]. Многие были прощены. Однако в качестве политической партии в Англии лолларды были разгромлены. Значительная часть последователей Уиклифа бежала в Чехию, где объединилась с учениками Яна Гуса.
Принц Гарри, взросление которого пришлось на короткое и бурное царствование своего отца, представлял уже не просто иное поколение, но и иную эпоху. Он прекрасно понял суть произошедших в стране перемен, осознав, что в конечном счете они выгодны для его власти: при условии, разумеется, что роль монарха тоже меняется. Молодой король, интуитивно или сознательно, начинает заниматься всем тем, что в последующую эпоху считается условием успешного управления: приводит в порядок финансы, разъясняет суть проводимой политики не только элитам, но и собственному народу, занимаясь политической пропагандой и формируя в массах позитивный образ справедливой власти. Нация отныне должна быть консолидирована вокруг короля, который становится понятен и доступен, а борьба с внешним врагом является необходимым условием для подъема национальных чувств. Такой враг был налицо — Франция[230].
Антифранцузские настроения в народе подогревались постоянными пиратскими рейдами через Ла-Манш — вопреки позднейшему мифу, Англия отнюдь не была еще надежно защищена морями от вражеских вторжений. Британский флот практически не существовал, в проливе господствовали французские корабли, которые были настоящим бедствием для английских, а временами и фламандских купцов. Именно Генрих V делает первые шаги к созданию флота, который спустя 250 лет станет господствовать на мировых океанах.
Английские историки много спорили о том, что было бы, если Генрих V с его недюжинными административными способностями не пошел бы во Францию, а остался на родине. Однако этот вопрос не имеет смысла. Для Генриха война, как впоследствии и для Бонапарта, была необходимым элементом всего государственного проекта, условием консолидации нации и легитимации сложившегося режима.
Вообще, чем внимательнее мы присматриваемся к ланкастерскому режиму, тем больше мы обнаруживаем сходство с бонапартистскими или цезаристскими режимами более позднего времени.
Новая война предлагала смену стратегии. От феодальной стратегии последних Плантагенетов Генрих V явно отказался. Возвращение семейных вотчин его мало интересовало. Боевые действия должны были подчиняться четкому плану, включавшему концентрацию сил, обеспечение тыла, стремление к разгрому основных сил противника (интересно, что в полном масштабе опыт Генриха V не был никем до Наполеона повторен).
Вместо отвоевания старых вотчин была поставлена новая задача: создание торговой державы на обоих берегах Ла-Манша. Для этого нужна была не Аквитания, а Нормандия. Этот подход сразу вызвал понимание не только у английской, но и у французской буржуазии. Английское сырье, фламандское производство и парижский рынок должны были соединиться.
Военные кампании Генриха V обернулись блистательными победами, затмившими все достижения Эдуарда III и «Черного принца». Кульминацией противостояния стала битва при Азенкуре, обернувшаяся настоящим избиением французской знати и рыцарства.
Под Азенкуром сошлись военные формирования по сути представлявшие две разные эпохи. С одной стороны — регулярная армия, с другой — аристократическое ополчение, феодальная рать. Шеститысячный отряд англичан легко одолел противника, имевшего по самым скромным подсчетам трехкратный численный перевес (впрочем, большинство источников, включая французских авторов, говорят о шестикратном превосходстве армии Валуа).
Зная о плачевных последствиях кавалерийских атак на строй английской пехоты, французские командиры спешили большую часть рыцарей, выстроив их в подобие македонской фаланги. Дело в том, что после Креси и Пуатье рыцарские доспехи были существенно модернизированы и их далеко не всегда могла пробить даже стрела английского «большого лука». Но слабым местом рыцаря становилась незащищенность коня. Лишь немногие могли позволить себе в дополнение к крайне дорогим латам заковать в такую же броню и лошадь. Решено было оставить в конном строю лишь тех, у кого кони были защищены, создав из них мощный бронированный кулак.
Спешенные рыцари шли вперед под градом стрел и уже не могли ни остановиться, ни тем более повернуть назад, поскольку на первую линию давила огромная масса сзади. Задние ряды напирали на передние, затаптывая в грязь падающих. Атака спешенных масс латников обернулась кровавым хаосом. Тяжелая конница, не сумев развернуть строй на узком пространстве и попав под обстрел, бежала с поля боя уже на первом этапе сражения, хотя составлена она была из элиты французского рыцарства. Бегство оказалось наиболее правильным, с военной точки зрения, решением.
В разгар битвы небольшой французский отряд напал (скорее всего с целью грабежа) на английский обоз. Опасаясь, что находившиеся там же пленные французские аристократы могут быть освобождены, Генрих велел перебить их. Хотя английские рыцари отказались подчиниться подобному приказу, его выполнили солдаты из простонародья. В итоге Азенкур обернулся совершенным истреблением аристократии Северной Франции, сделав неизбежным широкомасштабный земельный передел, серьезно изменивший всю аграрную ситуацию.
Убийство пленных под Азенкуром вызвало всеобщее осуждение, однако на практике подобное постоянно случалось и раньше. Критика, которой подвергся Генрих V, говорит скорее о росте моральных требований к государю. Другое дело, что пленным принято было сохранять жизнь ради выкупа. Убийство пленника, неспособного заплатить выкуп было обычным делом, а Генрих отличился тем, что пожертвовал выкупом ради безопасности армии.
Катастрофа французского войска была столь масштабной, что некоторые историки просто отказывались верить в численное превосходство побежденных. Например, Ганс Дельбрюк, признавая, что «все источники сходятся на том, что французы были численно сильнее англичан», заявляет, что такого просто не могло быть[231].
На самом деле именно избыточная численность французов предопределила беспрецедентные масштабы разгрома: зажатые на узком пространстве массы спешенных и конных рыцарей оказались неуправляемыми. Небольшая, но четко подчиняющаяся приказам и дисциплинированная армия Генриха V обратила численное превосходство противника себе на пользу.
Блестящие военные победы Генриха принесли закономерный результат — на него сделала ставку французская буржуазия Парижа и Нормандии. После убийства Бургундского герцога Иоанна Бесстрашного, которое произошло при явном попустительстве, если не личном участии, французского дофина Карла, политическая борьба во Франции резко обострилась. Бургундия, в орбиту влияния которой входили и города Фландрии, порвала с Валуа и официально приняла сторону Ланкастеров, авторитет правящей династии упал до минимального уровня, население боялось «своих» феодальных банд больше, чем иностранных войск. После того как армия Валуа, возглавляемая партией арманьяков (сторонников Орлеанского дома), была разгромлена под Азенкуром, Генрих Ланкастерский многими во Франции воспринимался как единственная фигура, способная навести порядок в стране. Произошедший в Париже государственный переворот привел к власти сторонников Бургундской партии, которые вместе с королевой Изабеллой подготовили мирный договор в Труа (Troyes). Договор объявлял Генриха наследником французского престола и регентом королевства в связи с безумием царствовавшего монарха. Женитьба английского короля на французской принцессе Екатерине должна была объединить две соперничающие династии, а родившийся от этого брака Генрих VI выглядел вполне приемлемым наследником для французского престола. Как отмечает Перруа, Генрих Ланкастерский вступил в Париж «под приветственные крики горожан»[232]. Штаты Лангедойля (Северной Франции) с энтузиазмом поддержали договор. «Казалось, кошмар гражданской войны, свирепствовавшей тринадцать лет, и кошмар войны внешней, которая в последние пять лет добавилась к первой, окончательно рассеялся»[233].
