Вадим Медведев - РАСПАД. Как он назревал в «мировой системе социализма»

Некоторые собеседники (Модров, Зибер) говорили о негативном влиянии на структуру спроса населения искаженной системы цен (чрезмерно низкие цены на продовольствие – дотации государства на эти цели измеряются многими миллиардами марок), об изжившей себя практике чрезмерно низкой и недифференцированной квартирной платы.

Явным диссонансом оптимистическим заявлениям Хонеккера о политической устойчивости в ГДР, да к тому же с намеками на отсутствие таковой в других странах, звучали высказывания о росте социальной напряженности в различных слоях населения республики, критических настроений, недовольства теми или иными сторонами реальной действительности. Это относилось и к экономическому развитию, и особенно к степени развития демократии и гласности.

По словам Зибера, в обществе, в народе и партии растет чувство неуверенности, разочарования и опасности за будущее республики. «Прямо скажу, – заявил Зибер, – что все это – предвестники кризисного состояния. Возрастает недовольство среди рабочего класса из-за неритмичности производства, что имеет для трудящихся, может быть, большее значение, чем недостатки в торговле. Среди технической интеллигенции все настойчивее выдвигаются требования обеспечить более эффективное внедрение достижений научно-технического прогресса.

Конечно, уровень материальной обеспеченности населения ГДР сравнительно высокий, но здесь есть свои проблемы. Ведь все познается в сравнении. В народе, например, сетуют на то, что машину в ГДР купить значительно труднее, чем, положим, в Чехословакии».

Как будто заранее зная, что мне будет внушать Хонеккер об успехах ГДР в демократии, Модров высказал мысль о том, что имевшаяся вроде бы в ГДР разветвленная система демократических институтов могла давать эффект, если бы была заинтересованность в нем руководства, возможность для проявления инициативы самих граждан. «Не числом органов характеризуется демократия, а тем, как они работают. Только приобщив массы к реальному управлению государством, – отметил он, – предоставив каждому возможность высказать свое мнение и видеть воплощенным его в жизнь, можно по-новому, как это требуется, связать партию с массами».

По мнению собеседников, в ГДР назревала потребность в переменах, осознание этого в различных слоях общества. Прежде всего ждали перемен в руководстве. Обстановка в нем, по мнению Зибера, ненормальная, нездоровая. Все сосредоточено в руках одного лица – Хонеккера, но он оторвался от жизни, от народа, от партии, жил в мире иллюзий.

На заседаниях Политбюро не было настоящих дискуссий, почти никто не выступал с возражениями и собственными суждениями. Конечно, Хонеккер привержен Советскому Союзу и сам говорил об этом, но он никак не мог освободиться от антиперестроечного синдрома. Он – за Советский Союз, но без перестройки, демократизации и гласности. В своем неприятии перестройки лидер республики дошел до того, что стал отступать от своих прежних позиций по вопросам разоружения и экономической интеграции, обставлял их различными оговорками и условиями.

Надо было отказаться от самовосхваления и самолюбования, укрепить связь с массами, усилить внимание к работе с конкретными людьми, изменить стиль работы Народной палаты ГДР, повысить роль депутатов. Вдохнуть новую струю в деятельность дружественных партий, изменить к ним отношение со стороны СЕПГ, подмявшей и лишившей их самостоятельности и специфики. То же самое касалось Союза молодежи, пионерского движения. Надо было освободить их от государственного регламентирования, от карьеристских и мещанских настроений, развивать самоуправление.

В качестве первого шага следовало удалить из руководства Г. Миттага и И. Хермана. Но и тот и другой по-прежнему находились в тесных отношениях с высшим руководителем и оказывали на него определяющее влияние. Незначительный, но характерный факт. Международный отдел ЦК СЕПГ подготовил содержательный, теплый и сердечный проект приветствия в адрес XIX партконференции, но Херман отредактировал его до неузнаваемости.

Надежды на большие перемены, по словам Зибера, связывались в ГДР с очередным съездом СЕПГ. Но хонеккеровское руководство и тут стало маневрировать. В частности, готовилось решение о досрочном проведении съезда. Мотивировалось оно необходимостью заблаговременного принятия очередной пятилетки. Но за этим в действительности скрывалось нечто иное, и прежде всего желание руководства СЕПГ провести свой съезд до очередного съезда КПСС и таким образом в какой-то мере развязать себе руки, сохранить прежние позиции.

Таким образом, ситуация в ГДР была далеко не такой безоблачной и стабильной, как она оценивалась Хонеккером. Напротив, проблемы обострялись, внутреннее напряжение нарастало, отрицательное настроение в отношении руководства становилось все более явным. К сожалению, хонеккеровское руководство не замечало и не хотело замечать того, что все происходившее вело к неизбежному взрыву и бурным потрясениям.

В центре политической жизни ГДР все эти годы была проблема отношения к советской перестройке.

Хонеккер и близко стоявшая к нему группа членов Политбюро (Миттаг, Херман, Аксен, Долус) проявили не просто сдержанное, а негативное отношение к новому курсу советского руководства. Объяснить это нетрудно. Ведь сложившаяся в ГДР общественная система была едва ли не адекватным воплощением командно-административных принципов, которые отрицались перестройкой. Немецкая специфика не меняла ее сути, а, пожалуй, даже придавала более изощренный характер. Политической и идеологической основой существования ГДР была непримиримость двух военно-политических блоков в мире, и только на противопоставлении западному миру, и в первую очередь ФРГ, при поддержке Советского Союза мог держаться восточногерманский режим в том виде, в каком он реально сложился.

Возможен ли был другой, демократический вариант социализма на германской земле?

Я думаю, да. И такая возможность открывалась перестройкой в Советском Союзе, прекращением «холодной войны», воплощением нового мышления в международные отношения. Но для этого надо было осуществить пересмотр всей концепции социализма, всей политики СЕПГ и линии ее поведения, к чему хонеккеровское руководство оказалось неспособным: им ведь надо было переступить через самих себя или просто уйти, уступив место другим людям, понимающим необходимость перемен.

Вместо этого Хонеккер и его группа вообразили, что они, и только они, выражают истинные интересы народа и германского социализма, и избрали путь отстаивания жестких, догматических позиций, встали в позу защиты социализма от якобы угрожавшей ему опасности.

Конечно, Хонеккер не мог не учитывать огромного авторитета перестройки в мире, широкого интереса к ней населения республики, и особенно интеллигенции, да и партийных кругов. Он не мог не чувствовать, что и значительная часть членов руководства не разделяет его позиции. Это и Штоф, и Кренц, и Модров, и Шабовский, и Фельфе. Да и другие члены Политбюро, кроме двух-трех особо доверенных лиц, не безоглядно шли за Хонеккером.

Все это вынуждало Хонеккера лавировать. Он нервничал, колебался, что-то признавал, о чем-то умалчивал, но при всех условиях подчеркивал свою верность «незыблемым принципам». Каждая встреча с Горбачевым, казалось, вносила успокоение в мятущуюся душу Эриха, но проходило какое- то время, и опять руководитель ГДР оказывался во власти сомнений, настроений отторжения перемен.

Такая позиция Хонеккера проявилась уже на XI съезде СЕПГ весной 1986 года, в работе которого приняла участие делегация КПСС во главе с Горбачевым. В ее состав входил и я. Внешне все было по-прежнему. В докладе, выдержанном в традиционном для Хонеккера духе «твердых» идеологических позиций, подчеркивались успехи ГДР как форпоста социализма в борьбе двух систем на международной арене, выражались заверения в верности марксизму-ленинизму, единству с КПСС. При этом очевидно было явное несоответствие: с одной стороны, восторженная оценка советской внешней политики, а с другой – молчание в отношении внутренней политики Советского Союза. В речи Горбачева на съезде, на всех его встречах, естественно, проблемы обновления советского общества занимали центральное место, хотя каждый раз подчеркивалось, что это наши проблемы, что каждая социалистическая страна сама определяет путь своего развития.

Болезненную реакцию, открытое неприятие со стороны Хонеккера и его сторонников вызвал январский пленум ЦК КПСС 1987 года, который стал переломным моментом в перестройке, положив начало обновлению политической системы страны, включая партию, углубив критический анализ прошлого – не только застойного брежневского времени, но и сталинских порядков, критика которых в свое время не была доведена до конца. Всем стало ясно, что перестройка – не просто широковещательная декларация, а практическая задача, реальность.