Дети гарнизона - Седов Сергей Юрьевич
прикатил ветер цистерну бесхозную бродячую. Кубов на сорок, ржавая, от ракетного топлива, еще
военные загубили на Тарханкуте, при развале Союза. То в один распадок ветер ее закатит, то
вновь на осень выймет и гоняет по степу аж до весны. Так вот, зьявылась. И стоит на гребне, а
ветер держит ее, колышет, не переваливает. И только той Бессараб на джипе пидъихав, вылез,
лыбится на самозахват, та ветрюганище як дунет, и ця цистерна сверху на Бессараба грюкнула.
Мокрого места не осталось. И покатила дальше по степу шаленичать. Потим бомжы на металл
разнесли. — Старик сделал паузу, пододвинул стакан ближе к бутылке. — Ото и кажуть в народе,
что цистерна та была — кара для него. Мелет млын Господень медленно, та верно, — и ткнул
клешней в небо.
— Да, тому, кого сверху метят, не отвертеться. — произнес Юрочка.
— То-то же, метят сверху — и правильно! — снова включился Контактер, осматривая
собеседников чистыми детским взглядом, — А как по-другому? Вот вам наглядный пример,
Бессараба. Что творил? Как колобок был, не ухватишь. От всех ушел безнаказанным. А нашлась
сила, прихлопнула!
— Только сказывали знающие люди, что заховал перед тем Бессараб в подводном гроте все
награбленное, а вход, кажуть, фугасом заминировал, — взмахнул «клешней» в сторону обрывов
Рачибо.
— Брехня! — отозвались из окружения костра.
— Сами-то вы, что предлагаете? — не выдержав, встрял в разговор Сергей Викторович,
обращаясь к сопернику» по жизни», первому мужу своей неудавшейся жены Светы, законному
отцу ребенка.
— А что всегда ценилось выше всего? — спросил, оглядывая собеседников, отставной
капитан, и ответил: — Дружба бескорыстная, семья, любовь. По-человечески жить, никому на
пятки не наступая. Не гнаться за уходящим, но думать о вечном. Зачем снова куда-то идти? Дома
надо порядок наводить!
— Права наша доця, — влез вездесущий Рачибо. — Возделывай свой сад. И воздастся по
плодам его!
— Вы же сами только что говорили: воспрянет Родина. А все потому, что развитие
государства есть перманентный процесс, — втолковывал деклассированным собеседникам Севик.
— Нужны были отравленные источники, зловонные костры, грязные сны и черви в хлебе жизни.
Мир так устроен. Чтобы потом началось возрождение!
— Эк вы загнули, дружище — улыбнулся Шульга. — А кому убирать все это? Снова
простому человеку? Ох-ма!
— С Бессарабовым партнером, со всесильным Мудасом, знаете что произошло? — спросил
общество бригадир Юра.
— Ни, — вздохнул дед.
— Газеты надо читать, — важно изрек Шульга, подливая в стаканы «по-маленькой». — И
никакой не Мудас, а Мидасов, тот самый, что партию «лунатиков» спроворил. Да так
партстроительством увлекся, что по лунным ночам на балкон лазить стал в чем мать родила. В
лунатика, так сказать, превратился. А следующая за лунатизмом какая, знаете, стадия?
— Та ни, — простодушно крякнул дед.
— Ясно какая — летаргия. Впадение в летаргический сон. На всю жизнь засыпают.
— Карточка депутатская голосует, — вставил Шульга, — а кормят через трубочку,
вдавливают. Корешки боссу отовсюду ободряющие телеграммы шлют: «Спи спокойно, дорогой
товарищ, дело твое живо!»
— А серет як? Пид себе? Отож, одна вонища однопартийцам, — подытожил дед.
— Гнилой век, — поддакнул Юрочка.
— Вот народ! — вскричал Сергей Викторович. — Опять все извратили своими байками!
В небе зародился шум, отвлекший собеседников. Над Атлешем кружил вертолет, выбирая
место для посадки. Приземлился поодаль от ворот рыбачьего стана.
— Это что-то новенькое, — радовался Юрочка, хлебосол и деляга. — Олигархи к нам в
гости?
— Тянет на Тарханкут, в аккурат на уху поспели, — лыбился Рачибо. — Щас подивимся.
Внимательно наблюдали за посадкой. Из открывшейся вертолетной дверцы по выпавшей
наружу лесенке выскочили маленькие, одинаковые в камуфляже люди и вынесли на руках из
кабины отбивавшегося от них крупного молодцеватого мужчину в дорогом черном,похожем на
пасторское, одеянии.
— Хто таки?— спрашивал небеса Рачибо. — Мабуть, бусурмане якись!
— Милости просим! — радушно встречал новых клиентов Юрочка, поигрывая загорелыми
плечами, блестя черными хищными глазами плута и разбойника.
— Здравствуйте, люди добрые! — обратился по-русски облаченный в модный сюртук. —
Позвольте к вашему огоньку? — вежливо наклонил голову, и белоснежный подворотничок
примял загорелый его подбородок.
— Заходьте, заходьте! С нас закуска, с вас — бутылка, святой батька, — забалагурил дед,
смачно облизывая с ложки юшку.
Отстранив рукой поспешившую расставлять складные стульчики диковинную обслугу,
гость щелкнул пальцами. Из-за спины передали большую, фигурную запотевшую бутылку.
— О, беленькая! Це по-нашему. — Локтем Рачибо расчистил от рыбьих очисток угол стола,
водрузил бутыль. — Будь ласочка! — развел перед гостем руками.
Тот присел на струганную скамью, любуясь, как энергично дедок принялся подрезать на
вкопанном столе серый хлеб, лук, помидор, сало с прослоечками. Представился:
— Соколов, Анатолий, — и радостно жмурился, разглядывая озаглавленный бутылкой
простецкий натюрморт. — Вот оно, долгожданное угощение родной земли!
Бежав на желтой субмарине в далекий экзотический Бенгалор, Нат спроворил
головокружительную карьеру — сделавшись первым советником вождя, отвоевавшего
независимость. Натова разворотливость, не чуждое ему чувство справедливости вознесли до
масштабной роли. Вот когда маленькому свободолюбивому народцу так пригодился его талант
находить выходы из самых запутаннейших ситуаций. Дважды успел слетать в Нью-Йорк членом
бенгалорской делегации на Генеральные Ассамблеи… Потому большой плут и дипломат, Нат,
этот поистине небесный — для тарханкутцев — гость, тут без обиняков спросил:
— Скажите, люди добрые, а где мне здесь отыскать некую Елену, фамилию вот запамятовал,
а внешне описать готов… — и представил развернутый словесный портрет, полный искренних
комплиментов.
— То, мабуть, вот его доця, — Рачибо подтолкнул ближе к гостю Ленкиного отца.
— Вы, гражданин, кто будете? — строго глядел на новоявленного гостя полковник Шульга.
— Документики имеются? Пограничная зона!
Незваный пришелец счастливо улыбался, протягивая представителю власти
дипломатический паспорт.
— Так, где же Елена?
— Будет скоро, — откликнулся отставной капитан.
— Елена Александровна — красавица, аккуратненькая, все при ней. Шахиня! Потому
сильная порода. Из нескольких народов слеплена, ну, как все мы тут… — поддержал бригадир
Юра.
— А промежду прочим, Сашок, ты мне — племяш, и слушаться меня должен. По
старшинству, — разливал в пластмассовые стаканчики водку из фигурной бутыли Рачибо. — А
Ленка мне как двоюродная… это… доця… Я родословную проследил, все вспомнил, что прадед
ее рассказывал …
Нат внимательно вслушивался в треп, выпил чарку со всеми вместе, хрустнул, закусывая
присоленным луком. И не удержался.
— А проклятье родовое, легенда? — вырвалось у него.
— А нет проклятья. Жидовские байки, — хитро загорелись глазки старого «маримана». —
Проклятие состряпал Хацкевич, воспитатель в интернате, бывшем генеральском доме. Свел все к
классовой борьбе. Симу потом НКВД в район увезло. Без права переписки. Доця с моих слов
узнала той рассказ, Надюша, ее бабушка, от Хачика про проклятье записала в свою тетрадку… —
понурился старый рыбак. — Кабы заранее все знала доця, что это все Хачикова выдумка, не
всерьез…
— А графский замок? — не удержался Нат.
— Детская артель там, еврейского общества. Благодийный Фонд Ильи Шлецкина, терапевта-
травматолога. Ленка трохи пожурилася, но оставила как есть. И меня не материла, с пониманием
