Яков Ставровский - Малороссия. Новороссия. Крым. Полная история южного русского края
Пища молдаван не разнообразна: кукуруза во всех ее видах: «малай» – хлеб, «мамалыга» – лепешки из кукурузного толокна, «плинчида» – пирожки с тарелку величиной, борщ с говядиной (вяленая – «пастрама»), колбасы («кирнаци» – сухие) и молочные продукты («брындза», ватрушки и проч.); при случае они запивают пищу бражкой, приготовленной из просяной муки. Провизию молдаване держат в сенцах, помещающихся обыкновенно позади хаты.
В IX в. христианское учение св. Кирилла распространилось среди молдаван, а с 1634 г. они совсем признали авторитет константинопольского патриарха и православие; но все же малорусы дразнят молдаван: «эй ты, тринадцатой веры!» (кличка эта объясняется религиозной обособленностью и необщительностью молдаванина). С 1876 г. богослужение у всех молдаван совершается на церковнославянском языке. Много языческих суеверий сохранилось до настоящих дней и живет в сознании молдаванина; все еще существуют у них домовые – «стахии», ведьмы – «тригои», тени умерших, встающих из могил в день св. Андрея, против которых всесилен один чеснок, спрятанный в дверях и на окнах. По представлениям молдаван, дети, умершие некрещеными, будут беспокоить по ночам своих матерей, прося у них груди, если в праздник Крещения их могилы не окропляются святой водой в течение семи лет. Всяческие бедствия, как бури, пропажа полотна, исчезновение детей, приписываются злым русалиям, и единственное, что отражает бедствие, это – полынь, спрятанная женщинами за поясом или под подушку. Дурной человек имеет будто бы пестрые кишки. Перешедшие с запада обряды до сих пор сохранились среди молдаван, хотя часто сильно видоизменены, напр., римская либация в честь богов выражается в том, что молдаванин, прежде чем прикоснуться к напитку, дует на него, чтобы отогнать мертвецов; или еще в руку умершего кладется монета (обол Харона). В Оргеевском у. празднуется девять четвергов после Пасхи в честь Жоя (четверг – день Юпитера). Исполняются и некоторые языческие обычаи, напр. закапывание в гнезда будущего фундамента бараньих голов и горшков с водой при постройке хаты, проводы покойника, по старинному – непременно даже летом на санях, запряженных четырьмя волами с рогами, перевязанными белыми холстинными полотенцами, кидание денег на «зубок» новорожденному, положенному на кожух, и всевозможные виды ворожбы. Особенным почетом пользуются знахарки, держащие в своих руках судьбы целого околотка.
Свадебный обряд заключает много обычаев поэтического характера. Жених выкрадывает невесту, пользуясь услугами сватов, или добивается согласия на брак, усевшись на печь в доме своей невесты, родители которой в этом видят просьбу о браке. В настоящее время впрочем этот обряд утратил в значительной степени свой поэтический облик и свелся к соблюдению необходимых формальностей, включая услуги сватов, действующих обыкновенно за известную мзду. Обручение происходит таким образом: жениху и невесте подносят тарелку с кольцами, обсыпанными пшеницей, которыми они обмениваются; тут же ведутся переговоры о приданом. Венчание происходит в ближайшее воскресенье после того, как отец невесты, наведя справки о женихе, уговорится со священниками накануне. Свадебный поезд (нупта) останавливается шафером невесты, который с шафером жениха, прибыв к невесте, произносит стихотворное приветствие – «конокарь», в котором жених величается царем, а невеста – цветком, которому предстоит перейти «через широкие воды и высокие горы в царские палаты, где он разрастется, пышно расцветет и принесет плоды». Женщины, окружающие невесту, повязывают ее голову платком (нафрама), что сохранилось по течению Прута. После этого шафера, захватив жениха, направляются в хату нареченной, которая осыпает жениха хмелем, бросает несколько монет и кропит водой.
После обеда у невесты жених, забрав приданое, сопровождаемый всем свадебным поездом, отвозит невесту в свой дом, где и заканчивается вечер танцами. В день свадьбы дорога к церкви кропится водой, за что жених выплачивает «бакшиш». Невеста с кусочком чесноку под косой, который излечивает будущего мужа от строптивости, идет к венцу. Вечером устраивается большой обед для посаженых отца и матери; холостые обедают в отдельной комнате. Все гости после поздравлений и приветствий одаривают молодых деньгами, курами и проч. Наконец вечер оканчивается после утомительных танцев; посаженая мать ведет молодых в спальню, где невеста снимает сапоги с мужа, что обозначает покорность. Утром посаженая мать с калачом, намазанным медом, идет будить молодых. Здесь молодухе повязывают голову платком «по-бабьи», а музыка играет печальную «дойну» (песнь) под аккомпанемент плача родственников.
В праздник девушки (фетимат) и парни (флэкэй), разряженные в лучшие свои костюмы, собираются к дому одного из почтенных односельчан, где составляется «хора» с характерной пляской «джок» (джзк), имеющий много общего с античным танцем римлян (chorus), увековеченным на древних барельефах. Холостая молодежь, взявшись за руки, располагается большим кругом и под звуки доморощенного оркестра, помещенного в середине, состоящего из скрипок, кобзы (род балалайки с массой струн), чимпоя (волынки) и т. д., исполняет замысловатый танец с фигурами, остановками и неожиданностями. Один из мужчин с палкой в руках и прикрепленным к ней платком распоряжается танцами; раздаются остроты, прибаутки, песни, окрики, вроде «шибче скрипки!», а старики со старухами, сидя на завалинках, любуются своей молодежью. Зимою парубки и девушки собираются на «клаки» и сходные с малорусскими вечерницами «шезетоары». Здесь характерный национальный танец «мунтеняска» или «войничаска» воодушевляет всех своей живостью.
Постоянное общение с природой выработало в молдаванах любовь к фантастическому и фатальному. В их сказках (басма) золотые мосты, рубиновые яблоки, хрустальные дворцы, страшные чудовища играют большую роль. В очень распространенной сказке о золотоволосом герое (Фэт-Логафэта), который побеждает страшного, с челюстями от неба до земли дракона, нетрудно провести аналогию со златокудрым Аполлоном древних. Румынские песни – двух типов: «дойна» (do па), выражающая грусть или любовные терзания (жале, дор, драгосте), и «дойнагоц» (гайдук-разбойник), прославляющая разбойничьи подвиги. Напев дойны – однообразный, по преданию досадивший даже черту. По содержанию в дойне преобладает лирический элемент. Разбойничьи песни гораздо интереснее, в особенности те, которые слагались самими «гоцами» – «павлинчиками лесов», любимцами красавиц, грозою чокоев (чиновников); в них особенно оттенен характер богатой природы Бессарабии. Вот, напр., один из образцов дойны:
«– Милочка моя, милая Мария, с белой кожицей, с черной косой… Спой мне песню, как пела ты вечером над обрывом, внизу под мельницами… О, лес, о, житель лесов! Дорогой мой густой лес!.. Я не выйду из тебя, потому что судьба предназначила мне выйти молодым без усов… А теперь я брею бороду бритвой… О, Ольт, о, житель Ольта, расти бы по твоему берегу траве да бурьяну, чтобы пасся мой гнедой конь и чтобы от Дуная до Прута он не пил воды и не ел травы… О, горе мне, что за зарево огня виднеется под навесом леса зеленого? Издали будто огонек, а вблизи огонь большой… Вокруг костра сидят гайдуки лесов, не знаю – десять их или пятнадцать, но число не перевалит через сотню… И жарят они барана. Не жарят, как обыкновенно делается, но выворачивают на крюках и крутят на кольцах… О, милая зазноба моя! О, лес! О, житель лесов! Опусти свой навес и прикрой мое оружие, потому что я не заработал ни одного гроша с тех пор, как купил его… И вошел я в тебя молодым мальчишкой, а теперь я глубокий старик… О, милая моя, овечка дорогая!..»
О героях «Кодряне» и «Тобольтоке», гуляющих в широком «манту», у молдаван есть целые поэмы. Турецкое иго, набеги буджакских татар и в особенности нашествие греков-фанариотов в XVIII в. положили неизгладимые следы на условия быта молдаван, заставив многих из них оставлять дома, скрываться в лесах, объединяться разбойничьими шайками, выступая за правое дело. Это не были худшие люди, как «талагары» (мошенники); они выступали мстителями за попранную свободу, защитниками угнетенных, отдавая награбленное беднякам, соблюдая посты, идя даже на убийство. Народ идеализировал их в своих песнях и, хотя давно уже нет «гоцев», память о них сохраняется в народе до сего времени: пещеры берегов Днестра и Реута красноречиво говорят о славных подвигах «гоцев»; по сию пору сохранилось предание о корчме «Ботна», находившейся между Кишиневом и Ганчештами – старинном притоне разбойников; а любимой игрой детей является игра в «гоцев и полицию».
Семейный быт молдаван носит патриархальный характер, выражающийся главным образом в повиновении младших членов старшим.
Цыгане[1] пришли в Западную Россию вероятно через Польшу. О времени их прихода нет достоверных сведений, но уже в XIV в. они по всей вероятности кочевали в пределах Польши. В 1501 г. цыганский войт Василий получил от короля Александра грамоту, которой цыганам разрешалось кочевать в пределах Польши и иметь свой суд. С начала второй половины XV в. в Польше последовало несколько постановлении сейма, которыми объявлялось изгнание цыган из пределов государства; впервые такой закон вышел в 1557 г. Постановления сеймов, многократно подтверждаемые, не привели, однако, к окончательному выселению цыган из Польши. Хотя в пределах Литвы цыгане упоминаются еще в начале XVI в„но польские законы об их изгнании бесспорно содействовали переходу цыган из Польши на территорию Литовско-Русского государства. В Польше в XVI в. цыган считали эфиопами, выходцами из Африки. Впрочем в настоящее время известно, что язык, на котором говорят цыгане, – индусский, а родина их – северо-западная часть Индии; цыгане сравнительно недавно оставили свою родину, именно в конце X в. нашей эры и из Индии через Персию и Армению пришли в Европу, где они появились в начале XIV в. Они очень скоро разбрелись по разным странам Западной Европы.
