Петер Фрейхен - Зверобои залива Мелвилла
Я думал о той разнице, которая существует между пятью белыми и мной. У них было единственное желание - как можно скорее попасть в цивилизованный мир, а я больше всего хотел вернуться в Туле - и чем скорее, тем лучше. Я попытался поставить себя на их место, и мне казалось, что они стремятся обратно к новым сложностям, а я, наоборот, пользуюсь неограниченной свободой и меня ничто не беспокоит. Конечно, я прекрасно знал, что я нисколько не лучше, чем они, и безусловно не умнее их. Должно быть, у меня какой-то изъян.
Я никогда не мог понять, почему людей так тянет обратно к цивилизации: ведь они всегда стремятся уйти от нее, ищут уединения, как только чувствуют, что устали душой или телом и им нужен покой и мир. Если посмотреть вокруг, то выходит, что люди все дальше и дальше отходят от природы, но в то же время их охватывает непреодолимое желание вернуться к ней. Может быть, именно я открыл эту великую тайну? Это, конечно, мало вероятно, но я убежден, что сделал правильный выбор. Меня нисколько не соблазняло ехать с пятью китобоями. Я был еще молод и со всей непримиримостью молодости верил и в свою правоту, и в то, что никогда не изменю своего решения27.
Ольсен прервал наши размышления. Он повернулся к Биллу и ко мне и сказал, что мы должны опять взять на себя командование. Давно пора двинуться дальше, сказал он.
Билл Раса посмотрел на него с некоторым замешательством, он чувствовал себя неловко и смущенно проговорил:
- Но ведь все мы - гости Петера. Это его лодка, и он везет нас на остров Тома. Если бы мы лодку наняли или украли, тогда я был бы главным. Но раз это не так, то я не вижу причины, почему мне отдают предпочтение перед другими. Нам всем ясно, что ты, Том, управляешь лодкой лучше, чем любой из нас. Я бы ни за что не справился сегодня. У меня есть диплом штурмана и я знаю, что такое китобойный промысел, но ведь это не то же самое, что управлять парусником. И я сразу могу отличить настоящего моряка, когда вижу его за работой. Клянусь, что никогда в жизни не видел лучшего моряка!
Ольсен снова улыбнулся:
- Да, правда, я, пожалуй, старше вас всех, - сказал он. - Мне, кроме того, приходилось иметь дело со многими людьми побольше, чем вашему брату. Я был старшим над ними. Видишь ли, если ты хочешь чтобы тебя слушали, тебе самому нужно уметь слушаться. Очень может быть, Билл, что сегодня я обращался с тобой не как с первым штурманом, но если привыкаешь командовать, то от этого не так-то легко отучиться. Я знал, что сегодня справлюсь лучше, чем кто-либо из вас, и долго не раздумывал. А раз я сижу за рулем, то уж позабочусь, чтобы меня слушались. Я долгое время подчинялся приказам, плавая простым моряком. Теперь всему этому конец. Наши судовладельцы не боятся доверить мне судно, можешь в этом не сомневаться!
- Ты хорошо знаешь, Том, что занимало всех нас, - сказал Билл Раса. Ни о ком столько не судачили на "Хортикуле", как о тебе. Едва мы вышли в море, как все поняли, что раньше ты был капитаном. Но никто не знал, почему ты нанялся простым матросом, да и не наше это дело. Ведь никто не докучал тебе расспросами, не так ли?
- Расспросами! Попробовал бы кто-нибудь расспрашивать! Ведь вы знаете, что я могу справиться с троими. Клянусь, если бы кто-нибудь оказался назойливым, ему бы не поздоровилось.
- Но ведь ты не мог запретить людям говорить о тебе, - сказал Рокуэлл. - Помнишь Мака Тодда с "Хортикулы"? Он тоже когда-то был капитаном и совсем неплохим. Но был замешан в какое-то дело с контрабандой; его лишили документов, и теперь ему никогда больше не получить судно!
- Да, а вспомните великого Карла Калахама, у нас в Тромсё! Ведь когда-то он был замечательным капитаном, - вставил Семундсен. - Водил большие корабли, потом стал прикладываться к бутылке и никак не мог оторваться от нее. Пришлось ему расстаться с кораблем и всем прочим. Странные истории происходят с бывшими корабельными офицерами, когда они нанимаются на судно матросами: они либо становятся самыми лучшими в команде, либо никуда не годятся. Середины не бывает!
Я повернулся к Томасу Ольсену:
- Мне кажется, я видел тебя, когда ты был капитаном, - сказал я ему. Но не могу припомнить, где и когда, а раз ты не сказал, что знаешь меня, я и не стал упоминать об этом!
- Да, Петер, ты меня видел, - ответил Ольсен - Это было в Эске-фиорде, в Исландии, ты был там с датской экспедицией. Однажды вечером у вас на судне устроили грандиозную попойку, пива и спирта было больше, чем я когда-либо видел в других местах. Но мне кажется, что в тот вечер ты был незаметной фигурой!
- Да, ты прав: я стоял на вахте, потому что не пью. Я должен был смотреть за собаками на палубе и, кроме того, пересчитывать гостей, по мере того, как их уносили на берег. Мне приходилось следить, чтобы вместе с гостями не унесли членов нашей экспедиции!
- Во всяком случае, Петер, ты не видел, чтобы тащили меня. Мои старые ноги всегда могли довести меня до дому без посторонней помощи.
- Пьешь ты или не пьешь - это неважно, - серьезно сказал Семундсен. Но в тот день, когда ты получишь корабль, я первый приду к тебе наниматься, капитан.
- А почему ты не пошел штурманом в этот рейс? - спросил я. - Конечно, это не мое дело, - добавил я, - но если бы ты захотел...
- Ерунда! Во-первых, меня не взяли бы штурманом на шотландское судно. Штурманский диплом у меня ведь датский. Пришлось бы сначала сдать экзамен. А я уж, черт возьми, половину позабыл. Я могу управлять судном не хуже других, а что касается китов, то, пожалуй, тоже знаю не меньше любого, но вот вся эта бумажная писанина, все эти исчисления - не для меня. Мне довольно знать широту, иметь проложенный курс и компас, которым, к слову сказать, в этих водах пользоваться невозможно. Нет, уж либо брать на себя всю ответственность, либо никакой. И я вел себя, как подобает матросу, во всяком случае до тех пор, пока мы не очутились во льдах. Но не подумайте, что это первая переделка, в которую я попадаю; пока что мне всегда удавалось выкручиваться из беды.
Рокуэлл Симон хотя и не был моряком, но много путешествовал и тоже попадал в кораблекрушения. Он рассказал о знакомых морских офицерах, которые вынуждены были уйти на берег из-за того, что по той или иной причине лишались документа.
Я заметил, что Ольсен хотел бы рассказать о себе. Нас свел случай, мы знали, что скоро расстанемся и никогда больше не встретимся. А это, по-моему, способствует откровенной беседе. У человека порой возникает потребность поговорить, а в арктических районах она проявляется чаще, чем в каком-либо другом месте земного шара. Может быть, это стремление облегчить душу, или же вид защиты, когда человек хочет оправдаться перед самим собой и проверяет на других силу собственных доводов? Мне думается, что именно поэтому Ольсен в конце концов и заговорил.
РАССКАЗ ТОМАСА ОЛЬСЕНА
Мне кажется, я могу угадать, о чем вы думаете, друзья мои. Но вы ошибаетесь, могу вас уверить - я не лишился своих бумаг и не вступил в конфликт с судовладельцами. Для них я всегда был хорош, ведь я привозил им много денег. Нет, ни судна, ни бумаг я не терял - я потерял команду. И это для меня гораздо тяжелее, чем если бы я был осужден.
Я вижу, что вы таращите глаза, но я не оговорился, я сказал осужден. Совершенно точно: было следствие и тому подобное. Меня обвинили в убийстве - ни больше, ни меньше. Но меня оправдали, хотя с тем же успехом могли и осудить. И это оправдание было так же тяжело, как и любое наказание, которое я мог бы получить. Теперь я вам расскажу все, и уж судите сами. Но скажите мне, как бы вы поступили на моем месте? Так вот, я был капитаном, капитаном китобойного судна, и моя единственная ошибка заключалась в том, что я не годился в няньки.
Да, меня обвинили в убийстве, действительно в убийстве. И всего два года тому назад. Меня потащили в суд, и я был вынужден выслушивать все, что мне считали нужным сказать; я должен был сидеть спокойно, не произносить ни слова и выслушивать все, что этот несчастный сопляк, а не человек, мог вытащить из себя перед судьей и всем сборищем людей, явившихся на это представление. Какой-то жалкий сухопутный краб заявил, что я убил его сына. Вы только представьте себе, каково мне было слушать, как этот заморыш кричал изо всех сил: "Я обвиняю вас в том, что вы убили моего сына".
Избить человека до полусмерти - это я понимаю, такое может случиться с каждым из нас. А что еще можно сделать, когда ты оторван ото всех в арктических широтах? Ведь бывает человек так заносится, что вырастает из своих собственных штанов. Бывает, что ты вынужден задать такому человеку хорошенькую трепку, и может случится, что изволтузишь его сильнее, чем надо. Если у парня есть хоть крупица ума, он никогда не станет жаловаться и извлечет из порки хороший урок. Конечно, он устроит скандал, но потом все забудется и вы с ним снова становитесь друзьями. А если какой-нибудь негодяй решит пожаловаться полиции - что ж делать? Ты платишь штраф, но уж ему больше не ходить в плавание всю свою жизнь. Все станут над ним насмехаться, а таким людям не место на борту судна.
