Петер Фрейхен - Зверобои залива Мелвилла
Больших льдин мы не видели, но ропаки и обломки льда представляли для нас серьезную опасность, так как мы плыли теперь с необычной скоростью. Меквусак судорожно вцепился в руль; он совершенно не представлял, что теперь нужно делать с лодкой.
Лодка принадлежала мне и, формально говоря, я был тут главнокомандующим. Я тотчас подумал, что мне следует вступить в свои права; хотя я и мало смыслю в навигации, но все-таки мог принести больше пользы, чем старик. Ветер крепчал. Я было собрался занять место у руля, как внезапно и очень драматично на сцене появился Томас Ольсен, который сразу же освободил меня от ответственности.
Одним прыжком, если можно вообще говорить о прыжках в такой лодке, длинный и молчаливый датчанин оказался на корме. Он оттолкнул старого Меквусака, занял его место и схватился за руль. Один только вид его увесистых, привыкших к труду кулаков, сжимавших румпель, внушил мне полное доверие. Он напоминал скалу; не было никакого сомнения, что этот человек привык командовать. Его громовой голос сразу поставил нас по местам; без тени раздумий или неуверенности он приказал каждому, что тот должен делать. Как-то само собой вышло, что я сразу стал выполнять его распоряжение, когда он проревел, что надо убрать парус. Оставить парус при сломанном рангоуте было бы равносильно самоубийству, но в общей растерянности это еще никому не пришло в голову. Я развязал фал, но парус не опустился. Еще раньше мы укрепили мачту двумя проволочными оттяжками; теперь парус застрял между ними. Нам нужно было ухватиться за парус и спустить его. Ольсен кричал, что мы должны поторапливаться, если хотим когда-либо живыми выбраться на сушу. Порывом ветра фок забросило назад; казалось, что его разорвет в клочья, но Ольсен ухватился за него и выпрямил лодку. Теперь она двигалась по ветру, но борта еще находились вровень с водой. Вода уже как будто перестала проникать в лодку, а Ольсен продолжал ругаться и кричал, что каждый должен не зевать и вычерпывать воду чем попало. Он перерубил буксирный трос, на котором был привязан каяк.
Нам показалось, что Билл Раса собирается запротестовать. Ведь он-то был первым штурманом и, следовательно, начальником Ольсена. Кроме того, Билл считал, что ему следует проявить свой авторитет, но его быстро и решительно поставили на место.
- Заткни глотку и вычерпывай, черт бы тебя побрал! - заревел Ольсен. Теперь я здесь командир и я знаю, что делаю. Не каждый может с этим справиться. Все вы тут сухопутные крабы! Вычерпывайте, черт вас возьми, проклятые идиоты! Да побыстрее, а не то, видит всемогущий бог, трахну так, что раскрою ваши безмозглые головы!
Он был как безумный. Никто из нас не сомневался, что он может поступить, как грозится. Ни Билл, ни кто-либо другой не сказали ни слова. Я схватил котелок и вычерпывал им с быстротой, на которую только был способен; я не останавливался ни на минуту, но вода в лодке не убывала, хотя теперь мы и боролись с нею. Кругом вздымались высокие волны, осыпавшие нас тучей брызг. Двум китобоям было приказано сидеть с веслами наготове, чтобы предупреждать столкновение с обломками льдин. Мы все еще неслись со слишком большой скоростью, и Ольсен не мог управлять лодкой так, чтобы избежать всех льдин, и хотя обломки попадались совсем небольшие, морякам пришлось немало поработать веслами, чтобы расчистить нам дорогу. Меквусак, полностью передав командование Ольсену, сидел на дне лодки. Вода доходила ему до пояса, но он ни слова не произнес. Итукусук и Квангак, как и я, изо всех сил вычерпывали воду.
Шквал длился еще недолго, но пока он не прекратился, жизнь наша висела на волоске. Всем стало ясно, что только благодаря Томасу Ольсену мы не очутились на дне залива: если бы датчанин решительно не взял на себя командование, никто бы не вышел живым из такой переделки.
Я раньше уже встречал этого человека, когда он был капитаном собственного судна; теперь он нанялся на "Хортикулу" простым матросом, без всякого чина, но здесь в лодке Ольсен занимал то положение, к которому привык, - руль находился в его руках, и Ольсен командовал всеми. Томас никому и ни в чем не уступил своих командирских прав, пока мы благополучно не достигли берега.
Шквал бушевал непривычно мало, исчезнув так же внезапно, как появился. Едва он начал утихать, как Ольсен приказал ставить грот. Необходимо укрепить его как можно быстрее, если мы хотим сохранить лодку на плаву, сказал он. Только он один заметил, что лодка дала большую течь. Возможно, что во время шквала мы наскочили на льдину, которая содрала часть обшивки, поэтому вода просачивалась почти с такой же быстротой, с какой мы ее вычерпывали. Временно мы заложили пробоину несколькими тюленьими шкурами и посадили на них двух мужчин. Между тем Билл и Семундсен срастили лопнувший шкот. Мы подняли парус, Ольсен сидел у руля, направляя лодку к мысу Йорк. Это - клочок земли, в который в течение года вглядывалось множество моряков; его очертания навсегда запечатлялись в их сознании.
Однако наши злоключения еще не кончились. Мы хорошо понимали, что только благодаря Ольсену, который сидел у руля, мы смогли справиться с предательским ветром; здесь у мыса он дул самым необычайным образом. То его почти не было, он едва наполнял паруса, то вдруг задувал с такой силой, что грозил опрокинуть лодку. Он налетал то с одной, то с другой стороны; нас могло опять залить, и мы все время вычерпывали воду. Шквал нагнал огромные массы битого льда к берегу, и маневрировать среди них стало труднее, а заранее предугадать порывы ветра - вообще невозможно.
В обычных условиях видно по воде, что приближается ветер, но когда кругом плавает лед, то вовремя это увидеть невозможно. Встречный ветер мгновенно может превратиться в шквал, налетающий с кормы. Порывы ветра походили на удары бича; иногда у нас создавалось впечатление, что ветер шел вокруг нас и снова возвращался обратно. Ольсен показал себя непревзойденным мастером. Казалось, он заранее чуял порывы ветра; через некоторое время он подвел нас к берегу: глядя на Ольсена нельзя было сказать, что это стоило ему громадного труда. А самое главное - он удержал лодку на плаву, и нам не пришлось высаживаться на льдину, чтобы починить лодку. Никому другому это не удалось бы.
Очутившись на суше, мы были рады возможности согреться и обсохнуть. У нас еще оставалось достаточно мяса, чтобы приготовить хороший обед, а Семундсену каким-то чудом удалось сохранить коробку спичек в более или менее сносном состоянии. Все промокли до нитки, а смены одежды у нас не было.
Меквусак немного посмеялся над нашей радостью по поводу спичек. Во время шквала ему было страшно, но теперь, когда мы оказались на земле, меньше всего его беспокоили спички. Ведь бoльшую часть жизни он прожил без них.
Старик хотел выразить свою благодарность Томасу Ольсену за наше спасение, поэтому он попросил меня перевести следующее: "Пришло время, когда видишь, что возраст не всегда определяет мудрость. Есть дела, которым старику надо учиться, хотя у него за плечами многие годы. Возможно, мы все очутились бы на дне моря, если бы более молодой и опытный человек не занял почетное место у руля!"
Ольсен понял, что имел в виду Меквусак и улыбнулся ему, а это было большой редкостью. Его серьезное и суровое лицо непривычно подобрело, он стал человечнее, как будто его развеселила борьба с морем и шквалом.
Меквусак мог точно определить, где мы находимся, ведь он знал каждый камень - и здесь и во всех тех местах, которые лежали на нашем пути. Он привел нас в небольшую пещеру, где было очень уютно; мы развели огонь у входа, чтобы полакомиться горячей пищей. Отсюда хорошо было видно, что на расстоянии мили или двух на море свирепствовал шторм, но у нас было тепло и спокойно, и мы могли разложить одежду и шкуры для просушки на солнце. Итукусук и Квангак пошли на охоту за гагами; каждый из них вернулся с тяжелой ношей; они принесли немало молодых птиц, и мы тотчас принялись за готовку. Все долго ели великолепных птиц. Никому из нас не хотелось идти и возиться с лодкой. Мы совершенно измотались в тяжелом единоборстве со шквалом, но несмотря на это, спать нам не хотелось. Последние часы, вероятно, сказались больше на наших нервах, чем на мускулах, нам было достаточно просто лежать и греться на солнце. Кроме того, нас согревал костер; никто ничего не говорил, занятый своими мыслями.
Я думал о той разнице, которая существует между пятью белыми и мной. У них было единственное желание - как можно скорее попасть в цивилизованный мир, а я больше всего хотел вернуться в Туле - и чем скорее, тем лучше. Я попытался поставить себя на их место, и мне казалось, что они стремятся обратно к новым сложностям, а я, наоборот, пользуюсь неограниченной свободой и меня ничто не беспокоит. Конечно, я прекрасно знал, что я нисколько не лучше, чем они, и безусловно не умнее их. Должно быть, у меня какой-то изъян.
Я никогда не мог понять, почему людей так тянет обратно к цивилизации: ведь они всегда стремятся уйти от нее, ищут уединения, как только чувствуют, что устали душой или телом и им нужен покой и мир. Если посмотреть вокруг, то выходит, что люди все дальше и дальше отходят от природы, но в то же время их охватывает непреодолимое желание вернуться к ней. Может быть, именно я открыл эту великую тайну? Это, конечно, мало вероятно, но я убежден, что сделал правильный выбор. Меня нисколько не соблазняло ехать с пятью китобоями. Я был еще молод и со всей непримиримостью молодости верил и в свою правоту, и в то, что никогда не изменю своего решения27.
