Айзек Азимов - БЛИЖНИЙ ВОСТОК
Ормузду II, очевидно, не хватило на это ловкости. Его смерть, кажется, пришла слишком рано и, возможно, была ускорена. Разумеется, после его смерти власть захватили вельможи и царская семья была почти полностью уничтожена.
Наследник трона был убит, другой сын ослеплен, третий заключен в тюрьму.
Однако обойтись вообще без Сасанида на троне казалось небезопасным.
Династия, столетие пребывавшая у власти, была достаточно удачливой и ортодоксальной, чтобы приобрести привязанность народа вообще и духовенства в частности. Любой магнат, который попытался бы захватить бразды правления, столкнулся бы с автоматической враждебностью народа, духовенства и, разумеется, других вельмож.
Кого-то посетило гениальное озарение. Жена Ормузда была беременна, когда царь умер, и было предложено, что нарожденный ребенок (если родится мальчик) будет провозглашен царем. Существует даже рассказ, что корону поместили на живот царицы и вельможи преклонили колени в знак почтения к будущему царю.
Цель была ясна. Сасанид должен был оставаться на троне, чтобы все было легальным. Он был бы, однако, младенцем, а вельможи оставались бы у власти.
Младенец, конечно, вырос бы, но всегда были средства держать его под контролем – или…
Так случилось, что, когда младенец (он действительно оказался мальчиком) родился, он уже был царем. Он правил как Шапур II, а пока он был ребенком, правили вельможи, и правили на редкость скверно, как всегда бывает со ссорящимися вельможами. Каждый был заинтересован только в собственной власти, в собственных землях, а общее благо терялось во взаимных плутнях.
Арабские набеги были особенно губительны в годы малолетства Шапура II; арабы опустошали Месопотамию и ограбили даже Ктесифон.
Магнаты просчитались в одном пункте – в характере Шапура II. Он рано созрел и имел способности. В семнадцать лет, когда вельможи считали его еще ребенком, он был мужчиной во всем, кроме возраста. Действуя стремительно, он захватил контроль над правительством и триумфально уселся на трон среди восторженных кликов армии и населения.
Затем он обратил эту вспышку энтузиазма в прочное почтение, предприняв карательную экспедицию против арабов. Он прошел с огнем и мечом по дальним арабским землям и полностью раздавил арабских налетчиков. Персия гремела от гордости подвигами нового молодого царя, и трон был теперь в безопасности.
Шапур II прожил долгую жизнь и, учитывая то, что он был царем еще во чреве матери, процарствовал целых семьдесят лет!
Только однажды в истории был превзойден этот рекорд – Людовиком XIV Французским, который тринадцать с половиной столетий спустя процарствовал семьдесят два года.
Христианский враг
Теперь, став полным хозяином Персии, Шапур, оглядывая мир, должен был заметить решительную перемену, имевшую место в течение мира с Римом.
Преследование христиан, которое началось в Риме после великой победы над персами во времена Галерия, иссякло не достигнув цели – сокрушить новую религию.
Новый император Константин I, который начал править в 306 г., видел добродетель в привлечении христианского населения империи на свою сторону, против других претендентов, настроенных резко антихристиански. В конце концов, он победил и к 324 г. полновластно правил всей империей, которую постепенно превращал в официально христианскую. Этот новый христианский Рим стоял теперь перед Шапуром.
До того времени Персия проявляла к христианам разумную терпимость.
Христианство свободно распространялось среди населения Месопотамии, и именно там расцвело манихейство – этот курьезный сплав зороастризма и христианства.
Христианство распространялось также в Армении. Первым правителем в мире, обращенным в христианство, стал Арсакид. Не Константин Великий в Риме, но Тиридат III в Армении стал первым христианским монархом. Тиридат был обращен в христианство в 294 г.
Пока Рим был антихристианским, христиане Персии лояльно служили родине.
Некоторые из них бежали сюда от римских преследований, и можно было рассчитывать, как всегда среди изгнанников, на их яростную враждебность к державе, из которой они бежали. (Изгнанники обычно проявляют больше враждебности, чем просто внешние враги.) Но теперь обстоятельства резко изменились. Рим официально стал христианским. Его император отечески заботился о епископах и направлял церковные соборы. Рим из жестокого преследователя превратился в доброго пастыря. Это означало, что каждый христианин в персидских владениях потенциально сделался членом пятой колонны. Это означало, что Армения, так долго висевшая на полпути между Римом с одной стороны и Парфией-Персией – с другой, грозила внезапно переметнуться целиком на сторону Рима по религиозным причинам.
Персия должна была реагировать. Она подтянула собственную зороастрийскую ортодоксию и объявила войну еретикам. Это само по себе делало вероятным возобновление войны с Римом, причем войны ужасной, ввиду религиозного рвения обеих сторон.
Шапур II ожидал смерти Константина. Когда в 337 г. он умер, империя была оставлена трем его сыновьям, и Шапур рассудил, что империя, управляемая тремя, должна быть слабее, чем империя, управляемая одним человеком. Поэтому немедленно после смерти Константина он начал войну против Констанция, того из сыновей, который правил на Востоке.
Естественно, христиане Персии немедленно и шумно выступили против этой войны. Епископ Ктесифона яростно обличал Шапура. Это было честно, но достаточно глупо. Шапур был не намерен шутить. Он усилил преследования христиан почти до полного их исчезновения.
Констанций не был великим воином и в открытых битвах последовательно проигрывал. С другой стороны, римляне укрепили ключевые города северо-западной Месопотамии, и эти крепости последовательно сопротивлялись осадам.
Самой замечательной из этих крепостей был Нисибис, расположенный примерно в 200 км к востоку от Карр и пи разу не попадавший в руки Шапура.
На дальнем западе Римской империи нашелся, однако, один замечательный молодой человек. Юлиан, двоюродный брат Констанция, был единственным из его родственников, все еще остававшимся в живых. (Констанций сам проследил за истреблением большинства из них, ибо христианство не изменило старой привычки абсолютных монархов убивать других членов семьи ради предотвращения гражданской войны. На Юлиана, давно опасавшегося казни, христианская любовь и милосердие не производили впечатления, и, несмотря на христианское воспитание, оп втайне вернулся к язычеству.) Оставив Юлиана в живых, Констанций явно оставил на одного больше, чем было нужно, ибо молодой человек, немногим старше двадцати, одерживал блестящие победы над германскими племенами, которые вторглись в Галлию. Он делал это даже тогда, когда Констанций вяло воевал в Месопотамии, не проявляя ни искры военного таланта. Юлиан был настолько популярен среди своих войск, что, когда Констанций попытался ослабить его, отозвав некоторые легионы, солдаты провозгласили его императором и заставили двинуться на восток.
Констанций умер прежде, чем гражданская война могла начаться, и в 361 г.
Юлиан воцарился в Риме.
Юлиану было бы выгодно заключить, на разумных условиях, мир с Персией.
Религиозный повод для войны исчез, ибо Юлиан, став императором, сразу же объявил себя язычником. (Негодующие христиане дали ему прозвище Юлиан Отступник.) Оп действительно хотел ослабить христиан, избегая активных преследований, и, конечно, предпочел бы завязать дружбу с Персией против общего врага.
К несчастью для себя, Юлиан поставил перед собой цель более соблазнительную, чем ослабление христианства. Его победы в Галлии напоминали победы Юлия Цезаря, а в мечтах он казался себе новым Александром Великим. В конце концов, он был еще молод, ему едва исполнилось тридцать лет.
Следуя по стопам Траяна, Юлиан двинул свою армию в Месопотамию и повел ее вниз по Евфрату, захватывая города и умышленно демонстрируя эффективность осадных машин. Наконец он достиг Ктесифона. В четвертый раз столица Персии увидела приближение римской армии.
Первые три раза город пал, но теперь, он, казалось, решился не допустить повторения. Он запер ворота, выставил людей на стены и весь дышал неповиновением. Это вызывало тревогу. Тот факт, что вторая армия, которая должна была идти по Тигру и присоединиться к Юлиану в Ктесифоне, не появилась, но, по-видимому, застряла где-то по дороге, вызывал еще большую тревогу.
Юлиан был не в настроении устраивать длительную осаду Ктесифона. Город был взят три раза прежде, но это не давало победы над врагом, так что его захват не был самоцелью. Кроме того, армия Шапура пребывала нетронутой где-то на востоке, и осада серьезно ослабила бы римлян и сделала бы их легкой добычей контратаки.
Юлиан сделал поэтому то, что, как он думал, сделал бы Александр Великий. Он сжег свой речной флот, отрезал себя от собственных баз и бросил свою армию на иранский Восток, чтобы найти армию персов и уничтожить ее.
