Юрий Воробьевский - Пятый ангел вострубил
Дальше – больше. События развивались неправдоподобно и стремительно, как в графоманской пьесе с «роялем в кустах». Галина Ивановна, врач-генеколог случайно оказалась в дружбе с местной начальницей! Что-то похлопотала, с кем-то поговорила… Ряд совсем мелких случайностей… Через месяц мы уже делали первые шаги по своей, СВОЕЙ земле! О такой земле мы, конечно же, не мечтали…
Не шесть голых соток на неудобьях, в плотном курятнике такихже шестисоточных убогих «фазенд», а огромный кусок старинного барского сада… Роскошные двухсотлетние липы в два обхвата, толстенный слой плодороднейшей почвы; огромные, белые с прозеленью известняковые камни – остатки фундаментов XVIII века. Что-то гулко отзывается в глубине, когда мы кидаем землю с лопаты в огороде… По местным преданиям, прямо под нашим участком – зарытый масонский храм, библиотека, подземный ход за речку Северку! Рядом, на противоположном берегу этой самой холодной и чистой реки Подмосковья – одинокий флигель, где жил и умер Н.И. Новиков…
Флигель Н.И Новикова.
От огромного когда-то имения только этот флигель и остался. Да дивный Храм Тихвинской иконы Божией Матери, где у самого алтаря – под каменными плитами пола похоронен Николай Иванович… Могила его сподвижника и друга С.И. Гамалеи – у северной стены церкви…
Ну кто, кто на нашем месте не поверил бы в масонскую звезду? Кто не принял бы Гардера за великого прозорливца? Кто не решил бы всю жизнь посвятить Всемирному Ордену?
Однако волшебная рождественская сказка про землю осчастливила нас позже, гораздо позже, а тогда кончался баррикадно-митинговый 1991 год… Гардер повергал нас в трепет жгучими масонскими тайнами, всеми этими рассказами про Меровингов, Чашу Грааля, беззаветно преданных Гробу Господню рыцарей… Мы верили ему! Мы вспоминали про очаровательную хрустальную безделушку, привезенную от твоего отца…
Париж, по крайней мере, масонский Париж живет сплетнями, как тараканы – капающим краном. «Нерегулярные» засуетились. Первый «восточный» шампиньон тихо скулил тебе. Второй – Константин – устроил бурную сцену мне. Из всех его истерических воплей мне больше всего не понравился аргумент такой: мол, Россия послебольшевицкая – страна атеистическая и потому нелепо загонять «свободолюбивых» людей в масонство, признающее Великого Архитектора…
Ты перешел в «регулярность», совершив, таким образом, предательство по отношению к своим первым «братьям». Предателем быть плохо, правда? Так хочется остаться честным и порядочным человеком… Нам казалось, ты идешь на подвиг, уходя в гордом одиночестве! Ты клятвенно заверил востоковцев, что не лишаешь их свежесозданной ложи, уходишь, слагая с себя полномочия «досточтимого мастера» – один и в никуда…
Это был трудный год. «Северная звезда» единогласно приняла предложенную тобой кандидатуру нового досточтимого. Он немедленно приступил к командованию, и они зажили своей «братской» жизнью, все реже оглядываясь на тебя. Тебе даже нельзя было посещать их собрания. Закон «регулярности» жесток – достаточно одного визита к «нерегулярным» и ты – за бортом! А стукачей-то вокруг сколько! А как жаждут расправы преданные тобой востоковцы! Словом, ты снова сидел дома, на кухонном диванчике, и молчал. Молчал тоскливо и жалобно.
А тут еще Глебочка женился. Я собирала его вещи в свой «киносъемочный» чемодан и плакала. Слезы капали на отутюженные, аккуратно сложенные рубашки. Я пыталась остановить этот поток, я уговаривала себя и от этого захлебывалась слезами еще больше… Может быть, я уже предчувствовала что-то?
Мы остались вдвоем. Отвлекали и утешали наезды Жана. Мы вспоминали замечательную поездку на Каннский кинофестиваль. Какие-то смешные эпизоды из фестивальной жизни, дурацкие знакомства и визиты, абсолютно пустое майское море… Только мы с тобой и купались при температуре воды 18-20°. На нас смотрели как на «моржей» – французы купаются, когда в море не меньше 25… С Жаном мы веселились и строили планы на будущее.
Надо было все начинать сначала. Собирать новую «команду», готовить к посвящению, организовывать это посвящение, раздобывая новый «храм»…
Да, чуть не забыла! Этот эпизод в моей жизни совсем не был чем-то особо значимым и сверхценным, скорее, чем-то необходимым. Еще весной 1992 года в Париже я была посвящена в первый ученический градус Досточтимой Ложи «Роза ветров» Великой Женской Ложи Франции. Было это 30 апреля – накануне Вальпургиевой ночи…
Поскольку к этому времени мы с тобой были уже широко известны в узких масонских кругах благодаря скандалу твоего предательства, а скандалы в Париже – любимый жанр среднего, самого массового класса, моя инициация стала событием. Когда после всех этих долгих нелепых мотании с завязанными глазами с меня сняли наконец-то дурацкую повязку, – я совершенно опешила от многолюдности собрания! В ложе полным-полно было не только «сестер», но и мужиков – любопытных востоковцев, явившихся по такому случаю с «братским визитом».
Да, разумеется, мы с тобой тогда уже знали все про «регулярность» и снисходительно-иронически относились к «нерегулярным» вообще, а уж к женскому масонству тем паче. Но мне казалось, что роль «боевой подруги» требует от меня максимально полного погружения в проблему, для чего необходимо знание всех ритуалов изнутри, собственное прохождение через ступени посвящения. Кроме того, было ощущение того, что в родном Отечестве все передоверить одним только мужикам – опасно. Без женского участия, контроля и надзора они вразнос пойдут. Сопьются на «агапах» или еще мало ли каких дров наломают. Словом, я тогда считала очень важным создавать свое, женское масонство в России, состоящее из жен твоих будущих «братьев». Была у меня такая затея: в те дни, точнее вечера, когда вы будете собираться на свои серьезные «регулярные» собрания, мы тоже не станем по домам сидеть, вас поджидая. Мы тоже будем «работать»! В Париже меня наставляли: женскому масонству в России надо развивать идеи Блаватской, традиции мартинизма.
…Надо сказать, что при всем моем скепсисе, при всем утилитарно-прагматическом подходе к акции посвящения, при всем уже довольно точном знании «техники» и этапов ритуала первого градуса, сам процесс оказался стрессом. Даже для меня!
Во-первых, это режиссерски очень грамотно выстроенное действо. Продумано и отработано все до мелочей. Декорация и свет на площадке – т.е. «убранство храма», о чем я уже упоминала. Шумы, музыка – особенно в непроглядной темноте черной повязки на глазах… Эти, из слепой пустоты гулко звучащие голоса – вопросы к посвящаемому… А мне-то ведь еще приходилось мучительно напрягаться с этим невероятно изощренным и напыщенным старым английским, включающим и древне-шотландские какие-то обороты. «Скотиш райт»! Кстати, «сестры» потом рассказывали, что и для них это была жуткая морока – провести мое посвящение по-английски! Действительно, мяукающе-неразборчивое произношение француженок, кое-как знающих английский, ужасно!
Перед посвящением я волновалась. Накануне ты предупреждал: во время принесения масонской клятвы (держа руку ладонью вниз на горле – знак отвалившейся головы Хирама) «пусть мне отсекут голову, пусть пронзят сердце стрелы моих братьев, если я нарушу масонскую тайну…», вступающий пьет вино. Ему говорят: «Если помыслы твои чисты, ты почувствуешь сладость этого напитка, если же в тебе есть недоброе, на губах будет горечь». Но ты не смущайся, в чашу всегда добавляют горький сок алоэ.
Я еще подумала: как странно, в человеке изначально предполагают подлость…
На «доске» же все было гораздо более красиво, чем в действительности.
Черная келья или Камера размышления
Перед посвящением каждый профан-кандидат оказывается перед лицом величайшей тайны бытия – перед лицом смерти. Надо умереть для своей прошлой жизни, чтобы воскреснуть к жизни посвящения. Именно для этого существует Черная келья. Здесь нас лишают всего металлического: денег, драгоценностей, ключей и т.д. Металлы символизируют собой не только материальное, но и прежнее духовное богатство – ложный блеск предрассудков и скороспелых суждений, являющихся негативным «капиталом» для вступающего на путь познания Истины…
В Камере размышления мы не только умираем для прошлого, но и делаем первый шаг к новой жизни, получая очищение Землей-матерью растительного мира. Черный цвет стен кельи, согласно учению древних алхимиков, – цвет разложения, что знаменует собой первую стадию зарождения физической жизни. Длительное одинокое пребывание в келье дает возможность сосредоточиться на предметах, находящихся в ней и имеющих глубокий многозначный смысл.
Череп – символ смерти, бренности всего сущего. Петух предвещает близкий рассвет, пробуждение заснувшей энергии к новой деятельности и победу сил Света над силами Тьмы. Песочные часы и коса напоминают о вечной преемственности жизни, где одни формы бытия разлагаются, но переходят при этом в другие…
