Эдуард Петров - Паруса в океане
- Ларит теперь жрица?
- Да.
Агарь, что-то вспомнив, поставила на пол плошку, выбежала из комнаты и вернулась с тазом.
- Омою господину ноги.
Он смотрел на склонившуюся у его ног девушку и невольно залюбовался белизной груди в вырезе плохонькой туники.
- Встань, - сказал он. И осторожно снял с ее шеи рабский ошейник с медными заклепками. - Когда я смогу выкупить Эреда, мы составим табличку, дающую вам обоим свободу.
- О господин!..
Она обняла его ноги, и он почувствовал тепло ее рук. "Козни богини, подумал он с дрожью, - человек слаб перед ее стрелами".
- Коварная богиня, и ты здесь! - Астарт зарычал, как раненый лев, сорвав с себя кожаный ремешок, принялся яростно стегать рабыню.
Агарь каталась по полу и рыдала от жгучей боли.
- Все! - Астарт отбросил ремень и, опрокинув таз себе на голову, заорал на всю мощь легких: - Ахтой! Иди сюда! Чтоб тебе провалиться сквозь крышу!
5. БЕЗМЯТЕЖНЫЕ ДНИ
Эред был счастлив. Он целовал темные полосы на теле подруги и клялся отдать жизнь за Астарта. То, что сделал Астарт, казалось чудом в стране, где многие девушки, достигнув совершеннолетия, приносили богине жертву девством, в стране, где красивейшие мужчины и женщины всего побережья продавали себя, умножая казну храмов. Но человеческая природа, чувство нет-нет да прорывалось сквозь плотную кору религиозных обычаев...
У Астарта появилось множество друзей. В его хижине толкался разный люд: и знаменитые кормчие, и безвестные юнцы, вечные оптимисты из кабачков торговой гавани и придворные мелкого пошиба, поднабравшиеся у господ спеси...
Ахтой же не любил сутолоки. Он предпочитал тихие, наполненные мудрой созерцательностью беседы с тирскими просвещенными умами. Мемфисец завел знакомства со многими лекарями и звездочетами, с полунищими базарными пророками и с настоящими титанами хананейского аскетизма - всякого рода блаженными и святыми многочисленных азиатских божеств. И в то же время он старательно постигал новый для него язык Финикии.
Астарт не был бы Астартом, если бы жил одной только болтовней с друзьями. Зная о возможностях Ахтоя, он ошеломил скифа предложением излечить глухоту, если тот дарует Эреду вольную.
Скиф запил, советуясь со всеми корчмарями Тира. В конце концов при большом скоплении пьянчуг, корчмарей, писцов, купцов и прочей братии была составлена соответствующая табличка и обожжена на костре. Затем старик был вручен Ахтою. Мемфисец в два счета освободил уши скифа от серных пробок. Скиф стал слышать не хуже сторожевого пса, что ему и пригодилось впоследствии.
Астарт шатался по городу с шумной компанией, играл в кости, бессовестно жульничал, задирал почтенных горожан, нагло вторгался на пиры в богатейшие дома вместе с гогочущей свитой. Однажды поссорил двух придворных поэтов и полдня любовался их неумелой дракой.
Но главным в его жизни было другое - Астарт строил свою лодку. Судно для поморов-финикян - это и дом родной, и хлеб насущный, это и жизнь и смерть. Почетнейшей смертью считалась гибель в море, где бездонная пучина - лучшая из усыпальниц, а рев шторма - лучшая из заупокойных молитв.
Обычно тяжелые лодки для моря строились как уменьшенные копии большого корабля. Но недаром Астарт носил серьгу кормчего с тринадцатилетнего возраста. Он обладал неоценимым качеством - идти неизведанным. Он отошел от знаменитого образца тирского грузового судна, крутобокого, короткого, тяжелого, но хорошо приспособленного к морской волне. По сути дела, тирский корабль - это скорее парусная галера с минимальным количеством весел. Финикийские кораблестроители были на верном пути к созданию морских парусников типа средневекового нефа, но традиции, освященные жрецами Мелькарта, запрещали менять геометрию паруса. Поэтому памятником морскому гению финикийцев стал не многомачтовый красавец парусник, а громоздкое, тяжелое, укороченное парусно-гребное судно.
Астарт задумал свою лодку узкой и длинной, с низкой кормой и необычно высокой мачтой.
- Перевернется, - уверенно заявил один из мастеров царской верфи, Мелькарт не допустит кощунства.
- Ради скорости, говоришь? - удивился другой. - Но быстрее ветра не поплывешь!
- А я хочу быстрее ветра, - ответил Астарт, любовно разглядывая торчащий, как ребра, шпангоут будущей лодки.
- Не гневи небо, дурень.
Астарт упрямо тряхнул головой и взялся за топор. Он не позволял прикоснуться к своему детищу даже Эреду.
Известные на весь мир седобородые кораблестроители столицы приходили по вечерам посмотреть на безумца, ухмылялись, плевались, сочувствовали "ослабевшему разумом юнцу", но все с нетерпением ждали, что будет дальше, как посмотрит на дерзкую выходку Мелькарт, Повелитель Кормчих.
6. ВСТРЕЧИ
Однажды у лавочника-горбуна, известного торговца сластями, Астарт увидел старого знакомого - лопоухого. Тот высунулся из паланкина, розовый, гладкий, без всякого выражения на лице. Горбун, кланяясь и заискивая, положил в паланкин целую корзину засахаренных фруктов, отказавшись взять плату.
Астарт подошел к паланкину, раздвинул занавески. Лопоухий вздрогнул, слегка побледнел, но заговорил приветливо:
- Если я не ошибаюсь, ты Астарт, да, да, Астарт из храма Великой Матери. Я вижу, боги к тебе благосклонны, если ты все еще здоров и невредим, Хвала богам за их милости.
Лопоухий всегда, сколько помнил Астарт, выражался подобным образом.
Лопоухий, как и Астарт, и Ларит, был с рождения посвящен богине любви и воспитывался при храме. Тоже задирал евнухов, приставленных следить за поведением и мыслями будущих жрецов, плавал на плотах и мечтал о дальних морских путешествиях. Но битвы плотогонов - это было слишком рискованное занятие. К тому же Лопоухому было трудно тягаться с Астартом в мальчишеских забавах, а вторых ролей он не терпел. Может, поэтому он раньше других друзей Астарта отошел от ватаг, стал благочестив и благоразумен. Его начали ставить в пример другим, позволили прислуживать во время торжественных служений в храме. В то время, когда Астарт на зависть всем мальчишкам побережья получил серьгу кормчего, Лопоухий, словно в отместку, был возведен в низший разряд жрецов. Судьбы двух соперников разошлись. Впрочем, Лопоухому тоже завидовали...
- Лопоухий? Или тебя теперь зовут по-другому? - Астарт окинул взглядом дорогое убранство паланкина, рослых рабов с храмовыми клеймами.
- Зови меня адон Беркетэль, - произнес Лопоухий.
Астарт невольно убрал руку с паланкина. Бывший приятель заметил смятение Астарта. Еще бы: Беркетэль, жрец-настоятель храма Астарты, - это фигура, с которой считались цари.
- Я слышал, - продолжал жрец, - ты ведешь себя недостойно, как и прежде. Неужели ты до сих пор не проникся благолепием и страхом перед людьми сильными и достойными?
Как ни ошеломительно было известие, что Лопоухий - жрец-настоятель, Астарт рассмеялся.
- Ты же сам боялся меня до смерти. Помнишь, когда ты предал нас, и я задал тебе трепку? Как же ты не помнишь? Ты за сладкую палочку и по злобе своей выдал, что мы таскали бревна из торговой гавани и унесли из храма много льняной ткани на паруса. Я вижу, ты и сейчас любишь сладкое.
- Не было такого, человече. За напрасные слова боги тебя покарают.
Горбун с почтением смотрел на Лопоухого и с опаской - на Астарта: видимо, тоже не из простых смертных, коль в таком тоне разговаривает с самим жрецом-настоятелем.
- Как же не было? - возмущался Астарт. - Хочешь, я позову Эреда? Или давай отыщем Ларит, она-то рассудит, кто из нас плохо помнит. Ведь это Ларит унесла ткань из хранилища, помнишь? Завернулась во много слоев и прошла мимо стражи...
- Нет больше Ларит, - дружелюбно - ну чем не приятель! - сказал Лопоухий. - Боги отняли у нее силы и радость жизни, видимо, за прошлое, о котором ты говоришь. - Лопоухий ткнул носильщика палочкой из слоновой кости, рабы бережно понесли паланкин, мягко раскачивая его из стороны в сторону - это нравилось господину. Затем продолжал, высунувшись из занавесок: - Тебе я предсказываю тот же конец.
Астарт задрожал от гнева: этот проклятый Лопоухий когда-то домогался внимания Ларит.
- Каков же ты, Лопоухий Беркетэль! - пробормотал он и, набрав воздух в грудь, крикнул на всю улицу: - И все-таки я тебе тогда всыпал!..
Рабы внезапно остановились, опустили паланкин на выложенную каменными плитами дорогу. Видя, что эти клейменные молодцы настроены очень решительно, Астарт бросился наутек.
...Астарт взбежал по каменным ступеням, и холодок храмовой тени окутал его. Перед малым алтарем Эшмуна - тысячи больных, собранных со всего Тира и его пригородов. Кашляющие, стонущие, молчаливые, орущие - они лежали на храмовых тюфяках и ждали исцеления. Между ними сновали редкие тени в лиловом - служители алтаря, приставленные для принятия жертвенных даров. Впрочем, им приходилось, кроме того, уносить трупы на дождавшихся милостей божьих.
