Евгений Коковин - Полярная гвоздика
5. ЛЮБАША-МЭНЕВА
Они познакомились и подружились давно, еще тем летом, когда на остров Новый привезли по бревнам разобранный дом - школьное здание. Он знаменитый на Севере сказочник и художник Степан Егорович Поморцев и маленькая девочка Любаша, которую по-ненецки звали Мэнева. После короткого канонадного шторма бледная июльская ночь присмирела над Медвежьей губой на острове Новом. Незаходящее полярное солнце укрылось за серыми клочковатыми облаками. Сухие, лохматые снежные перья тихо ложились на палубу и на тенты люков пришедшего парохода. Редкие и легкие, в унылом застывшем воздухе снежинки были почти невидимы. Едва пароход отдал якорь на рейде губы, как к его борту подошли пузатый четырехвесельный вельбот и полдесятка стрельных ненецких лодок. На вельботе приехал председатель островного Совета Филипп Ардеев. Старенький, но еще крепкий вельбот - прошлогодний подарок моряков гидрографического судна - был гордостью председателя. Капитан на мостике еще отдавал штурману последние распоряжения, а председатель по штормтрапу уже ловко вскарабкался на борт парохода. За ним так же быстро и ловко поднялась девчушка-ненка лет восьми. Она была одета в новенькую паницу, расшитую затейливыми цветными узорами-лентами. - Ты чего, Филипп Иванович, торопишься? - крикнул с мостика капитан. - Не мог подождать парадного трапа?! Председатель махнул рукой, хотел что-то ответить, но тут же попал в объятия Степана Егоровича Поморцева, своего старого знакомого. Последовали обычные при подобных встречах, нарочито бодрые и в то же время стеснительные "Ну, как?", "Что нового?", "Как здоровье?" И такие же ответы, краткие, улыбчивые "Да так", "Все хорошо". Они не виделись два года и теперь с любопытством рассматривали друг друга. Девочка, смело и бойко взобравшаяся по зыбкому штормтрапу, на палубе вдруг присмирела и прижалась к переборке. - А это кто? - спросил Поморцев. -У тебя, Филипп Иванович, дочерей-то, кажется, не было. - Не было, - смущенно ответил председатель. - Теперь вот есть. - Ну здравствуй, - Поморцев протянул девочке руку. -.Давай знакомиться. Как тебя зовут? Девочка исподлобья взглянула на Поморцева и нахмурилась. - Люба ее зовут, - сказал председатель. - Люба, Любовь, - сказал Поморцев. Он высвободил из рукава паницы руку девочки. - А меня зовут дед Степан Поморцев. Я тебе, Люба, сказки буду рассказывать. Много-много сказок! Паница у тебя богатая, Люба. Прямо княжна самоедская! Девочка перестала хмуриться, но молчала и удивленно смотрела на бородатого и гривастого, невысокого человека в поношенном черном плаще. Минут десять спустя капитан, сказочник и гости с острова уже сидели в кают-компании. - Значит, школу привезли? - спросил председатель. - И школу, и учителя, - сказал Поморцев. - Теперь, Люба, ты будешь учиться в школе. Будешь? Девочка дичлнво молчала. К чаю Поморцев принес из своей каюты банку варенья, а Любе подарил плитку шоколада с гривастым львом на этикетке. Девочка долго рассматривала этикетку, потом посмотрела на Поморцева и неожиданно сказала: - Ты такой. У тебя голова такая. Капитан и сказочник расхохотались. Люба смутилась и добавила: - Только у тебя глаза не такие, не злые... - Вот это хватка, - продолжал смеяться капитан. - Вот сравнила! Мы думали, что вы, Степан Егорович, больше похожи на моржа, а оказывается, вы - лев. И в самом деле похож, и правильно подметила: глаза то у вас не львиные. Только шевелюра с бородой. Подступало утро. Оно было таким же бледным и унылым, как и полярная ночь. Председатель ушел в каюту к капитану. Сказочник остался с Любой на палубе. На первых порах Степан Егорович рассказал коротенькую сказку. Люба внимательно слушала, но все время молчала, не сказала ни одного слова. И все же она становилась все доверчивее и спокойнее. А еще больше они познакомились и потом подружились уже на острове - в маленьком домике островного Совета, где жил председатель Филипп Иванович Ардеев. Всех знал на острове Новом Степан Егорович, даже шамана, ныне безработного и редко появляющегося в становище Медвежьем. А вот маленькую ненку Любу, которую по-ненецки звали Мэнева, он увидел в первый раз. Ее историю Поморцев узнал позднее от Филиппа Ивановича, у которого жила девочка. Отец Любы-Мэневы погиб на глазах у товарищей вблизи от Медвежьей губы в год рождения дочери. С двумя другими молодыми ненцами он выехал охотиться на чистиков, а встретился с моржом. Оба ствола ружья у охотника были заряжены дробью, бессильной перед огромным зверем. В скорости хода крошечная стрельная лодка тоже уступала моржу. Страшный удар бивнем по корме решил исход борьбы. Русский поп крестил девочку в часовне и назвал Любовью, а бабка Тасей противилась попу, ненавидела свою невестку Устинью, мать Любы, и звала девочку Мэневой. Тасей, уже взрослой, сама была насильно окрещена, но крест не носила. Она была еще не старая, но злая и упрямая женщина. Через год после гибели сына Тасей выгнала из чума невестку, и той пришлось с маленькой дочерью пойти к старому отцу Хатанзею. Свои три десятка оленей Любина бабка пасла в глубине острова, далеко в тундре. Она зналась с шаманом и в своем чуме хранила деревянных божков. Выезжая на охоту и на рыбалку, Тасей прятала древних дедовских божков под малицей в надежде на их помощь. Три года на острове об Октябрьской революции даже не слышали. Пароходы из Архангельска не приходили. Не приезжали на своих карбасах с Большой земли и русские промышленники и торговцы. За это время вдовый ненец Филипп Ардеев посватался и женился на вдове Устинье, матери Любы. Весть о новом замужестве невестки быстро долетела до чума Тасей. Взбешенная бабка запрягла оленей и понеслась в Медвежье. Она надумала отобрать внучку, но в пути сообразила, что девчонку ей легко не отдадут. Надоумил шаман, к которому Тасей заехала посоветоваться. Она выкрала девочку, когда Филиппа и Устиньи не было в чуме. Когда же Устинья, догадываясь, куда пропала Любаша, вместе с мужем подъехала к чуму Тасей, бабка встретила гостей с ружьем наготове. Так и осталась пятилетняя Люба-Мэнева жить у злой, нелюбимой, почти чужой бабки. - Нету у Тасей сына, - говорила бабка Любаше. - Нету у Тасей внука. Тасей будет старая. Мэнева будет оленей пасти, на охоту ходить, старою бабушку кормить. Так говорила Тасей, но сама она не очень заботилась о внучке и кормила ее дурно. Так говорила Тасей, но большая-большая старость была от нее еще далеко. А вообще Тасей говорила мало. И еще меньше говорила маленькая Люба. Подолгу оставаясь в чуме одна, она росла молчаливой и запуганной. Бабка выменивала у русских на песцовые шкурки водку и табак, и тогда девочка особенно боялась ее. Пьяная бабка плясала и пела и заставляла Мэневу курить трубку. Любаша кашляла, плакала и пыталась убежать. Но Тасей хватала ее, больно трясла за плечи и потом бросала на шкуры, а сама во весь голос пела, дико завывая, и плясала. Но вот в прошлом году Филиппа Ардеева избрали председателем островного Совета. Он переехал из чума в дом, а Устинья стала просить его вернуть в семью дочь. Дважды выезжал Филипп в тундру и упрашивал Тасей отдать девочку. Но бабка и слышать ничего не хотела и гнала председателя. И только перед майскими праздниками к Тасей за девочкой вместе с Филиппом и старым Хатанзеем отцом Устиньи - поехал русский метеоролог Осипов. Он не испугался ружья Тасей, подошел к ней и сказал: - Островной Совет постановил вернуть Устинье ее родную дочь. Ты слышишь, Тасей, Совет постановил, народ, все жители острова постановили. Метеоролог отстранил бабку и вошел в чум. Мэнева перепугалась и спряталась в шкуры. Оснпов силком вывел ее из чума и усадил на нарты. В бессильной злобе стояла Тасей у своего чума и молчала. И когда аргиш Филиппа тронулся в обратный путь, она завопила на всю тундру. - Мэнева моя! Мэнева будет моя! За несколько лет впервые в тот день поела Люба вдоволь и вкусно. Устинья была вне себя от радости и сразу принялась шить дочери новую паницу из давно припасенной шкуры белого оленя. Трудно приживалась Любаша в необычном для нее жилье - деревянном доме. Она охотно помогала матери по хозяйству, но мало разговаривала даже с ней. Расположения нелюдимки не могли добиться ни Филипп, ни метеоролог Осипов, ни сверстницы из ближнего стойбища. Чудо сотворил сказочник и художник Поморцев. С дня приезда девочка потянулась к нему. Может быть, тому причиной была его необычная внешность. А может быть, ей понравилась веселая, а под конец чуть грустная сказка, рассказанная Степаном Егоровичем. Но только на другой день они вдвоем уже отправились в маленькое путешествие по берегу Медвежьей губы. Поморцев прихватил с собой этюдник. На глазах у изумленной Любаши он нарисовал акварелью прибрежною сопку и около нее отдыхающую оленью упряжку. Конечно, Любаша никогда и ничего не слышала о Ленине. Поморцев рассказывал ей о великом вожде. Девочка многого не понимала, но она уже стала во всем верить Егорычу, как по примеру других ненцев называла сказочника. Она чувствовала в большом человеке, о котором говорил Егорыч и который жил далеко-далеко, в Москве, своего большого друга, друга ненцев. Она постоянно спрашивала: - Когда Ленин приедет к нам? - и просила: Привези к нам Ленина! Поморцев подарил девочке маленький гипсовый бюст Пушкина и прочитал ей "Сказку о попе и работнике его Балде". И опять многого не поняла Любаша. Держа бюст поэта, она спросила: - Это сядэй? Сядэй был у бабки Тасей - деревянный божок. Таких божков русские торговцы и промышленники называли болванами. - Нет, это не сядэй, - объяснял Поморцев. - Это тоже большой русский человек. Он писал стихи. Он писал книги. Веселый Пушкин со своими сказками сопровождал старика и девочку в их длительных походах по берегам бухты и ягельным просторам тундры. Впереди вышагивал Кот ученый под охраной семи богатырей. А путешественников охраняли еще тридцать три богатыря во главе с дядькой Черномором и князем Гвидоном. Тут же следовали отважный Руслан и хитроумный Балда. И даже золотая рыбка приплыла из Синего моря в Ледовитый океан и превращала Любашу то в прекрасную царевну Лебедь, то в добрую фею. И маленькой ненке очень хотелось самой творить хорошие дела для хороших людей. О приезде русских с Большой земли прослышала Тасей. У нее давно окончились запасы пороха и дроби, давным-давно не было табаку и чаю, заканчивалась мука. Но велика была ее досада, когда она узнала, что приехали не торговцы. Кое-что она выменяла на шкурки у команды. У советских моряков были табак и чай. Но не было пороха, муки и водки. Переждав, когда Филипп ушел из дому, Тасей зашла к невестке. Поморцева она видела и раньше, в прошлые его приезды на остров. Войдя в дом, Тасей прикинулась больной и доброй. Она даже подсунула Любаше песцовую шкурку, которую девочка тут же отодвинула от себя. Незлопамятная Устинья накормила бабку, наделила ее хлебом и сахаром. Старуха отказалась лечь на кровать. Валяясь на полу, на оленьей шкуре, она охала и стонала от мнимой боли. 6. ХЛЕБНЫЙ БОЖОК
