Андрей Шляхов - Нежная любовь главных злодеев истории
Любое святотатство было ему по силам. Так, однажды во время жертвоприношения в храме Калигула оделся помощником резника, а когда к алтарю подвели жертвенное животное, вдруг размахнулся и преспокойно убил одним ударом молота самого жреца- резника.
Зависти и злобы в Калигуле было еще больше, чем жестокости. Он приказал разбить все статуи прославленных мужей прошлого, а также запретил воздвигать живым людям статуи или скульптурные портреты без его одобрения. Разумеется, одобрения удостаивались только изображения самого императора и никого более.
Калигула мог приказать обрить красивому юноше затылок, чтобы этим его обезобразить, а мог и попросту приказать убить дерзкого, который посмел затмить красотой самого императора. Светоний писал: «Был некий Эзий Прокул, сын старшего центуриона, за огромный рост и пригожий вид прозванный Колосс-эротом [то есть громадным, как колосс, и прекрасным, как Эрот, посланец любви. — А. Ш.] его он во время зрелищ вдруг приказал согнать с места, вывести на арену, стравить с гладиатором легко вооруженным, потом с тяжело вооруженным, а когда тот оба раза вышел победителем, — связать, одеть в лохмотья, провести по улицам на потеху бабам и, наконец, прирезать. Поистине не было человека такого безродного и такого убогого, которого он не постарался бы обездолить».
Не чурался Калигула и мужеложства, которое в Древнем Риме, в отличие от Древней Греции, осуждалось и каралось весьма сурово — вплоть до смертной казни.
Некий Валерий Катулл, юноша из знатного Римского рода, без стеснения жаловался своим приятелям, что от неустанных любовных забав с императором-сладострастником у него болит поясница. Было у Калигулы и множество других любовников мужского пола.
Он был настолько любвеобилен, что не делал никакой разницы между мужчинами и женщинами, причем, утоляя свою страсть, непременно старался причинить жертве боль. Грубый секс был повсеместно распространен в Древнем Риме, где считалось, что победа на любовном ристалище неотделима от насилия, но Калигула оставил далеко позади всех своих современников.
Выросший среди солдат и, казалось бы, не привыкший к роскоши, Калигула, став императором, переплюнул своим непомерным расточительством самых отчаянных транжир из числа своих предшественников. Послушаем Светония, оставившего нам весьма подробные записи о жизни двенадцати римских цезарей, начиная с божественного Юлия: «Он (Калигула. — А. Ш.) выдумал неслыханные омовения, диковинные яства и пиры — купался в благовонных маслах, горячих и холодных, пил драгоценные жемчужины, растворенные в уксусе, сотрапезникам раздавал хлеб и закуски на чистом золоте. «Нужно жить или скромником, или цезарем!» — говорил он. Даже деньги в немалом количестве он бросал в народ с крыши Юлиевой базилики несколько дней подряд. Он построил либурнские галеры в десять рядов весел, с жемчужной кормой, с разноцветными парусами, с огромными купальнями, портиками, пиршественными покоями, даже с виноградниками и плодовыми садами всякого рода: пируя в них средь бела дня, он под музыку и пенье плавал вдоль побережья Кампании. Сооружая виллы и загородные дома, он забывал про всякий здравый смысл, стараясь лишь о том, чтобы построить то, что построить казалось невозможно. И оттого поднимались плотины в глубоком и бурном море, в кремневых утесах прорубались проходы, долины насыпями возвышались до гор, и горы, перекопанные, сравнивались с землей, — и все это с невероятной быстротой, потому что за промедление платились жизнью».
Тиберий оставил в казне два миллиарда семьсот миллионов сестерциев — гигантскую по тем временам сумму. Калигула ухитрился спустить ее меньше чем за год.
Оставшись без денег, молодой император принялся добывать их с присущим ему бесстыдством.
Он заставлял людей, чьи деды и прадеды купили себе и своим потомкам римское гражданство, платить заново, распространяя понятие «потомки» лишь на сыновей приобретателя. Он стремился стать сонаследником чуть ли не каждого наследства в Риме. Он без стеснения облагал подданных непомерными поборами. Он устраивал самые разнообразные торги, лично назначая и взвинчивая на них цены. Разумеется, весь доход с торгов обращался в императорскую казну. Знатным людям, желавшим отобедать вместе с императором, приходилось хорошенько раскошеливаться, и вообще подданные привыкли платить Калигуле за все, буквально за каждый чих или за каждый вздох. Не брезговал император и банальным ростовщичеством, ссужая деньги под баснословные проценты и безжалостно взимая положенное (а часто и сверх того) с должников.
Обуреваемый манией стяжательства и совершенно не стыдясь притом своих запуганных до дрожи подданных, Калигула устроил роскошный и огромный бордель (по- древнеримски — лупанар), где по его принуждению почтенные замужние матроны, а также юноши и девушки из знатных семейств предлагали себя всем желающим за деньги, прямиком шедшие Калигуле.
Стоило у Калигулы родиться дочери, как он тут же принялся требовать у подданных приношений на ее воспитание и приданое.
Его страсть к золоту доходила до того, что Калигула приказывал слугам рассыпать золотые монеты по полу так, чтобы они сплошь устилали его, и принимался ходить по золоту босыми ногами или даже кататься по нему всем телом. Ему мало было благ, которые приобретались за деньги, — он стремился получать удовольствие непосредственно от контакта с золотыми монетами.
При всей жестокости и кровожадности воином, а тем более полководцем Калигула не был. За все время правления он всего лишь раз озаботился войной, да и то по чистой случайности. Однажды императору напомнили о том, что следует пополнить отряд его телохранителей-германцев, и он вдруг решил пойти войной на Германию.
Калигула давно уже приучил римлян к тому, что все его желания, даже самые сумасбродные, следует исполнять незамедлительно и в точности. Вскоре армия была собрана и отправилась в поход, возглавляемая самим императором.
Калигула пытался играть роль мудрого и строгого полководца, но его затея потерпела провал, что, впрочем, не помешало императору вернуться в Рим с триумфом.
«А казнохранителям своим он написал, чтобы триумф они подготовили такой, какого никто не видел, но тратились бы на него как можно меньше: ведь в их распоряжении - имущество всего населения», - писал Светоний.
Множество злодеяний не могло пройти бесследно — по свидетельству современников, Калигулу мучила бессонница. По ночам он подолгу не мог уснуть, а когда сон, наконец, приходил к нему, был он весьма неспокойным и спал император не более трех часов подряд. Калигулу тревожили странные видения, порой к нему являлись призраки. Вне всякого сомнения, были среди них и те, кто пал жертвой свирепого и кровожадного императора. Наводя страх на подданных, он бродил в ожидании долгожданного рассвета по бесконечным переходам своего дворца, ища, на ком бы сорвать зло.
Императорская манера одеваться поражала римлян. Совершенно не думая о том, какое впечатление его наряд производит на окружающих, Калигула мог появиться на людях в одежде, недостойной не только императора, но и обычного мужчины. «Часто он выходил к народу в цветных, шитых жемчугом накидках, с рукавами и запястьями, иногда в шелках (шелковые одежды в то время носили только женщины. — А. Ш.) и женских покрывалах, обутый то в сандалии или котурны [особые сапоги на высокой подошве, в которых выступали трагические актеры, чтобы публика лучше их видела. —А. Ш. ], то в солдатские сапоги, а то и в женские туфли; много раз он появлялся с позолоченной бородой, держа в руке молнию, или трезубец, или жезл - знаки богов, или даже в облачении Венеры. Триумфальное одеяние он носил постоянно даже до своего похода, а иногда надевал панцирь Александра Великого, добытый из его гробницы», — писал Светоний.
Калигула был превосходным оратором — красноречивым, находчивым, не лезущим в карман за метким словом. Любящий покрасоваться, он всегда был готов выступить с речью перед любой аудиторией, находя в этом занятии особенную радость, если речь была обвинительной. Его актерские способности были выше всяческих похвал — он искусно владел своим голосом, придавая ему соответствующую моменту выразительность, и подкреплял его продуманными, отточенными жестами и мимикой, выглядевшей совершенно естественной и искренней. При всем том Калигула, больше привыкший выступать перед солдатами и чернью, нежели перед патрициями и вообще людьми образованными, презирал изящный слог и никогда не отличался мягкостью своих красочных выражений. Разумеется, успеху других ораторов Калигула страстно завидовал. Бедные, бедные ораторы... Должно быть, дорого обходилась им высочайшая зависть!
