Альберт Шпеер - Воспоминания
Однако все впечатления тускнели от бедности и безработицы. «Закат Европы» Шпенглера убедил меня, что мы живем в период упадка, имеющего сходство с позднеримской эпохой: инфляция, упадок нравов, беспомощность империи. Эссе «Пруссачество и социализм» восхитило меня презрением к роскоши и уюту. Здесь сошлись уроки Шпенглера и Тессенова. Однако мой учитель, в отличие от Шпенглера, сохранял надежду на будущее. В ироническом тоне он выступил против «культа героя» того времени. "Может быть, нас окружают сплошные непонятные действительно «величайшие герои, которые в своем высочайшем хотении и умении вполне вправе отмахиваться даже от самых ужасных вещей, как от незначимых побочных явлений, и смеяться над ними. Может быть, прежде чем вновь смогут расцвести города и ремесла, должен пойти дождь из серы, может быть, для их последнего расцвета нужны народы, прошедшие через все круги ада» «»
Летом 1927 г., после 9 семестров учебы, я выдержал дипломный экзамен. Следующей весной я в свои 23 года стал одним из самых молодых ассистентов института. Когда в последний год войны устроили благотворительный базар, гадалка предсказала мне: «Ты рано познаешь славу и рано уйдешь на покой». Вот уж у меня были основания подумать об этом предсказании, потому что я довольно точно мог бы предположить, что я, если бы только захотел, когда-нибудь, как и мой учитель, стал бы преподавать в Техническом институте.
Это место ассистента сделало возможной мою женитьбу. В свадебное путешествие мы отправились не в Италию, а по уединенным мекленбургским озерам с поросшими лесом берегами. Мы взяли с собой байдарки и палатку. Наши лодки мы спустили на воду в Шпандау, в нескольких сотнях метров от тюрьмы, в которой мне суждено было провести двадцать лет моей жизни.
Глава 2
Профессия и призвание
В 1928 г. я чуть было не стал государственным и придворным архитектором. Аманулла, повелитель афганцев, хотел реформировать свою страну; для этого он пожелал пригласить молодых немецких техников. Йозеф Брикс, профессор градо— и дорожного строительства, составил группу. Я должен был ехать в качестве градостроителя, архитектора и, кроме того, преподавателя архитектуры в одном техническом учебном заведении, которое собирались открыть в Кабуле. Моя жена вместе со мной проштудировала все книги об этой изолированной стране, какие только удалось достать; мы размышляли, как из простых построек создать национальный стиль и, рассматривая девственные горы, строили планы, как мы будем ходить на лыжах. Были предложены выгодные условия контракта; но едва только все стало совсем определенным, короля с большими почестями принял Гинденбург, как афганцы устроили государственный переворот и сбросили своего правителя.
И все же меня утешала перспектива продолжить работу у Тессенова. Я и раньше колебался, а тут уж просто обрадовался, что вследствие падения Амануллы мне не нужно принимать решение. Семинар занимал у меня только три дня в неделю; кроме того, было пять месяцев студенческих каникул. Тем не менее, я получал за это 300 рейхсмарок; это примерно соответствовало сегодняшним 800 маркам. Тессенов не читал лекции, а исправлял в большой аудитории работы своих чуть ли не пятидесяти студентов. Его можно было видеть примерно 4-6 часов в неделю, все остальное время студенты должны были довольствоваться моими консультациями и исправлениями.
Особенно напряженно я работал в первые месяцы. Студенты сначала были критически настроены по отношению ко мне и старались подловить меня на некомпетентности или обнаружить у меня какую-либо слабинку. Лишь постепенно ушла моя робость новичка. Однако заказы на строительство, которые я надеялся выполнить в щедро отпущенное мне свободное время, не поступали. Наверное, я слишком уж моложаво выглядел, кроме того, строительная деятельность находилась в упадке вследствие экономической депрессии. Исключением стал заказ на строительство гейдельбергского дома родителей моей жены. Это была непримечательная постройка, за которой последовали еще несколько творений того же рода: два пристроенных к виллам на Ваннзее гаража и перепланировка берлинского общежития службы по обмену кадрами высших учебных заведений.
В 1930 г. мы на своих двух байдарках поплыли от петель Дуная вниз по течению до Вены. Когда мы вернулись, 14 сентября состоялись выборы в рейхстаг, оставшиеся у меня в памяти только потому, что их результат чрезвычайно взволновал моего отца. НСДАП получила 107 мандатов и внезапно оказалась в центре политических дебатов. Непредвиденный успех на выборах пробудил в моем отце самые мрачные опасения, связанные прежде всего с социалистическими тенденциями в НСДАП; он ведь уже был обеспокоен силой социал-демократов и коммунистов.
Наш технический институт тем временем стал гнездом национал-социализма. В то время как небольшая группа студентов-коммунистов сконцентрировалась в семинаре профессора Пельцига, национал-социалисты собирались у Тессенова, хотя сам он был и оставался открытым врагом гитлеризма. И все же были невысказанные и нечаянные переллели между его учением и идеологией национал-социалистов. Конечно, Тессенов не сознавал, что они есть. Без сомнения, он пришел бы в негодование при мысли о родстве между его представлениями и национал-социалистическими взглядами.
Тессенов среди прочего учил: "Стиль выходит из народа. Само собой разумеется, что родину любят. Интернационализм не может дать никакой истинной культуры. Она выходит только из материнского лона народа. 1 «»
Гитлер также отвергал интернационализацию искусства, его соратники видели в родной почве корни обновления. Тессенов осуждал большие города, противопоставляя им крестьянские представления: «Большой город — ужасная вещь. Большой город — это хаос старого и нового. Большой город — это борьба, жестокая борьба. Все уютное следует оставить за его пределами… Там, где городское встречается с крестьянами, крестьянство гибнет. Жаль, что нельзя иметь крестьянский менталитет». Точно таким же образом Гитлер выступил против морального разложения в больших городах, предостерегал против вреда, которым цивилизация угрожает биологической субстанции народа, и прочеркивал важность сохранения здорового крестьянства как стержня государства.
Гитлер умел инстинктивно схватывать подобные направления общественного сознания своего времени, частично еще неосязаемые и находящиеся в диффузном состоянии, формулировать их и использовать в своих целях.
На консультациях студенты-национал-социалисты часто втягивали меня в политические дискуссии. Конечно, мнения Тессенова вызывали страстные споры. Слабые аргументы, которые я пытался почерпнуть из политического словаря моего отца, они без труда опровергали с диалектической искушенностью.
Студенческая молодежь того времени искала свои идеалы преимущественно в лагере экстремистов, и гитлеровская партия как раз и обратилась к идеализму этого мятущегося поколения. А разве Тессенов не подстегивал их фанатизм? Примерно в 1931 г. он высказался следующим образом: "По всей видимости, должен будет появиться кто-то с совсем примитивным сознанием. Мышление наших современников стало слишклм уж сложным. Необразованный человек, какой-нибудь крестьянин гораздо легче смог бы решить все проблемы, именно потому, что он еще не испорчен. Он также нашел бы в себе силы для реализации своих простых идей. 2 «» Нам казалось, это беглое замечание применимо к Гитлеру.
В это время Гитлер выступал на берлинской «Заячьей пустоши» перед студентами Берлинского университета и Технического института. Мои студенты потащили меня, правда, еще не убежденного, но колеблющегося, с собой, и я пошел. Грязные стены, узкие проходы и неухоженные интерьеры производили впечатление бедности; обычно здесь проходили рабочие пирушки. Зал был переполнен. Казалось, будто почти все студенчество Берлина хотело видеть и слышать этого человека, которому его сторонники приписывали столько замечательного, а противники — так много плохого. Многочисленная профессура сидела на почетных местах в центре лишенных каких-либо украшений подмостков; ее присутствие, собственно, только и придавало общественное значение этому мероприятию. Нашей группе тоже удалось пробиться на хорошие места на трибуне недалеко от оратора.
Гитлер появился, приветствуемый многочисленными сторонниками из числа студентов. Уже сам по себе этот восторг произвел на меня большое впечатление. Но и его выступление было для меня неожиданностью. На плакатах и карикатурах его изображали в гимнастерке с портупеей, с нарукавной повязкой со свастикой и с диковатой челкой. Здесь же он появился в хорошо сидящем синем костюме, он старался продемонстрировать хорошие буржуавзные манеры, все подчеркивало впечатление разумной сдержанности. Позднее я узнал, что он отлично умел — осознанно или интуитивно — приспосабливаться к своему окружению.
