Коллектив авторов - Александр II. Трагедия реформатора: люди в судьбах реформ, реформы в судьбах людей: сборник статей

Значительным проблемным узлом истории преобразований Александра II назван (В.В. Ведерников) раскол между реформаторами и революционерами, которые до 1859 г. выступали единой командой (М.Н. Катков, вел. кн. Елена Павловна, М.П. Погодин, А.И. Герцен, Н.Г. Чернышевский). Еще одну проблему формирования образа Александра II в советской историографии (по мнению М.Д. Долбилова) создала двусмысленность темы народовольческого террора.

В ходе дискуссии указывалось на необходимость и продуктивность сравнительного подхода (Е.А. Правилова) со ссылкой на проведение семинара о реформах в Турции в 1860-е гг., на котором рассматривался вопрос о превращении этого государства в европеизированную страну, быстро преодолевающую социально-экономическое отставание. При этом помещение реформ 1860-х гг. в перспективу выбора и возможностей подталкивает к выводу, что роль личностей в этом процессе оказывается не столь уж и значительной. Также в дискуссии прозвучало предложение рассматривать долгосрочные последствия перемен, оценить роль реформы в создании революционной обстановки (Ю.И. Басилов), как это произошло, по мнению некоторых немецких историков, в Германии. Там реформы 1807–1813 гг. создали «горизонт ожиданий» для социальных сил, оставшихся недовольными так называемыми половинчатыми реформами, которые и привели Пруссию к революции 1848 г. В результате проведения земской и городской реформы в России появились новые люди — носители новой политической культуры, которым было откровенно тесно в рамках самодержавия, не способного к радикальным реформам и к диалогу с политическими оппонентами. В дискуссии отмечалось (М.Д. Долбилов), что заметное в историографии и в ходе данной конференции тяготение к уже упоминавшемуся «историческому контексту» реформы 1861 г. создает сомнительное впечатление достаточно основательной изученности самого эпохального события, его подготовки и проведения. На самом же деле здесь немало дискуссионных проблем. Одна из них — личное участие царя в подготовке и проведении реформ, другая — особенности работы бюрократического аппарата в условиях радикальных социально-экономических перемен. В фокус внимания историков должны попасть сложные взаимоотношения внутри российской элиты, взаимодействие ее различных влиятельных представителей.

Подведение итогов конференции позволяет сделать вывод о том, что трудно ожидать возврата к эпохе, когда создавались работы, подобные уже упоминавшейся монографии Л.Г. Захаровой. Сегодня главное — осмысление событий прошлого на основе уже введенных в оборот источников, их новое прочтение, предложение и обоснование новых подходов к изучению эпохи Великих реформ Александра II.

Владимир Ведерников.

ВЕЛИКАЯ РЕФОРМА ИЛИ РЕВОЛЮЦИОННАЯ СИТУАЦИЯ?

(к оценке движущих сил преобразований в отечественной историографии 1871–1986 гг.)

В историю общественной мысли и общественного движения России середина XIX в. вошла как важная переломная эпоха, сопоставимая, пожалуй, только с временем Петровских реформ. При этом основное ее содержание оценивалось в научной и публицистической литературе неоднозначно. Одним из первых, кто проанализировал преобразования 60-х гг. как внутренне единый процесс, был публицист и общественный деятель А. А. Головачев, опубликовавший в 1871–1872 гг. цикл статей «Десять лет реформ». В своем труде, отличавшемся критической направленностью по отношению к уже проведенным преобразованиям, он доказывал, что окончательный разрыв с прошлым еще не достигнут. «Мы не видим в новых законах ограждения новых начал от старых принципов», — писал автор{13}. Причину же реформ он усматривал в поражении России в Крымской войне{14}. Вышедшая двадцатью годами позже книга Г.А. Джаншиева была написана в форме «исторических справок» к юбилеям реформ. Появившаяся в период ревизии реформ, она отстаивала наследие 60-х гг. от покушений реакции. Поэтому Джаншиев старался не замечать недостатков преобразований, а причину их склонен был усматривать в духе гуманизма, сочувствия к крестьянам, характерном для людей сороковых годов. По его убеждению, крестьяне спокойно ждали своего освобождения, а слухи о возможных беспорядках были безосновательны и инспирировались в целях противодействия реформам реакционной партией{15}.

История преобразований была подробно изложена в курсе лекций А.А. Корнилова. Его работа, написанная вскоре после Первой русской революции, проникнута скепсисом по отношению к реформистским потенциям власти. В его изображении Александр II — умеренный консерватор, который «сделался сторонником реформ не в силу своей симпатии к людям, произносившим в сороковые годы свои аннибаловы клятвы против крепостного права, а в силу прочно сознанного им в эпоху Крымской войны убеждения в необходимости умеренных преобразований»{16}. Из-за слабости общественного движения именно умеренные консерваторы и были главными двигателями реформ. Крестьяне же, «пока разрабатывалась реформа, с необыкновенным терпением в течение четырех лет ждали решения своей участи»{17}. С еще большим скептицизмом оценивал результаты преобразований Н.А. Котляревский. Если для Корнилова реформы, при всех их недостатках, все же символизировали разрыв дореформенной и пореформенной эпох, то для Котляревского «шестидесятые годы, как и последующая вереница лет, вплоть до событий 1905 г., были эпилогом дореформенной России, а не первыми годами России обновленной и возрожденной»{18}. Считая, что накануне освобождения «народная масса успела сильно озлобиться», а «крестьянские волнения и бунты учащались»{19}, Котляревский все же ни им, ни радикальному направлению общественного движения не отводил решающей роли в подготовке преобразований. «Иные силы двигали тогда нашей жизнью и не радикальным кругам тогдашнего общества обязаны мы той подготовительной работой, которая в 1861 г. надломила главный устой дореформенного строя», — писал он{20}.

50-летие реформы вызвало поток документальных публикаций, научных и публицистических статей. В числе писавших о реформе были и ведущие марксистские публицисты Г.В. Плеханов и В.И. Ленин. Плеханов крайне критично оценивал реформу 1861 г., равно как и либеральную апологетику освобождения крестьян. Указывая на возрастание числа крестьянских волнений, он тем не менее не считал их силой, способной побудить правительство к отмене крепостного права. Главную причину реформы Плеханов, исходя из марксистской доктрины, усматривал в экономическом факторе, который приводил «наиболее образованных помещиков к той мысли, что поддержание крепостной зависимости не так выгодно для их сословия, как это думают его невежественные представители»{21}.

Эта идея Плеханова была конкретизирована в работах М.Н. Покровского — единственного историка-профессионала, стоявшего на марксистских позициях. По его мнению, повышение хлебных цен на мировом рынке делало для помещика невыгодной барщинную систему хозяйства и заставляло искать выход в крестьянской реформе, исходившей «не от юридических или моральных соображений, а от чисто экономического расчета»{22}. Правительство, обескураженное поражением в войне, было напугано не столько уже существующими крестьянскими волнениями, сколько самой возможностью их возникновения в ослабленной поражениями стране. Революционному движению Покровский также не отводил сколько-нибудь значимой роли. «В руках Чернышевского и его кружка никакой реальной силы не было», — писал он, показывая, что радикалы не имели никаких контактов ни с крестьянским, ни с рабочим движением. Результаты реформ Покровский оценивал чрезвычайно высоко, считая, что Россия превратилась в «буржуазную монархию». Само содержание эпохи оценено исследователем неоднозначно. В «Русской истории с древнейших времен» раздел назван нейтрально: «Шестидесятые годы», но в вышедшем несколько ранее томе «Истории России в XIX веке» Покровский называл 19 февраля «революцией сверху»{23}.

Итак, дореволюционная историография, несмотря на существенную разницу в теоретико-методологических подходах и оценке последствий преобразований, решающую роль в осуществлении реформ отводила правительственному аппарату и не рассматривала ни крестьянские волнения, ни радикальное крыло общественного движения в качестве силы, противостоящей режиму. Справедливости ради отмечу, что революционная тема присутствовала в публицистике современников реформы. Как «революцию» оценил готовящиеся преобразования А.И. Герцен. Однако эту «революцию» он трактовал исключительно как радикальную смену внутриполитического курса, последствием которой и будет освобождение крестьян. По его словам, «для этой перемены достаточно было одной несчастной войны и ряда уступок общественному мнению со стороны правительства»{24}. Иначе говоря, своеобразие «революции» заключалось в том, что она могла реализоваться без массового народного движения, без насилия, благодаря солидарным действиям власти и общества.