Монгольское нашествие на Русь 1223–1253 гг. - Денис Григорьевич Хрусталёв
«Юрьи же сам не поиде, [ни посла к ним,] ни же пакы послуша князь рязаньскых молбы, но сам хоте особо брань сътворити. Но уже бяше божию гневу не противитися, яко же речено бысть древле Исусу Наугину господомь; егда веде я господь на землю обетованую, тогда рече: „Аз пошлю на ня преже вас недоумение и грозу и страх и трепетъ“. Також и преже сих отъят господ от нас силу и храбрость, а недоумение и грозу и страх и трепет вложи в нас за грехы наша»[197].
Рязань в первой трети XIII в. Вид с севера.
Примечательно, что позднейшая «Повесть о разорении Рязани Батыем» предлагает более живописную версию событий, в которых центром произошедшего выступает не отказ Владимирского князя в помощи, а самостоятельные переговоры рязанцев с монголами. Согласно этому источнику, после того как «безбожный царь Батый» пришел «на Русскую землю» и остановился на р. Воронеж («ста на реце на Воронеже»), он «присла на Резань» к князю Юрию Игваревичу «послы безделны», то есть бесполезные, ложные:
«…просяща десятины въ всем: во князех, и во всяких людех, и во всем». «И услыша великий князь Юрьи Ингоревич Резанский приход безбожнаго царя Батыа, и вскоре посла в град Владимер к благоверному и великому князю Георгию Всеволодовичю Владимерскому, прося помощи у него…»[198]
Повесть составлялась более чем через 30 лет после описанных событий, и отдельные словосочетания здесь часто носят случайный характер. Так, заранее сообщается, что послы были «безделны», а за помощью рязанцы посылают, лишь только «услыша» о подходе монголов. Это, конечно, не более чем смысловая конструкция, в которой при всем при том сохраняется безусловно верная последовательность событий.
После получения отказа в военной поддержке Юрий Ингваревич, согласно Повести, созывает «братью» на совет. В собрании приняли участие три Ингваревича — Юрий, Роман, Олег, а также Юрий Давыдович Муромский и кто-то из пронских князей, отождествить которого затруднительно. Вожди собрались для определения дальнейших совместных действий в условиях неисполнения Суздалем обязанностей сюзерена. Феодальное право, как известно, позволяет вассалам отказаться от присяги в том случае, если их покровитель оказывается неспособным их защитить. Князья начали искать новые ориентиры. Во-первых, сам факт совещания говорит о союзе Рязани, Пронска, Мурома, а также Коломны, чья принадлежность к Суздальскому княжеству в те годы, видимо, была (или стала?) условной. Во-вторых, коллегиально было принято решение искать сепаратного соглашения с Батыем: «…и начаша совещевати, яко нечестиваго подобает утоляти дары». Речи о войне пока не шло: ведь, как было сказано выше, рязанцы немедленно по прибытии монгольского посольства согласились на предложенные ханом условия. Поэтому у князей были основания рассчитывать на возможность избежать войны. С другой стороны, планы монголов на мировое господство не были секретом даже для странствующего доминиканского монаха, практически не понимавшего местных языков, а уж тем более не могли оставлять иллюзий владетелям Рязани. Поэтому основной целью переговорного процесса с Батыем должно было стать максимальное оттягивание начала конфликта.
Для переговоров и в качестве заложника в ставку Батыя на Воронеж снарядили сына Юрия Ингваревича Федора «з дары и молении великиими, чтобы не воевал Резанския земли». По внешним признакам миссия княжича оказалась успешной:
«Безбожный царь Батый, льстив бо и немилосерд, приа дары и охапися лестию не воевати Резанския земли, и яряся хваляся воевати Русскую землю»[199].
Сепаратный мир заключили и, казалось бы, ничто не предвещало беды. С рязанской стороны нежелание конфликта было вполне искренним. В случае войны их поражение было предопределено. Кроме того, подстрекая хана к вторжению в «Русскую землю», под которой, судя по всему, понималась Северо-Восточная Русь, они оказывались изгоями среди своих же родственников, а также восстанавливали против себя Владимирского великого князя. При прочих равных Батыя также должны были в большей степени интересовать близкий к половецкой степи Киев и могущественный Владимир Залесский, а не бедная пограничная Рязань. Однако эти расчеты оказались неверными.
Исследователи разнятся во мнениях о причинах, побудивших Батыя разорвать только что заключенный мир. «Повесть о разорении Рязани Батыем» объясняет случившееся гневом хана, которому княжич Федор отказался предоставить «на ложе» свою жену Евпраксию:
«И нача [Батый] просити у рязаньских князей тщери или сестры собе на ложе. И некий от велмож резанских завистию насочи безбожному царю Батыю на князя Федора Юрьевича Резанскаго, яко имеет у собе княгиню от царьска рода, и лепотою-телом красна бе зело. Царь Батый, лукав есть и немилостивъ в неверии своем, пореваем в похоти плоти своея, и рече князю Федору Юрьевичю: „Дай мне, княже, ведети жены твоей красоту!“ Благоверный князь Федор Юрьевич Резанской и посмеяся, и рече царю: „Не полезно бо есть нам, христианом, тобе, нечестивому царю, водити жены своя на блуд, — аще нас приодолееши, то и женами нашими владети начнеши“»[200].
В просьбе Батыя самой по себе не было ничего необычного. Для монголов требование от покоренных народов женщин себе «на ложе» было обычным, а если оно исходило от самого хана — даже почетным. Однако Федор об этом не знал. Его реакция отражала чуждую монголам парадигму и, кажется, изумила чингизида, показалась ему оскорбительной:
«Безбожный царь Батый возярися и огорчися и повеле вскоре убити благовернаго князя Федора Юрьевича, а тело его повеле поврещи зверем и птицам на разтерзание; инех князей, нарочитых людей воиньских побилъ»[201].
Разумеется, мы не склонны связывать начало монгольского вторжения борьбой за честь княгини Евпраксии. Однако считаем, что какие-то общие отзвуки реальных событий эта история все же несет. Например, факт убийства русских послов в монгольской ставке, кажется, не вызывает сомнений. Любопытно отметить, что даже Повесть не говорит о немедленном наказании Федора, но лишь «вскоре». Поводов для этой резни могло быть несколько. Причем дипломатическая неопытность княжича Федора, да и вообще всех рязанских князей, внешней политикой которых последние годы занимался исключительно суздальский сюзерен, могла играть не последнюю роль.
С другой стороны, не следует игнорировать фактор большой межгосударственной интриги. Сепаратное соглашение Рязани с Батыем напрямую било по интересам Владимирского князя, который
