Эрих Машке - Немецкий орден
Все это еще более сблизило братьев. Вскоре комтур Данцига стал единственным доверенным лицом великого магистра. У них были не только одинаковые имена, но и слишком похожие характеры. Разница была лишь в том, что комтур был моложе, и потому жесткость и грубость его характера сразу же находила выход, а великий магистр умел себя сдерживать, направляя энергию на великие цели. Однако и великие качества, присущие магистру, были не чужды его младшему брату. Конечно, им не хватало главного — глубокой морали, и деятельность старшего брата слишком страдала от этого. И пока не совершилась трагедия его жизни, младший брат оставался лишь его злой тенью, этаким демоном, обретшим плоть, черной силой, ворвавшейся в его судьбу.
Различие же между братьями проявилось тогда, когда понадобилось пролить кровь подданных, дабы очистить государство. Не прошло и месяца со дня той казни в Данциге, как были схвачены комтур Редена, Георг фон Вирсберг, и несколько дворян; они обвинялись в том, что готовили убийство великого магистра, место которого должен был занять Георг фон Вирсберг, и собирались взять в плен комтура Данцига, а земли передать Польше. И здесь магистр действовал решительно. Николаус фон Ренис, предводитель объединявшего рыцарей Кульмской земли Союза ящериц, который во время битвы при Танненберге подал сигнал к бегству, и еще несколько дворян закончили свою жизнь на эшафоте. Комтур Редена был приговорен капитулом ордена к пожизненному заключению.
Тем заговор и закончился. Однако для великого магистра это послужило сигналом опасности. Он был обеспокоен этим даже больше, чем сопротивлением Данцига. Ведь Георг фон Вирсберг тоже был членом ордена! Значит, враги были не только среди поляков. И налаживать отношения надо было не только с прусскими сословными представителями. Враги были и в самом ордене. Как он был неосмотрителен, требуя от братьев стольких жертв. Ведь братья вовсе не желали идти по тому пути, который он считал единственно возможным. Он чувствовал, что скоро окажется в полном одиночестве.
Однако он продолжал идти тем же путем. Возможно, он возлагал какие-то надежды на решение третейского суда Римского короля в Офене. Чтобы расплатиться с поляками, нужно было вводить еще один налог. Причем взиматься он должен был со всех: с мирян и священнослужителей, с батраков и домашних слуг, вплоть до самого последнего пастуха. Конечно, это могло повлечь новые волнения и протесты со стороны представителей сословий и самого ордена. Генрих понимал, что прежде чем требовать чего-то от сословий, нужно было наделить их правами. И он принял решение: государство не должно больше основываться на одном лишь ордене. Осенью 1412 года, заручившись согласием высших должностных лиц ордена, он учредил совет земель из представителей дворянства и городов, которым, как сказано в летописи, «надлежало быть посвященными в дела ордена и по совести помогать ему советом в управлении землями». Каждый из них торжественно поклялся, что будет «давать верные советы по лучшему моему разумению, опыту и знанию, что Вам и всему Вашему ордену и Вашим землям принесет величайшую пользу».
Совет земель (ландесрат) вовсе не был демократическим учреждением, с помощью которого сословные представители могли влиять на суверена. Члены совета назначались великим магистром на довольно длительный срок и, главным образом, лишь для того, чтобы доводить его волю до населения. Это вовсе не сословно-парламентское представительство, а орган, с помощью которого великий магистр осуществлял руководство народом. Однако этим функции Совета земель не ограничивались. Ведь ему еще надлежало «по совести помогать советом в управлении землями». Правда, представителям предлагалось не говорить о «нашей земле», а, согласно клятве, давать надлежащие советы ордену и землям верховного магистра. Тем не менее сословные представители уже несли свою долю ответственности за судьбу орденских земель. От них ждали не только жертв, но и деятельного участия.
Создавая Совет земель, Генрих фон Плауэн преследовал еще одну цель. В государстве, которому угрожал враг, необходимо было упорядочить расстановку сил. Перевес какой-либо из групп с ее частными эгоистическими интересами вредил государству в целом. А привлекая на свою сторону Совет земель, Генрих мог несколько ограничить полновластие «большой пятерки». В Данциге он сломил главенство городского патрициата, политика которого была направлена против ордена, введя в городской совет представителей цехов и мастерских. Он поддерживал мелкие города в противовес крупным, прусских свободных людей в Самланде наряду с рыцарством, как, впрочем, и низшие сословия, которые были наделены немаловажными привилегиями в рыбной ловле и добыче древесины. Минуя городской совет, он обращался непосредственно к общинам, предпочитал иметь дело не с сословными представителями, а непосредственно с самими сословиями. В интересах большой игры он сталкивал между собой ее невольных участников (надо сказать, этот метод у него переняли более поздние орденские правительства), а потом с помощью обдуманных действий пытался восстановить равновесие, как это делалось в прошедшие, более счастливые и богатые времена.
При этом в корне изменилась сама сущность орденского государства. Жизнь немцев в Пруссии пошла по-другому. Теперь, когда этим землям, до недавнего времени процветавшим, грозила ужасная опасность, Генрих фон Плауэн иначе определял для себя понятие орденского государства. Служение, жертвенность, борьба больше не исчерпывались для братьев лишь обетом, а для мирян их правовыми обязанностями; теперь это была общая судьба всех жителей Пруссии, у которых был и общий враг. Великие жертвы ради спасения страны, которых требовал великий магистр, — если не теоретически, то фактически — приравнивали верноподданнический долг жителей орденских земель к рыцарскому или монашескому служению братьев. Ведь жертва требовалась и от тех, и от других. Они служили одному укладу жизни, и у них был один общий враг — по ту сторону границы. И подданные ордена тоже чувствовали теперь свою ответственность за общее бытие, разделив с братьями историческую судьбу. Поэтому изменилась сама основа взаимоотношений между орденом и населением; после двух веков великой истории изменился характер орденского государства: иначе нельзя было защитить то совместное бытие, которое сама история заключила в прусские границы. Вот этому новому государству и предназначались все великие жертвы ордена и народа. И речь теперь шла уже не только о независимости ордена, но и о политической свободе.
Лишь у Генриха фон Плауэна хватило мужества, по примеру погибших братьев, продолжить борьбу и после битвы при Танненберге, он единственный из всех братьев был готов — ибо таково было требование времени — покончить с прошлым ордена и его прусского детища. Впервые за двухвековую историю прусского государства во главе ордена стоял человек, который, повинуясь обету, служил не только ордену, но и самому государству. Ради этого государства он заключил мир с Польшей и готов был к новой войне во имя свободы этого государства. Ради этого государства братья должны были проявлять ту же самоотверженность, что и он сам, отказываясь от некоторых своих прав, если права эти не служили свободе этого государства. От сословий, проживающих в орденских землях, он требовал огромных материальных жертв, но при этом впервые давал им возможность принять участие в управлении землями и повлиять на собственную судьбу. Понятие служения ордену теперь означало долг перед государством, который несло на себе и население земель, — так изменился внутренний строй Пруссии. Генрих по-прежнему не собирался отказываться от идеи ордена и его государства, которая не утратила своей значимости и после битвы при Танненберге, от идеи борьбы с язычниками, но он к тому же считал, что прусскому государству необходимо самоутвердиться, обрести власть и собственные права, объясняя это борьбой за существование. Это был действительно веский аргумент, и действия орденского государства уже не нужно было оправдывать миссионерской борьбой; таким образом, впервые идея Немецкого ордена была сформулирована как поддержание жизнеспособности и господства немецкого прибалтийского государства под его властью. Эта идея прусского государства, которое Генрих пытался восстановить из обломков после битвы при Танненберге, стала почти навязчивой, это она толкнула его к предательству и стала причиной провала.
Плауэн неотступно следовал к своей цели и все больше отдалялся от братьев. Теперь он не скрывал от них, что смирился со своим одиночеством. Отдавая распоряжения, он уже не мог сдержаться, и повышал голос. Его брат назвал жителей Данцига «вероломными тварями» и «сукиными детьми». Великий магистр тоже иной раз давал волю своему бурному темпераменту, употребляя крепкие выражения. Ливонский магистр настоятельно просил его в своем письме: «Будьте добры и приветливы, как прежде, дабы постоянно крепли меж нами согласие, любовь и дружба».
