Евгений Федоров - Большая судьба

- Среди работных такой обычай: за подарок не берут платы, государь. Мастерство бесценно!

- А-а-а! - издал протяжный звук государь и, передав клинок Дибичу, зашагал прочь...

Аносов на приличном расстоянии сопровождал его. Вдруг Александр остановился, поманил Павла Петровича к себе. Горный офицер почтительно приблизился.

- Скажи, как ты считаешь: больших успехов достигла моя фабрика? спросил Аносова царь.

Павел Петрович слегка побледнел, но твердо ответил:

- Не могу этого сказать, ваше величество.

- Почему? - недовольно удивился Александр.

- Все русские люди, и я в том числе, мечтают о том, чтобы сделать для отчизны такое оружие, которое превосходило бы золингенское и не уступало лучшим булатам! - смело сказал Аносов.

Честный и мужественный ответ поразил царя.

- Спасибо за правду, - милостиво поблагодарил он и что-то шепнул Дибичу.

Генерал сказанное царем быстро записал в книжечку.

Татаринов на ходу шепнул Аносову:

- Полагаю, вас представили к награде...

Вечером Александр пожелал ознакомиться с жизнью иноземных мастеров. Дородный кучер Илья подал к подъезду временной царской резиденции экипаж. Александр предложил Татаринову поехать вместе с ним на Большую Немецкую улицу. Начальник горного округа, отличаясь невероятной тучностью, еле взгромоздился в экипаж. Под огромной тяжестью рессоры сдали и экипаж так осел, что ноги царя оказались почти на земле. Император развеселился. Пришлось подать начальнику крепкие, устойчивые дроги, на которых он и поехал вслед за царским поездом.

Остановившись перед опрятными светлыми домиками, царь вышел из коляски и в сопровождении свиты и Татаринова стал заходить в квартиры клипгентальцев. Он охотно вступал в беседы с немецкими мастерами, выслушивал их жалобы, в такт покачивая головой. Александр сдержал свое слово и зашел к Крейнштоку, у которого остался завтракать. Белокурая толстая немка смущалась и краснела под пристальным взглядом царя и прятала под фартук большие потные руки. Остроносый немец, воздев кверху руки, вздыхал:

- Майн гот, как я щастлив, фаше феличество!

Под восторженные восклицания колонистов император покинул Большую Немецкую улицу, приказав - выдать из государственной казны каждому из хозяев посещенных им домов по пятьсот рублей ассигнациями.

При выезде из Большой Немецкой улицы к царской карете бросился обрюзглый клингенталец и, держа на голове лист бумаги, закричал:

- Фаше царское феличество, есть один жалоб...

- Что это значит? - спросил император генерала Дибича.

- Немец жалуется, ваше величество!

- Принять жалобу и учинить следствие. Нехорошо притеснять иностранцев! - резко сказал царь.

Карету остановили, и Дибич взял жалобу немецкого мастера.

Вечером генерал вызвал Аносова на допрос.

- Почему вы допустили небрежное отношение к иностранным мастерам? строго спросил он.

Павел Петрович пожал плечами:

- Но я не знаю, в чем моя вина.

Дибич выразительно посмотрел на горного офицера и сурово сказал:

- Они жалуются на то, что вы не вставили двойные рамы в окнах их квартир!

- Ваше превосходительство, я не обещал этого делать. Мои обязанности заключаются в другом. Вставлять двойные рамы - это их личное дело! спокойно, но решительно ответил Аносов.

- Но вы могли это сделать хотя бы из уважения к таким великим мастерам! - более мягким тоном сказал Дибич, и в голосе его прозвучала легкая ирония.

- Ваше превосходительство, я не вижу от сих великих мастеров никакой пользы - ободренный улыбкой свитского генерала, признался Павел Петрович.

- Что вы сказали? - Дибич выразительно посмотрел на горного офицера.

- Золингенские мастера плохо знают оружейное дело. Не у них надо учиться русским рабочим, а им следует присмотреться к нашей работе. Взгляните на работу русских мастеров, и вы сами убедитесь в этом!

Генерал подошел к Аносову, его глаза были непроницаемы.

- Не будем говорить об этом, - сухо предложил он...

Царь осмотрел музеум при Златоустовском заводе, где хранились макеты с золотых самородков, обнаруженных на Урале. С любопытством рассматривая их, император вдруг спохватился:

- Кстати, скажи, - обратился он к Татаринову, - как работает мой золотой прииск на Миассе?

- Весьма хорошо, ваше величество.

Александр повернулся в сторону вагенмейстера генерала Соломко и приказал ему:

- Повелеваю приготовиться завтра в дорогу. А вас, господа, обратился он к свите, - приглашаю на мой прииск, где я буду копать золото на счастье.

- Ваше величество, счастье у вас необъятно! - льстиво вставил Татаринов. - Вы поразили врагов России на смерть и унижение. Уверен, что будете счастливы и в поисках благородного металла!

Царю понравился угодливый, кстати вставленный намек: император считал себя талантливым полководцем и победителем Наполеона. Он не переносил, если в его присутствии восхваляли и одобряли действия главнокомандующего русской армией покойного Михаила Илларионовича Кутузова.

Глава седьмая

"СЧАСТЛИВЫЙ" САМОРОДОК

Ранним утром 23 сентября царь Александр со свитой отбыл на Миасские прииски. Его сопровождали Татаринов, Аносов и заводская охрана. Погода выдалась на диво, не по-осеннему солнечная, теплая и ясная. Кругом простирались синеватые горные хребты, в багрянец одетые леса. Экипажи спокойно катились по хорошо укатанной отремонтированной дороге, огибавшей обширный зеркальный пруд, по берегам которого были установлены полосатые столбики. Сытые резвые кони легко вынесли коляски на вершину хребта. Здесь среди мелкой поросли высился гранитный столб, служащий указателем границы Европы и Азии. Царь вышел из коляски и долго любовался сопками. Заметив на голубом небе силуэт самой высокой сопки, он сказал восторженно:

- Как величава!

Татаринов не замедлил по-своему истолковать выражение восторга государя. Он восхищенно сказал:

- Ваше величество, разрешите для памяти потомства назвать сию гордую горную вершину "Александровской сопкой"!

Царь сделал вид, что не расслышал предложения горного начальника, но порозовевшее лицо его говорило об удовольствии, которое так кстати доставил ему Татаринов.

После небольшого отдыха экипажи двинулись к Миассу. Спустя час показались разбросанные домики, а вскоре царский поезд въехал в небольшое горное селение.

- Вот где родина золота! - сказал царь.

У околицы царскую коляску задержала толпа жителей, которая поднесла Александру хлеб-соль. После короткого молебствия в местном храме царь отправился на Царево-Александровский прииск.

Там шла обычная работа. Но когда приисковые заметили клубившуюся пыль, они быстро схватили по приказу управляющего приисками Бекмана огромное деревянное блюдо, покрыли его чистым полотенцем, положили на него хлеб-соль и толпой вышли навстречу царю.

Все они были одеты в праздничные одежды, причесаны.

"И здесь поставлен отменный спектакль!" - угрюмо подумал Аносов, взглянув на расторопного управляющего приисками.

- Вот ваши верноподданные, ваше величество! - доложил Бекман. - Они век не забудут выпавшего им счастья!

Несмотря на праздничную одежду и опрятность, Аносов поразился испитым, изможденным лицам рабочих. Они угрюмо протянули царю хлеб-соль и низко поклонялись:

- Прими, государь!

Александр даже не взглянул на приношение, - он торопился к месту добычи. Добравшись до отвалов, император вышел из коляски, и опять Зекман угодливо сообщил ему:

- Ваше величество, необычное счастье: за три часа до вашего приезда работный Дементий Петров нашел самородок. Взгляните!

Кряхтя, Татаринов наклонился и поднял с подноса плотный золотой самородок.

- Позвольте, ваше величество, представить сию счастливую находку! толстая, лоснившаяся от жира физиономия горного начальника сияла.

Взяв в руки самородок, царь обрадованно сказал:

- Хорошая примета! Значит, и я буду счастлив. Дайте же мне лопату: я хочу сам поработать на моем прииске! Господа, - обратился он к свите, милости просим испытать труд. Что найдете, то и будет принадлежать вам!

Каждый из свиты поторопился запастись лопаткой. Между тем государь спустился в забой, за ним последовали свитские и Татаринов.

- Теперь я горный царь! - усмехаясь, вымолвил Александр и стал ковыряться в породе. Он неумело загребал лопаткой песок и высыпал его в бадью; песок тут же поднимали для промывки. Государь проработал не более получаса, а у него уже появилась сильная одышка, на лбу и лице выступил крупный пот. Не менее быстро устал и Татаринов. Он оставил кайло и обратился к царю с мольбой:

- Ваше величество, вам вредно находиться здесь. Слезно прошу вас поберечь свои силы для нас, верноподданных!

Вдруг Татаринов взмахнул руками и закричал на весь прииск:

- Батюшки, самородок!

С проворностью, неподходящей для его тучного тела, он быстро наклонился и поднял выпавший из песка грубый кусок породы, облепленный глиной. Взвесив на руке, он немедленно передал его царю: