Хэммонд Иннес - Конкистадоры. История испанских завоеваний XV–XVI веков
В оправдание своих действий Альварадо заявил, что обладал точной информацией о том, что после окончания танца масеуалиштли и принесения жертв богам начнется атака. Дело происходило ночью, и шум, который производили индейцы – рокот барабанов, гудение раковин, звуки труб и флейт, – убедил его в том, что это неистовая прелюдия к атаке. Когда он прибыл в храм примерно с пятью десятками своих людей, он увидел там не менее тысячи обнаженных танцующих индейцев. Их тела были покрыты лишь украшениями, жемчугом и драгоценными камнями, на головах подпрыгивали плюмажи из сверкающих перьев. Он перекрыл выходы и перебил почти всех участников танца. Индейские летописцы так описывают эту бойню:
«Они ворвались между танцорами, прокладывая себе путь к тому месту, где играли барабаны. Они напали на барабанившего человека и отрубили ему руки. Потом они отрубили ему голову, и она покатилась по полу. Они набрасывались на всех участников праздника, закалывая их, поражая их копьями, нанося им удары своими мечами. На некоторых они нападали сзади, и эти люди тут же падали на землю с вывалившимися внутренностями. Других они поражали в голову; они отрубали им головы или разрубали их на куски, наносили удары по плечам, и руки отрывались от тел. Они ранили некоторых в бедро, а некоторых в икру ноги. Другим они наносили удары по животу, и все их внутренности вываливались на землю. Некоторые пытались убежать, но их кишки волочились за ними; они, казалось, путались ногами в собственных внутренностях. Как ни пытались они спастись, спасения не было».
Можно ли оправдать этот опрометчивый поступок намерениями привести мешиков к покорности с помощью жестокой демонстрации силы? Или Альварадо просто запаниковал, оказавшись свидетелем этой мрачной сцены и испытывая давление своих возбужденных и встревоженных солдат? Или его охватила жадность при виде всего этого богатства – драгоценностей, мерцающих на обнаженных телах в дымном свете смолистых сосновых факелов?
Кортес, хотя и сурово отчитал Альварадо за глупую провокацию, принял тем не менее его объяснение происшедшего как попытки предотвратить нападение. У него не было выбора, ибо в этот момент он нуждался в Альварадо, нуждался в каждом из своих закаленных воинов. Обстановка в Мехико была так же опасна, как и в Тешкоко. Никто из касиков не вышел приветствовать Кортеса; рынки не работали. Город казался вымершим, его молчание – давящим и угрожающим. В воздухе носился запах восстания. Кортес пришел с побережья почти с одиннадцатью сотнями людей, причем более восьмисот из них составляли вновь прибывшие, успевшие уже скиснуть от разочарования после всех обещаний и посулов. Он им не доверял.
Впервые, кажется, Кортеса покинуло его неизменное хладнокровие. Прибытие двоих вождей с требованием посетить Моктесуму привело его в неистовую ярость. «Посетить его? Этот пес даже не держит для нас открытого рынка… Почему я должен быть вежлив с псом, который вел тайные переговоры с Нарваэсом, а теперь не дает нам никакой еды?»
Этот взрыв, не упомянутый, впрочем, в его посланиях императору, настолько не похож на его обычно дипломатичное поведение, что, по всей вероятности, описан точно. Кортес пережил период сильнейшего напряжения. В течение более чем шести месяцев он поддерживал себя и своих людей силой своей воли, только для того, чтобы прибывшая с Кубы флотилия принесла с собой угрозу его власти и положению. Он прошел маршем почти двести пятьдесят миль по тяжелым горным дорогам, перевалил через леденящий холодом гребень Сьерра-Мадре-Оксиденталь, нанес поражение превосходившим его вчетверо силам и затем вынужден был торопиться назад, снова ускоренным маршем. И все это в течение одного месяца. Теперь же, оказавшись снова в Мехико, он убедился, что все достигнутое в течение года пошло прахом. Как физически, так и душевно он, должно быть, находился на грани срыва.
Он отправил посланников Моктесумы назад с приказом вернуть людей в дома и открыть рынки, в противном случае он не несет ответственности за действия своих людей. Этот ультиматум потерпел полный провал. Его передали Моктесуме, который ответил, что поскольку он является пленником, то не может ничего сделать, но если Кортес освободит его брата Куитлауака, все будет исполнено в соответствии с желаниями испанцев. Кортес сделал это, хотя Куитлауак, властитель Истапалапы, был одним из тех, кто поддерживал восстание Какамы.
Кортес, очевидно, не смог догадаться, что было в тот момент на уме у Моктесумы. Хотя у него не было необходимости подробно знакомиться с системой государственной власти в Мехико, он тем не менее отлично знал, что за человек Куитлауак и какое высокое положение он занимает в иерархии мешиков как родственник Моктесумы. Вместо того чтобы заниматься организацией работы рынков, Куитлауак тут же собрал выборный совет индейского государства – тлатлокан, состоявший в основном из военных вождей, которые с самого начала мечтали сбросить пришельцев обратно в море. Они немедленно сместили Моктесуму и выбрали на его место Куитлауака.
Кортес ничего об этом не знал. Однако, несмотря на усталость, он провел ночь за реорганизацией лагерных укреплений. Утром из Такубы прибыл тяжело раненный солдат с известием о том, что дамба забита вооруженными воинами, а один из подъемных мостов уже разрушен. Кортес утверждает, что это был гонец, посланный им в Вера-Крус, но Берналь Диас описывает его иначе – как «сопровождающего неких индианок, принадлежавших Кортесу, среди них и дочери Моктесумы», остававшихся на время его отсутствия на попечении короля Такубы.
Кортес немедленно приказал Ордасу с четырьмя сотнями людей провести разведку дамбы на Такубу; однако этому отряду пришлось вступить в тяжелый бой, не успев даже выйти из города. Мешики бросались в лобовую атаку прямо на улицах при поддержке большого количества лучников на крышах по обеим сторонам. При первом же нападении Ордас потерял восемь человек убитыми и еще нескольких при отступлении на храмовую площадь. К этому моменту орды мешикских воинов уже атаковали и сам дворец Ашайакатля. Стрелы, дротики и камни из пращей дождем сыпались на испанцев. Всего было ранено сорок шесть человек. Шум стоял такой, что услышать приказы было невозможно; атакующие напирали с такой силой, что фехтовальное искусство испанских солдат, казалось, не давало им никакого преимущества.
В конце концов с помощью пушек все же удалось расчистить путь для отряда Ордаса, но отряд к этому моменту был уже сильно потрепан, почти все солдаты получили ранения; четырнадцать человек были мертвы, сам Ордас трижды ранен. Их осаждала с ужасающими воплями огромная толпа индейских воинов. Атака продолжалась с новой силой, стены дворца были проломлены, и только огонь из фальконетов – легких пушек, арбалетов и аркебуз уберег испанцев от поражения. Но мешикам удалось проникнуть во дворец и поджечь его. Без воды единственным способом побороть пламя было обрушить на него стены дворца. Сражение продолжалось весь день, да и ночью испанцам не удалось как следует отдохнуть, ведь надо было восстанавливать укрепления и тушить пожар. Пищи оставалось мало, а единственным источником воды служили вырытые в земле ямы. Более восьмидесяти испанцев получили серьезные ранения, и сам Кортес сильно страдал от раны на левой руке.
Аишь тот, кто видел каналы Амстердама, оценит вставшие перед испанцами тактические сложности. Кортес, описывая Мехико своему императору, пишет: «Его улицы очень широкие и прямые и представляют собой наполовину землю, наполовину воду, по которой они передвигаются в каноэ. Все улицы через равные интервалы имеют открытые участки, чтобы вода могла перетекать от одной к другой, и на всех этих открытых участках, некоторые из которых очень широки, имеются мосты, очень большие, крепкие и хорошо построенные, так что по многим из них десять всадников могут проехать в ряд… Они могли бы, – добавляет он, – поднятием мостов на входах и выходах уморить нас голодом, и мы не смогли бы добраться до земли».
Тем не менее на рассвете следующего дня он поднял солдат в контратаку двумя отрядами по двести человек каждый, под командой его самого и одного из его капитанов. Но мосты уже были разрушены, и испанцы не смогли напасть внезапно. Они попали в ловушку между домов и вынуждены были отступить под градом камней из метательных орудий, летящих в них сверху. Мешики преследовали испанцев, вопя и свистя, трубя в раковины и трубы, стуча в барабаны. Люди, сражавшиеся в свое время с маврами, рассказывали после, что никогда не встречали такого яростного и решительного неприятеля, а ветераны итальянских войн признавались, что огонь артиллерии французского короля выдержать было легче, чем сдержать этих индейцев, снова и снова бросавшихся в массированную атаку. Стоило отбить одну из них, как уже накатывалась следующая. В каждой атаке индейцы теряли убитыми тридцать или сорок человек, но это не производило никакого эффекта. Время от времени имитацией отступления они выманивали испанцев из-за их укреплений, и тогда с помощью хитрости в сочетании с невероятной храбростью им удавалось постепенно уменьшать количество обороняющихся.
