Борис Акунин - Самая таинственная тайна и другие сюжеты
Господи, как мы все изменились.
Поразительная безжалостность к себе:
«Я многое понял, но ничему не научился. Я ни разу не делал выводов из того, что понимал, а жил, как придется».
Хуже, чем безжалостность, — несправедливость. Одна из последних записей в дневнике словно подводит итог жизни:
«Я мало требовал от людей, но, как все подобные люди, мало и я давал. Я никого не предал, не клеветал, даже в самые трудные годы выгораживал, как мог, попавших в беду. Но это значок второй степени, и только. Это не подвиг. И, перебирая свою жизнь, ни на чем не мог я успокоиться и порадоваться».
Прочитав это, я рассердился на Шварца. Это ведь у него не рисовка и не кокетство. Он действительно так думал! Тот, кто принес радость такому огромному количеству людей. Тот, кто так много значил и значит для нас всех.
Ей-богу, заниженная самооценка еще хуже, чем завышенная.
Грех вам, Евгений Львович.
Портреты на память (из файла «Привычки милой старины»)
01.04.2013
Предупреждение: впечатлительным не смотреть!
Фотография как фотография, правда? Сидит молодой мужчина в несколько расслабленной позе. Задумчиво смотрит в объектив. Наверное, интересничает. Изображает байронизм (в ту эпоху было модно) или блазированность, утомление светскими удовольствиями.
На самом же деле…
…Это, друзья мои, как сказал бы унтер Пришибеев, мертвый труп умершего покойника.
В середине XIX века, после появления сначала дагерротипии, а потом фотографии, европейцы кинулись запечатлять себя. Наконец-то заказать портрет могли не только богатеи, но и люди среднего достатка.
«Портретомания» наложилась на еще одну моду. То была эпоха поэтизации всего, связанного со смертью. Кладбища считались бонтонным местом для променадов и пикников. Гробы стали изящней, похороны живописней, саваны нарядней, склепы замысловатей. Про эту викторианскую некрофилию я когда-то писал в книжке «Кладбищенские истории».
Какому-то фотохудожнику с деловой хваткой и пошлыми мозгами пришла в голову супер-бизнес-идея: заработать на горе тех, кто потерял дорогого человека. У скорбящего рассудок помутняется, расходов он не считает. Больше всего денег люди, как известно, тратят на свадебные торжества и на траурные церемонии.
Появилась новая услуга, которую предоставляли похоронные конторы в альянсе с фотоателье: снимок дорогого покойника, загримированного под живого. «Вы не успели обзавестись на вечную память портретом обожаемого существа? Ничего страшного. Наша фирма исправит вашу оплошность».
Многие, очень многие безутешные родители, вдовцы или вдовицы заказывали себе такие фотографии.
Мертвеца наряжали, гримировали, усаживали в естественную позу при помощи всяких технических приспособлений. Глаза открывали, для блеска увлажняли. Иногда приходилось рисовать зрачки, растягивать губы в улыбке. (В свое время я подробно описал эту процедуру в романе «Пелагия и красный петух», воспользовавшись «Практическим руководством для судебных деятелей» 1915 года издания.)
Выглядело это так:
Сейчас викторианские посмертные фотокомпозиции превратились в предмет коллекционирования у любителей всякого макабра.
Чаще всего, конечно, фотографировали умерших сыновей и дочерей — эти утраты самые болезненные из всех.
По лицам видно, что родители не в себе. Поэтому Бог им судья
Мода держалась долго и сошла на нет лишь к 20-м годам XX века. Не потому что скорбь стала более цивилизованной, а потому что фотография перестала быть редкостью и от всякого умершего оставались какие-то прижизненные снимки. (Кстати говоря, превращение тела умершего Ленина в постоянно действующую инсталляцию — дальний отзвук всё той же викторианской некрофилии. Лучше бы уж мертвого Ильича посадили в кресло или поставили на броневик, щелкнули на память, да и закопали бы с богом. А то лежит посреди города жуткая жуть, только людей пугает).
Из поздних. Такое ощущение, что два мертвеца держат на руках спящих детей. Хичкок какой-то…
Некоторые постмортемные снимки сляпаны кое-как — сразу видно, что покойник:
Но иногда в коллекциях попадаются просто шедевры гримерного искусства. Нипочем не догадаешься.
Но в общем, конечно, мрак и ужас…
Надеюсь, вы читаете этот пост не на ночь?
Непримеченные слоны
03.04.2013
Был я недавно в Гранаде. Ну, там, Альгамбра и всё такое.
Музей в Альгамбре, кстати говоря, удивительно бестолковый. Повсюду ненужные очереди, то и это нельзя — прямо как у нас. Персонал ни на каких языках не говорит, хотя почти все посетители иностранцы. Экспозиции какие-то показушные, будто устроенные для галочки. В общем, ничто не мешало свободному полету мысли. А мысль моя улетела вот куда.
Я подслушал, как экскурсовод рассказывал японцам о взятии Гранады в 1492 году. Какое это было великое, эпохальное, историческое событие: пал последний оплот арабского владычества и Испания окончательно стала Испанией.
И стал я думать, что для Фердинанда Арагонского и Изабеллы Кастильской самым значительным событием 1492 года действительно было взятие этой, прямо скажем, невеликой крепости. А вовсе не тот факт, который у всех нас сегодня ассоциируется с этой вехой. Подумаешь, три кораблика поплыли через Море-Океан искать короткий путь в Индию. Делов-то. А тут, шутка ли сказать, целая ГРАНАДА!
И такое ведь случалось бессчетное множество раз. Современники придавали огромную важность какому-то событию, которое потомки сочтут малозначительным или вовсе забудут, а чего-то исторического, масштабного либо вовсе не замечали, либо считали не достойным внимания.
Сходу могу вспомнить несколько подобных «непримеченных слонов».
Это титульная страница французской газеты от 27 июля 1890 года. Событие номера: Генерал Деффи (кто-нибудь его сейчас помнит?) устроил смотр войск в Булонском лесу. Вообще-то в этот день застрелился Ван Гог, но никого не заинтересовала гибель безвестного неудачника, сумевшего за всю свою жизнь продать только одну картину.
Или возьмем 26 сентября 1905 года. Европейские газеты пишут о последствиях Портсмутского мира, о расторжении шведско-норвежской унии и о тысяче совсем уж мелочей. А в этот день, между прочим, в журнале «Annalen der Physik» вышла статья молодого ученого с никому ничего не говорящей фамилией «К электродинамике движущихся тел», произведшая революцию в науке.
А знаете, что было главным событием 33 года нашей эры?
Ну, подумайте.
Какой-то «штейн»
Неправильный ответ. Мало ли кого там распяли в захолустной провинции. Кому это вообще интересно? А в Риме разразился финансовый кризис. Возросла стоимость кредитования, подорожала недвижимость, обострился дефицит ликвидности. Много солидных людей разорилось. В общем, ужасная катастрофа.
Очень возможно, что то же самое происходит и прямо сейчас, думал я, гуляя по тоскливой Альгамбре. Кто-то сегодня сделал эпохальное открытие, которое перевернет мир, а нам и невдомек. Кто-то, кого потомки признают величайшим светочем нашего времени, только что скончался непризнанным. Вот я задел плечом незнакомого человека, пробормотал «извините» и пошел себе дальше. А это тот, кто через двадцать лет спасет человечество. Или, может быть, погубит. И поди знай.
Лица, которых больше не бывает
07.04.2013
Ничего, если я еще покатаюсь на любимом коньке — порассуждаю про старые (на этот раз самые старые) фотографии? Пугать покойниками не буду, не бойтесь.
Когда-то я уже писал, чем меня так интригуют антикварные снимки. Знаю, это звучит по-дурацки, но для меня они являются несомненным доказательством того, что прошлое действительно существовало. Портреты, сделанные живописцем, интересны мне, только если мастер особенно хорош или объект чем-то прославился. Но в любой фотопортрет 19 века я могу вглядываться подолгу. Это материальная тень человека, запечатленная на пластинке. Всё, что осталось от давно завершившейся жизни.
В ателье дагерротиписта
Чем старее карточки, тем они мне милее. Поэтому больше всего я люблю самые первые портреты — дагерротипические.
С них смотрят (чаще всего прямо на меня) лица двух типов.
К первому относятся те, которых больше не бывает. И таких большинство.
Мы очень изменились за полтора с лишним века, потому что сильно эволюционировала жизнь. Из-за нездоровой диеты, слабо развитой медицины, необустроенности быта люди выглядели иначе. Была другая мимика — люди меньше улыбались и не играли в приветливость. Хуже ухаживали за кожей. Были заметней следы перенесенных болезней. Старели раньше. Острее ощущали хрупкость бытия. И так далее, и так далее.
