Когда падали стены… Переустройство мира после 1989 года - Кристина Шпор
Однако этот спокойный, местный праздник стал намного более политическим, когда в последний момент сам Имре Пожгаи вошел в это дело как коспонсор со стороны партии. Он договорился со своим давним другом Иштваном Хорватом, реформатором и министром внутренних дел, а также с премьер-министром Неметом, что ворота на границе в качестве символического жеста будут открыты в полдень на три часа. Пограничникам запретили иметь при себе оружие и предпринимать какие-либо действия. В отличие от венгерских и австрийских граждан, имевших право передвигаться между двумя странами, для восточных немцев дело обстояло иначе. Буклеты о предстоящем мероприятии были напечатаны на немецком языке и распространялись заблаговременно; в них была карта, показывавшая, как добраться до места пикника и где они смогут «вырезать кусок Железного занавеса». В результате маленький пограничный городок Шопрон заполнили 9 тыс. человек, забивших все гостиницы и места для кемпинга, а западногерманское Министерство иностранных дел было вынуждено срочно отправить туда дополнительных консульских работников, чтобы «помочь соотечественникам». Все это дополнительно увеличило давление на венгерских пограничников, за которыми кроме всего практически наблюдали западные дипломаты[323].
Тем не менее большинство восточных немцев, намеревавшихся бежать, по-настоящему боялись. Они ничего не знали о приказах, отданных венгерским солдатам. И вот пикник начался. Играл духовой оркестр, пиво текло рекой, и танцоры в венгерских и бургенландских национальных костюмах смешались с толпой. В тот день в пикнике приняли участие около 660 восточных немцев. Как только открыли деревянные ворота, сразу возникла давка. Люди рванулись сквозь ворота и, не встречая сопротивления пограничников, оказались в Австрии – удивленные и восторженные. Это стало самым большим массовым побегом восточных немцев с момента установления Берлинской стены в 1961 г. Еще 320 человек в тот же уикенд смогли относительно свободно пересечь границу в других местах[324].
Сами по себе эти цифры не впечатляют. Они не учитывали тысяч других восточных немцев, терзаемых сомнениями. В течение нескольких следующих дней венгерское правительство увеличило число пограничников, патрулирующих западную границу, что привело к существенному уменьшению числа людей, попадающих на Запад. Тем не менее с каждым днем все больше восточных немцев приезжало в Венгрию. За кулисами событий правительство ФРГ нажимало на венгерские власти, с тем чтобы те предоставляли восточным немцам статус беженца по Декларации ООН. Но целью Бонна совсем не было превращение потока в наводнение – совсем нет: ФРГ стремилась избежать беспорядков и нестабильности. Были предприняты безумные усилия для предотвращения того, чтобы СМИ грели руки на теме беженцев, пересекающих границу или захватывающих посольства (Festsetzer), чтобы не порождать у восточных немцев надежд на простоту выезда из страны в условиях, когда у ФРГ формально нет никаких соглашений на этот счет ни с Венгрией, ни с ГДР. А на заднем плане все еще маячила тень Советской армии. А что, если ситуация вдруг выйдет из-под контроля? Что, если толпы беженцев восстанут или кто-то из солдат или сотрудников тайной полиции запаникует и начнет стрелять? Вмешаются ли Советы в этом случае? В такой атмосфере транснациональный миграционный кризис получил импульс. Тревожило, что у него все еще не было международного решения[325].
В конечном счете не эти метания на венгерской границе заставили довести дело до конца, а гуманитарный кризис в Будапеште. Правительство Немета осознало, что оно больше не может бездействовать и лишь наблюдать за событиями: на их глазах толпа беженцев из ГДР вокруг немецкого посольства росла день ото дня. Около 800 человек разбили палатки возле здания. Еще 181 человек находился на территории посольства. Посольство было вынуждено закрыть свои двери для посетителей 13 августа. Поблизости от посольства при помощи Красного Креста, Мальтийского ордена и других гуманитарных организаций открыли несколько временных палаточных городков: в пригороде Будапешта Зуглигете (на 600 человек) и Чиллеберк (на 2 200 человек), а позднее возле озера Балатон (примерно на 2 тыс. человек или около того). Во всех этих лагерях была большая нехватка продовольствия и воды. Там оказалось мало туалетов и душей, не говоря уже о спальных мешках, подушках, одежде и туалетных принадлежностях[326].
Под пристальным взором мировых СМИ Бонн не мог оставаться безучастным, глядя на страдания восточных немцев в условиях развивающегося международного кризиса. Но оба немецких правительства не знали, что делать с этими людьми. Режим Хонеккера не мог выйти за границы коммунистической ортодоксии и позволить ГДР дрейфовать в «буржуазный лагерь». Потребовалось не менее шести бесед в промежуток между 11 и 31 августа 1989 г., прежде чем Восточный Берлин неохотно пообещал Бонну, что он не будет «наказывать» тех, кто оккупировал здание посольства, и займется их заявками на выезд, но без какого-либо обещания дать положительный ответ на просьбу о постоянной эмиграции. Тем не менее в самом Восточном Берлине день за днем стремительно росло число таких заявок, что объяснялось запретительной бюрократической практикой в ГДР и враждебным отношением к вопросам гражданства в свете либерализации, произошедшей в Польше и Венгрии[327].
Чтобы разрешить этот кризис, западногерманское руководство выступило с инициативой принятия решения по ситуации на самом высоком уровне, одновременно с Будапештом и с Восточным Берлином[328]. Обычно восточными немцами – все равно, мигрантами или беженцами, поскольку это был германо-германский вопрос, а не вопрос «международных» отношений – занимались под эгидой бундесканцелярии. Но поскольку большая часть беженцев располагалась в третьих странах, и в основном возле или даже в самих посольствах ФРГ, то пришлось привлекать Министерство иностранных дел. Им заведовал могущественный Ганс-Дитрих Геншер, человек, имевший собственную политику. Родившийся в 1927 г. в Галле – после 1945 г. этот город стал частью ГДР, – Геншер считал, что у него есть собственный личный интерес, почти что миссия, разобраться с этим вопросом, далеко выходя ради этого за пределы своих прямых служебных обязанностей. Более того, Коль возглавлял коалиционное правительство, сформированное из собственно христианских демократов и либералов из Свободной демократической партии (СвДП), лидером которой был Геншер. Это делало министра иностранных дел также политическим «делателем королей», от которого зависел канцлер, желавший иметь работающее большинство в бундестаге. Таким образом, Коль был вынужден делегировать значительную часть самостоятельности Геншеру в решении этой глубоко национальной и высокоэмоциональной проблемы, и их отношения определенно не избежали некоторой
