Очерк французской политической поэзии XIX в. - Юрий Иванович Данилин
Особенно сильное впечатление на современников произвела песня Потье 1848 г. «Пропаганда песнями». Поэт очертил в ней круг тех активных пропагандистских задач, которые он ставит своему искусству. Песни обязаны быть защитницами трудового народа: они должны вносить ободряющее слово надежды в мерзлые мансарды, где голодают бедняки; они должны открыть глаза крестьянам на бессовестность спекулянтов, за бесценок скупающих у них хлеб; песни должны, наконец, врываться в лавки торговцев и стараться пристыдить этих грабителей бедноты. Другие его песни ратовали за избрание в депутаты честных людей — лучше всего рабочих («Всеобщее голосование») — и призывали этих избранников народа добиваться уничтожения на земле неравенства, невежественности, голода, утвердить власть труда («Генеральные штаты труда»).
Соратники Потье — народные поэты 1848 г. Пьер Дюпон, Шарль Жилль, Гюстав Матьё и другие — уже выделяли его, как талантливейшего и многообещающего поэта-мыслителя. Он представлялся им самым одаренным из учеников Беранже, отлично овладевшим его колоритным, звучным и богато рифмованным стихом. Но они видели, что Потье отходит от обычного круга тем Беранже, которые были уже вчерашним днем политической поэзии, и настойчиво пролагает новый путь политической песне, более всего поглощенной судьбами трудового народа, его надеждами, требованиями, а главное — революционными стремлениями. «Этот превзойдет нас обоих!» — сказал об Эжене Потье. в ту пору Пьер Дюпон другому известному песеннику, Гюставу Надо.
Но время шло, и миролюбивые народные надежды начального этапа революции сменялись растущим разочарованием. Тон песен Потье меняется. Накануне июньского рабочего восстания они насыщены резкими обличениями, грозными требованиями, гневно-сатирическими интонациями. В душе поэта, обманувшегося в своих упованиях, вскипала стихия бабувистской революционности. В песне «Кровопийцы» он писал, что высшие классы бесстыдно именуют голодающих рабочих «кровопийцами», тогда как настоящие кровопийцы — это они сами, черствые, эгоистичные эксплуататоры и ненавистники трудового народа. Потье требует теперь уничтожения существующего несправедливо построенного общества («Старый дом — на слом!»), а в песне «Роды» возвещает о предстоящем рождении на свет нового трудового строя, в котором не будет места ни золоту, ни банкам, ни собственности, ни отношениям купли — продажи; поэту ясно, что буржуа, эти «живые пятифранковики», готовы погубить пугающего их новорожденного, но его спасут бесчисленные труженики города и деревни.
Мы уже останавливались на участии Потье в июньском восстании и на его песне «Июнь 1848 года». Поэт — имел какое-то отношение и к борьбе парижских республиканцев во время переворота 2 декабря 1851 г. Но в автобиографии он лишь упоминает, что «на этот раз воспаление легких спасло меня от преследований». На приход Второй империи он откликнулся сатирическими песнями: «Кто за нее отомстит»?[94], «Ура, Наполеон!», «Парад Империи».
За время длительной болезни, постигшей поэта после трагедии июньских дней 1848 г., он напряженно искал — выхода из владевших им тяжелых настроений. И тут большую роль в его жизни сыграло знакомство с фурьеризмом. Наукообразный характер этой утопической системы и громадный сатирический талант Шарля Фурье как обличителя пороков капиталистического строя надолго пленили поэта. Если революционный путь борьбы оказывался как будто безуспешным, оставалось, быть может, уверовать в силу красноречивейших доводов того учения, которое так убедительно обещало мирным путем установить на земле разумно реформированное общество, где люди, объединенные любовью, сплоченные созидательным трудом, не будут больше знать несправедливости…
С обычной страстностью отдался поэт этим мечтам, которым так противоречила Вторая республика, столь «умеренная», по его выражению, и все более превращавшаяся в торжество капиталистических Роберов Макэров, а далее — Вторая империя с ее разнузданной реакцией. Уже в песне 1849 г. «Кто же безумен»? Потье отвечает людям, принимавшим его за сумасшедшего: нет, безумен не он, а тот нелепый мир, в котором царят эгоизм, лютая вражда, войны, голод, нищета, тогда как бог добр, а дары природы изобильны и способны прокормить все человечество.
Учение Фурье во многом расширило кругозор поэта, обогатило его критическую мысль, прояснило ему некоторые стороны социально-экономической жизни, в частности вопрос о хаотическом характере капиталистического производства, но усилило религиозные и другие романтические мотивы его тогдашней лирики. В годы Второй империи Потье написал немало фурьеристских песен, часть которых впоследствии не хотел издавать, находя, что они «слишком заражены мистицизмом и пантеизмом» (песни эти тоже еще не разысканы). Учение Фурье иной раз тянуло его и к отказу от социальной борьбы. Но лишь в песне «Выставка» (1861), отклике на открывшуюся в Париже всемирную выставку промышленности, поэт, воспевая великие достижения науки, техники и индустрии, позволил себе увлечься мечтой о том, что их развитие способно привести к братству классов.
Было бы, впрочем, ошибкой думать, что Потье с самого начала и без всякого внутреннего сопротивления подчинился воззрениям фурьеризма. Если, например, Фурье не отрицал частной собственности, то Потье всегда оставался ее врагом. В песне «Мои владения» говорится, что когда поэт выезжает за город, то сколько бы собственники ни отгораживали от него заборами природу, он все равно владеет всеми ее просторами, далями, зеленью листвы, цветущими лугами, пением птиц. Весь пафос этой песни — в мысли о том, что отношения частной собственности глубочайше противоречат законам природы, являющейся достоянием всего человечества.
В автобиографии Потье отмечал, кроме того, что всегда был далек от ортодоксальных учеников Фурье, от «жрецов» его школы: «Я был слишком революционен для сей миролюбивой демократии, и мой анархистский динамит всегда ранил жирные икры этим церковным старостам».
Слова «анархистский динамит» не следует понимать буквально, т. е. в том смысле, что Потье якобы заявляет о своей принадлежности к анархистам: нет, он говорит здесь лишь о своей подспудной бабувистской революционности, никогда не умиравшей в его душе, о своей непримиримой вражде к существующему буржуазному гнету, о вечной боли за горести трудового народа, за погибшую Вторую республику. Для знакомства с этими настроениями Потье, не оставлявшими его в самую реакционную пору Второй империи, чрезвычайно ценны замечания русского революционного демократа, поэта М. Л. Михайлова, познакомившегося с Потье в Париже в 1858 г. и рассказавшего об этой встрече на страницах некрасовского журнала «Современник». Сообщение Михайлова — первое в литературе упоминание о Потье и его песнях.
Михайлов обрисовал внешний облик Потье — «добродушного вида толстяка с тихим и кротким голосом и большими черными выразительными глазами». Потье «спел слабым, несколько дрожащим голоском» ряд своих песен; из них Михайлову особенно понравилась песня «Жак и Марианна»,
