Персидская литература IX–XVIII веков. Том 2. Персидская литература в XIII–XVIII вв. Зрелая и поздняя классика - Анна Наумовна Ардашникова
(Перевод Е.Э. Бертельса)
Последняя часть «Пятерицы» Джами носит название «Книга мудрости Искандара» (Хирад-нама-йи Искандари) (1485). Цель, которую преследовал автор, создавая свою поэму, была в достаточной мере иной, нежели у Низами, что и обусловило выбор средств разработки известного сюжета. У Джами история Александра Македонского является не самоцелью, а служит канвой, на которой располагаются большие вставки дидактического характера. Джами лишь напоминает читателю основные вехи жизни и деяний великого завоевателя, уделяя внимание не самому сюжету, а «книгам мудрости», приписываемым знаменитым греческим философам и ученым (Аристотель, Платон, Сократ, Гиппократ, Пифагор и т. д.) и самому Александру. Число этих книг с трех у Низами доведено Джами до семи. Автор продолжает линию на изменение жанровой доминанты поэмы, намеченную Амиром Хусравом, выдвигавшим на первый план в образе Искандара его роль собирателя мудрости и изобретателя, а не завоевателя и полководца. Если поэма-прототип Низами представляла собой дидактический эпос с сильным авантюрно-героическим пафосом, то творение Джами, в котором батальный элемент сведен до минимума, может быть охарактеризовано как философско-дидактическое.
Перу Джами принадлежат также две поэмы, выходящие за рамки хамса и написанные раньше пятеричного цикла. Первая из них под заглавием «Золотая цепь» (Силсилат аз-захаб) состоит из трех «тетрадей» (дафтар), сложенных в разные периоды творчества автора. Первый вариант поэмы был закончен до осени 1472 г., но Джами впоследствии неоднократно возвращался к тексту. Именно критика нетерпимости шиитов в этой поэме возбудила недовольство в Багдаде, что так остро переживал Джами и что послужило причиной его последующего уединения. И по тематике, и по размеру «Золотая цепь» близка «Саду истин» Сана’и: маснави повествует о различных вопросах философии суфизма, затрагивает этико-дидактические проблемы, содержит комментарии на хадисы и изречения знаменитых суфийских шейхов. Вторая тетрадь поэмы целиком посвящена изложению суфийского учения о духовной любви и несколько уступает первой как по объему, так и по разнообразию содержащихся в ней притч. Третья тетрадь «Золотой цепи» занимает в творчестве Джами особое место и раскрывает его взгляды на управление государством. Для подтверждения своей концепции справедливого правителя Джами широко использует почерпнутые из различных источников притчи о добродетельных царях прошлого (Ануширване, Хурмузе, Махмуде Газнави, султане Санджаре и др.). Подробно рассуждает Джами о необходимости для монарха мудрого и просвещенного окружения. Интересно, что в качестве примера идеального придворного в числе прочих он приводит Ибн Сину, о философии которого вслед за Сана’и отрицательно отзывался ранее в поэме «Дар благородных» и в некоторых философских касыдах.
В одной из финальных глав третьей тетради Джами перечисляет придворных поэтов, прославлявших имя и деяния разных правителей. Он упоминает Рудаки, ‘Унсури, Му‘иззи, Анвари, Са‘ди, Сана’и, Низами, Захира Фарйаби, Салмана Саваджи. В своих рассуждениях Джами подчеркивает, что имена правителей сохранились в памяти людей благодаря бессмертию поэтического слова, которому по силам также совершенствовать нравы и разрешать конфликты:
Сколько можно сидеть с закрытыми глазами,
Вставай, открой глаза, чтобы увидеть,
Что дворцы сравнялись с землей под натиском времени,
Обитатели дворцов томятся в цепях наказания.
От этих дворцов иных следов не осталось,
Кроме записей в тетрадях стихов.
Не осталось от тех строений ни крыши, ни фундамента,
Все, что осталось от них, – это Слово.
Нет в этом старом рабате[12]
Лучшего хранителя памяти, чем Слово в стихах и прозе.
С помощью Слова очищается ржавчина,
С помощью слова снимаются оковы.
Сколько узлов, завязанных временем,
Разрубить которые казалось так трудно,
Нежданно посредством красноречия
С легкостью было развязано.
Одним из наиболее оригинальных произведений эпического жанра, принадлежащих перу Джами, является написанная в 1480 г. поэма «Саламан и Абсал». Сюжет, выбранный автором, разрабатывался в арабской и персидской традиции достаточно редко: существуют прозаические варианты, принадлежавшие известному переводчику с греческого языка при дворе Аббасидского халифа ал-Мамуна (IX в.) Хунайну ибн Исхаку (809–873), а также известным философам Абу ‘Али ибн Сине (980–1037) и Ибн ал-‘Араби (1165–1240). По всей видимости, Джами опирался на ту версию сюжета, которую использовал Хунайн ибн Исхак и которая считается переработкой греческого оригинала, повествовавшего о любви юноши Саламана и его кормилицы Абсал. В вариантах, использованных философами, Саламан и Абсал – юноши-друзья или братья. Поэма Джами является первой поэтической обработкой сюжета о любви Саламана и Абсал.
Вслед за Хунайном ибн Исхаком Джами описывает чудесное, без участия женщины, рождение сына у некоего греческого царя, мечтающего о наследнике, но презирающего вожделение. Мудрец, советник царя, извлекает царское семя, помещает его в питательную среду, и через сорок недель на свет появляется прекрасный ребенок. Ребенку выбирают кормилицу, и ею становится двадцатилетняя Абсал, телесную красоту которой Джами описывает с особой тщательностью. Повзрослев, Саламан влюбляется в Абсал, а та, пленившись достоинствами воспитанника, прибегает к различным уловкам, чтобы добиться его благосклонности. Джами характеризует героиню как опытную женщину, сведущую в делах соблазнения, и описывает ее красоту именно с этой позиции:
Был он (т. е. Саламан) сначала незрелым плодом,
А когда этот плод полностью созрел,
Абсал пожелала его сорвать,
Сначала сорвать, а потом отведать,
Но плод тот был на высокой ветке,
Короток был аркан у ее желания…
Перед Саламаном стала она красоваться,
Начала выставлять себя напоказ:
Порой вокруг головы свои волосы
Заплетала, словно цепи из влажного мускуса,
Чтобы из этих цепочек, пленяющих мудреца,
Сделать путы для сердца царевича.
Порой мускусные кудри разделяла
И заплетала их в две косы.
Порой, словно пленительные кумиры,
Подводила басмой лук своих бровей,
Чтобы ржавым отливом лука его душу
Превратить в добычу – источник спасения и спокойствия.
Румянами наводила на ланиты красу,
Чтобы румянцем похитить терпение его сердца.
Мускусным зернышком украшала щечку,
Чтобы заманить в ловушку птицу его сердца…
Порой, когда ее серебряные руки были заняты работой,
Она находила повод засучить рукава,
Чтобы видны были ее соблазнительные запястья…
Короче говоря, она изобретала сотни уловок,
Кокетничала с ним, где только могла.
День и ночь она прихорашивалась,
Ни на минуту не забывала о своей внешности,
Ибо знала, что посредством взгляда
Любовь проникает в сердце влюбленного.
Страстная любовь Саламана к Абсал, пренебрежение своим положением и обязанностями престолонаследника вызывают упреки со стороны отца-царя и его советника. Влюбленные решают бежать. Они уединяются на необитаемом острове дивной красоты и предаются там страстной
