Олег Стрижак - http://submarine.id.ru/strizjak.php
Нарком Кузнецов лично контролировал поставку в наш флот каждого корабля по ленд-лизу, и он об этом пишет. Тральщики типа "АМ" поступили к нам в количестве 34 единиц. Кузнецов осенью 44-го прекрасно знал, о каком тральщике "Т-120" идет речь. Зачем Кузнецов пишет: "старый тихоходный тральщик", "мало шансов на победу в бою с современной подводной лодкой"? Кузнецов дает понять, что он — знает правду... "Т-120" был новый корабль, с радиолокацией и хорошей гидролокационной станцией. Но притопленная льдина срезала ему гидроакустическое устройство. 4 наших транспорта шли под охраной боевых кораблей по Севморпути с Дальнего Востока с грузом снарядов (груз не самый приятный).
Капитан 1 ранга, командир конвоя, приказал тральщику "Т-120" остаться в квадрате, где засечена была немецкая лодка, чтобы "произвести поиск и уничтожить". Это был бесчестный приказ. "Т-120", лишенный гидроакустики, не мог обнаружить лодку. Командир конвоя (недаром его имя не упоминается в литературе) предпочел иметь в конвое исправные корабли, а беспомощный "Т-120" оставил в качестве приманки, бросил немцам на съедение.
Конвой ушел. "Т-120" остался...
Всё его вооружение, мощная артиллерия, глубинные бомбы, 24-ствольный бомбомет (он мог дать 6 залпов реактивными глубинными снарядами),— было бессильно. Тральщик против лодки был глух и слеп. Арктическое солнце, льдины, холодный туман. На малых кораблях не бывает тайн. Я уверен, что каждый моторист и трюмный в низах корабля, все 95 человек экипажа знали, что им предстоит. Они могли на что-то надеяться — пока в борт не ударила первая торпеда.
Тральщик "Т-120", 50 метров в длину, был добротной постройки. Торпеда разворотила кормовую часть так, что руль и винты были выгнуты вверх над водой, но тральщик остался на плаву. Теперь командир корабля капитан-лейтенант Д. А. Лысов имел право спустить плавсредства. 37 человек (в первую очередь раненые) сошли на катер и понтон. Командир приказал им отгребать подальше. 34 человека — минимум, дозволенный боевым расписанием,— остались на борту (более 20 моряков, видимо, погибли при взрыве...).
Вторая торпеда с немецкой лодки ударила примерно через час.
Когда катер и понтон вернулись к месту взрыва, па воде не было ни обломков, ни людей... . Как добирались к своим те, кто был на катере и понтоне,— тяжелая история. В живых из 37 остались 8.
Правду о гибели "Т-120" было не утаить. Она разошлась по флоту изустно. Году в 48-м двое из выживших членов экипажа "Т-120" рассказали эту правду командиру БЧ-2 на сторожевом корабле "Ураган" Голованову. Через 35 лет эта история стала главой в романе Кирилла Голованова "Море дышит велико".
Я думаю про тот час ожидания, под арктическим солнцем, в холодном тумане. Командир капитан-лейтенант Лысов и 33 его подчиненных...
Может, догадаются будущие флотские начальники поставить им памятник.
В октябре 44-го года в Балтийском море лодка "К-52" попала в гибельную историю.
В первый раз об этом скупо поведал Полещук в историческом сборнике о КБФ в 75-м году. В 92-м году я прочел более подробное изложение в замечательном двухтомнике "Инженеры-механики флота в Великой Отечественной войне" (офицеры училища им. Ленина свершили великое дело, собрав и издав эти два тома). Очень жаль, что тираж у издания всего 1 тысяча экземпляров.
Про инженеров-механиков пишут мало. Хотя все знают, что корабль как живой организм существует только благодаря им. На Балтийском подплаве, как и всюду на флоте, воевали-трудились механики — гении своего дела.
Крастелев был гением-хранителем у Грищенко на "Л-3", затем у Травкина на "К-52". Новаков был гением-хранителем у Маринеско на "М-96", затем у Коновалова на "Л-3"... о механиках можно, и должно, много писать.
Командир "К-52" Травкин в боевом походе, при обстоятельствах, которые я не очень понял, упал в рубочный люк, сломал руку, получил травму головы, повредил глаз. В командование лодкой вступил комдив, который вышел в море "обеспечивать" Травкина, капитан 2 ранга Шулаков.
У Шулакова это был первый боевой поход.
Я не берусь объяснить происшедшее и потому цитирую: "...при срочном погружении ПЛ, произведенном с мостика Е. Г. Шулаковым без сигнала "Срочное погружение", оно произошло с затяжкой по времени. В результате этого не были своевременно закрыты забортные клапаны на магистрали замещения соляра забортной водой. Повысившимся забортным давлением (при уходе ПЛ на глубину 45 м) разорвало крышки топливных цистерн № 2 и 3 в прочном корпусе и залило соляром и забортной водой 2-ю группу аккумуляторной батареи, находящуюся в IV отсеке..."
Трое суток лодка лежала на грунте на глубине 97 метров. В 4-м отсеке (где в любой момент от короткого замыкания мог вспыхнуть пожар) боролись за жизнь корабля. На третьи сутки дышать уже было нечем, кислорода в воздухе отсеков катастрофически не хватало.
Аккумуляторные батареи были разряжены. Запасы воздуха высокого давления были менее 50 процентов от потребного. Проанализировали обстановку: лодка всплыть не могла.
Нет воздуха высокого давления — нечем выдавить многие тонны воды из балластных цистерн. И командир группы движения инженер-капитан-лейтенант Александр Сулоев сказал:
"Чтобы пополнить запас воздуха высокого давления — будем откачивать воздух из отсеков".
Конец у истории счастливый. "К-52" всплыла, и на великолепном крейсерском ходу 22 узла оторвалась от немецких сторожевых кораблей, и в надводном положении вернулась в Кронштадт...
Гениальное решение. Я часто о нём думаю. Вот так мы всю жизнь и живём. Сил нет, дышать уже нечем, но чтобы всплыть— откачиваем воздух из отсеков.
"Вечерний Петербург". 14 февраля — 29 апреля 1996 г.
Окончание
Петербургский историк В. А. Торчинов, прочитав мои публикации, сообщил мне, что в его личном фонде хранится ранний вариант рукописи Грищенко "Соль службы", и любезно пригласил меня ознакомиться с рукописью.
Рукопись переплетена в коленкор, переплет потрепан. Называется она "Соль службы (морской)", то есть в одном названии даны как бы два его варианта. Рукопись не датирована, в переплетенную рукопись вложены, соединенные скрепкой, странички последней главы — о встречах ветеранов-подводников в 63-м и 65-м годах. Можно предположить, что рукопись, заключенная в переплет, была закончена до 63-го года. Видимо, Грищенко начал писать эти воспоминания ещё в 50-е годы.
В рукописи много вклеек, где текст отпечатан на машинке с другим шрифтом, много рукописных вставок (штурманский, командирский почерк Грищенко порой, при абсолютной разборчивости, уменьшается настолько, что высота строки не превышает одного миллиметра).
Многое не вошло в следующие варианты. Грищенко готовил свой труд к изданию, и потому сам был первым, внимательным своим цензором (всем нам это хорошо знакомо).
Грищенко писал только то, что должно было проскочить через военную и политическую цензуру. Ранний вариант рукописи писался в относительно "свободные" хрущевские годы.
Так, на с. 150 Грищенко пишет, что командир лодки "Д-2" Линденберг перед войной сидел, "выдержал суровый лагерный режим Колымы, а когда его освободили, то назначили на Северный флот..."; на с. 447 говорится, что А. Зонин был посажен после войны (и абзац этот вычеркнут карандашом). На с. 284 упоминается Ф. Ф. Раскольников, который был "разрешен" в 61-м году (после XXII съезда партии) и вновь запрещен уже году в 64-м. На с. 9 Грищенко пишет о предвоенных годах на флоте: "Продвижение по службе шло быстро, головокружительно, но и неожиданно обрывалось, большей частью навсегда. Злые на язык остряки говорили — Академия работает на лагеря заключений".
Нас. 315 известный нам рассказ, как Вишневский читал в Матросском клубе свою пьесу, более подробен: "искал платок, не находил, вытирал слезы тыльной стороной ладони. Всхлипывая навзрыд, он так и не дочитал второй акт..."
Говоря о боевом походе "Л-3" в августе 42-го года, Грищенко (с. 265) пишет: "в то время у нас многие вели дневник — не только офицеры, но и рядовые..." Интересно, где теперь эти дневники?
Грищенко пишет о Зонине (с. 207): "как бывший опытный политработник Александр Ильич оказался нам весьма и весьма кстати" (в книге "Соль службы" эта фраза дана в другой редакции).
А что же делал в боевом походе комиссар? Об этом ни слова.
На с. 305 Грищенко пишет, что после возвращения из боевого похода на "Л-3" Зонин слег в постель: "Нервы не выдержали, он перестал узнавать своих близких друзей и даже жену. Почти месяц выхаживала его Вера Казимировна..."
Но все очевидцы пишут, что в день возвращения из похода Зонин был совершенно нормален, и весел. Может быть, нервный срыв произошел оттого, что комиссар Долматов обвинил Зонина в измене, и вновь замаячили перед Зониным арест и лагеря?
