Метафизика столицы. В двух книгах: Две Москвы. Облюбование Москвы - Рустам Эврикович Рахматуллин
«А помнишь, князь, где мы раньше стояли?»
Житийные иконы состоят из средника – центрального изображения – и клейм. Средник берет изображаемого в вечность из потока времени, текущего по кругу клейм. Памятник Пушкина, к примеру, помещен на среднем поле условного житийного изображения. Наоборот, Первопечатник, этот русский Фауст, застигнут остановленным мгновением. Мгновения, настигнувшие «старых» Гоголя и Достоевского, остановились сами и, возможно, отворяют вечность. Именно захваченность минутой может сделать энергетику трехмерного ваяния опасной. Минин и Пожарский есть сугубое (поскольку сделано поверх другого) житийное клеймо, заставшее своих героев в то мгновение, которому они не говорят «остановись»; мгновение истории, которое они желают превозмочь.
Большевики, взяв Кремль последним, как им мнилось, взятием, должны были почувствовать опасность, исходившую от монумента. Сообщение и о захвате, и о святости захваченного. Передвижкой с разворотом, отведя тяжелую длань Минина и грозный взгляд Пожарского от стен Кремля, Сталин отвел два эти сообщения.
С тех пор жест Минина и наведенный жестом взгляд Пожарского направлены на площадь. Поставленные ширью площади, ни жест, ни взгляд не могут превозмочь открывшейся длины, гаснут на середине. Анекдот предельно точно отмечает эту середину, поручая «гражданину» спрашивать: «А помнишь, князь, где мы раньше стояли»? Соль анекдота в том, что памятник поставлен и развернут против своего прямого, первого значения: Пожарский не имеет цели в направлении, которое теперь указывает Минин.
С перестановкой монумента драматичность Красной площади стала неявной. Дотоле памятник, открытый в 1818 году, своей жестикуляцией отчасти компенсировал синхронную засыпку Рва, держал сторону, был стороной.
Однако разворот не против тайного значения скульптуры, свернутого в тайных именах. Кремль переходит в угол взгляда князя, как Иерихон ушел в угол его хоругви. Теперь святое место – под ногами, строго по букве Книги, и надо преклониться и разуться. Там превратилось в здесь, и светлый муж, явившийся вождю, не опуская руку стал указывать под ноги.
За неправой большевистской передвижкой монумента есть правота небольшевистская. Перестановкой был продолжен древний спор. Спор берегов, сторон Алевизова рва о превосходстве и о святости. Памятник развернул себя и площадь так, как прежде развернули ее Шествия на осляти.
Заставка киностудии «Мосфильм»
Отступление о Рабочем и Колхознице
Москвичи удивятся: заставка киностудии «Мосфильм» сделала то, что взгляд приезжих ищет перед Спасской башней монумент «Рабочий и Колхозница». В кадре он даже разворачивается, как Минин и Пожарский: от Кремля на Исторический музей.
Два монумента в самом деле сходны. Для начала, темой межсословного союза. Только иерархический вертикализм сменяется горизонтальным равенством, а равновесие порыва и бездвижности, хотя и напряженной, – зеркальным равенством порывов. Меч спасителей Отечества перекован на орало, породненное с орудием ковки.
Держатели меча легко становятся гербовым, щитовым изображением. Держатели серпа и молота, традиционные в геральдике держатели герба, тоже охотно помещаются на щит.
Ну и, конечно, указующие длани. Минин и Пожарский видят землю предлежащей, подлежащей овладению, – Рабочий и Колхозница уже владеют ею, оставляют позади себя и представляют, будучи изваяны для заграничной выставки, перед другой землей.
Есть и комическое сходство: Минин и Рабочий носят под туниками штаны.
Глава VI. На крови
«Утро стрелецкой казни»
…Перед храмом Василия Блаженного и Лобным местом сдвинулись телеги со стрельцами. Словно сам собор поставлен Суриковым на колеса, коль скоро фигуры в телегах соотносятся со столпами собора.
Что это так; что первым планом полотна одушевлен, очеловечен его архитектурный задник, – увидел Максимилиан Волошин в книге «Суриков». Левый стрелец дан со спины, второй дан в профиль, двое анфас, стрелецкая жена правее – в профиль, крайний справа – со спины. Это пять видимых столпов и колокольня Покровского собора оборачиваются вокруг шатрового столпа, иносказанного на первом плане фигурой высоко стоящего стрельца. В поклоне линия его плеча и шеи параллельна верхнему обрезу полотна, отсекшему шатер Покровского столпа. Обрез шатра прочитывается как обезглавливание.
Царь сопоставлен Спасской башне. Сидящий на коне равен поднявшемуся на телеге, как Покровскому собору – башня. Ярый взор царя подобен взору Царской башни, огонь в глазах Петра как будто разожжен от глаз царя Ивана, тлеющих под сенью этой «царской ложи».
В. И. Суриков. Утро стрелецкой казни. 1881
Между казнящим и казнимыми у Сурикова пролегает непереходимая черта – грязная колея, словно прочерченная шпагой офицера, уводящего стрельца на смерть. Это, конечно, Алевизов ров. Сам Ров не виден, но видна его зубчатая стена перед стеной Кремля, дублированная шеренгой механических солдат нового строя.
Художник, не заставший Рва, ясно увидел оппозицию его сторон. Хотя стрельцы на полотне, подобно самому Покровскому собору, скорее равнодушны к стороне Кремля, их пантомима замкнута в себе. Только второй слева стрелец, изображенный в профиль, держит фронду. С ним встречается глазами сквозь толпу царь Петр, именно эта встреча порождает грозовое электричество картины.
Несмирившийся стрелец отождествлен с восточным, Троицким столпом Покровского собора и с придельной церковью Василия Блаженного на фоне этого столпа. Мятежник не юродивый, ни внешне, ни по существу. Он только фигуральная подсказка нам, что в обстоятельствах петровского тиранства обличительная власть блаженного Василия на стороне Москвы.
Подмена
Что Спасской башни нет в картине, обнаруживаешь с удивлением, поскольку есть соотнесенный с нею Петр. Формально, композиционно Петр соотнесен с Набатной башней, глухой и промежуточной. Набатная, удерживая на картине собственное место, замещает Спасскую. Отсутствует и Царская, грозное око государево. Есть Константино-Еленинская башня, на картине тоже промежуточная и глухая, выписанная вровень с Набатной, так что прясло между ними не имеет существующего перепада высоты. На деле эта башня принадлежит к числу воротных, приземиста, ниже Набатной по себе – и по рельефу, отчего и перепад стены. Больше того: до XIX века Еленинская башня имела мост и отводную стрельницу за Рвом, о чем, пожалуй, Суриков не мог не знать. Он знал даже о передвижке в XVIII столетии Лобного места – и вернул его назад. Стоя на точке, избранной художником, мы не найдем Лобного места перед собой: оно сегодня слева. Подробности шатровых завершений башен перемешаны. Сама стена Кремля слишком приближена к Покровскому собору, так что Беклемишевская башня, видимая на натуре, скрыта за собором.
Словом, всё, что на картине слева, изображено предельно точно и подробно, против неточного изображения всего что справа. Собор и Лобное прописаны, Кремль – переписан. Еленинскую башню Суриков лишил даже заложенных ворот. Он сделал Кремль глухим. Но для чего?
Для интуиции, быть может не осознанной художником, что Петр явился мимо Золотых ворот, словно прошел
