Мариан Белицкий - Шумеры. Забытый мир
Не только в «Гимнах о строительстве Энинны», как иногда называют этот текст, но и в других, менее пространных надписях сообщается о том, какие дары приносил Гудеа богам, какие храмы для них строил, как чтил их величие и славил могущество. Проще всего было бы сделать из всего этого вывод, что перед нами царь–святоша, старающийся заслужить милость богов и «долгую жизнь». Но это не так. Набожность, смирение, покорность воле богов, прославление их деяний словом и делом считались первейшим долгом не только правителя, но и самого ничтожного из его подданных — свободных или рабов. Здесь дело в другом. Бурное проявление любви Гудеа к богам означает нечто большее: «справедливый пастырь» Гудеа, стремясь вернуть богам власть, какую они имели над людьми сотни лет назад, надеется таким образом воскресить славу и мощь Шумера. Ему кажется, что, восстановив традиции, превратив храмы в центры политической, хозяйственной и культурной жизни страны, он сумеет нейтрализовать тяжёлые последствия вражеских нашествий, поддержать былое величие своего народа, помешать его упадку, обеспечить мир и сделать своих подданных счастливыми. В поступках этого правителя, равнодушного к громким титулам, избегающего вооружённых столкновений, есть некое трагическое величие, которое заставляет отнестись к нему с особым уважением. Потому что он не только построил Энинну,
дом, который, словно большая гора, достигает небес и ослепительный блеск распространяет на Шумер,
но и сделал прекрасным и богатым свой город, дал возможность его гражданам жить в мире и достатке.
Кроме молитв в «Гимне Гудеа» содержится множество сведений о том, как жили его подданные. Здесь нет ни слова о слезах, несправедливости или принудительном труде. Подробно и живо описывается прекрасная жизнь лагашитов под властью Гудеа:
Мать не поднимала руки на ребёнка.Ребёнок не противился словам матери.Раба, совершившего дурной поступок,Его господин не бил за это,Рабыню, попавшую в злую неволю,Её госпожа не била по лицу.К правителю, который дом [храм] строил,К Гудеа никто не приходил с жалобами…
Царь очистил город от «злых языков», освободил его жителей от «колдунов, которые их притесняли». Ещё более выразительно свидетельствует о проведении ряда социальных реформ (которые мы сейчас назвали бы либерализацией общественных отношений) описание торжества, связанного с введением Нингирсу в построенный для него храм. Семь дней длился весёлый праздник, во время которого
Рабыня со своей госпожой сравнялась,Раб шёл рядом со своим хозяином…
Гудеа не допускал в своей стране беззакония, он стоял на страже справедливости, как этого требовали боги Нингирсу и Нанше.
Бедного имущий не обижалИ вдову сильный не обижал.
Если в доме не было сына–наследника, с дочерьми поступали по справедливости. Разве здесь не слышится отголосок идей первого в истории реформатора — Уруинимгины? Разве в этом не выразилось желание следовать традиции, что, по мнению Гудеа, являлось лучшим способом предотвратить крушение государства? Стремление Гудеа реставрировать монархию старого типа, по–видимому, нашло поддержку у широких народных масс и у жрецов, которые вновь стали благодаря мероприятиям правителя решающей силой не только в хозяйственной жизни города, но и в политике. Как говорится в «Гимне Гудеа», благодаря благодеяниям Нингирсу, ниспосланным им за исполнение его воли, храмовые амбары были полны масла и шерсти, зерна и вина. С другой стороны, не подлежит сомнению и тот факт, что восстановление традиций ни в коей мере не означало отказа от хозяйственной и политической эмансипации дворца. У правителя были свои владения, у храма — свои. Наряду с этим возникали и обогащались поместья частных лиц — непременный и естественный результат расцвета торговли.
Из «Гимна Гудеа» и других надписей мы узнаём, что Лагаш имел при Гудеа развитые торговые связи со многими странами. Строительный лес ввозился из Урсу, кедры — из Амана, золото — из страны Хаху, диорит — из Магана, крупные каменные блоки — с гор Марту (западные страны). В горном районе Кимаш (в Эламе) добывалась медь, в горах Барсип — асфальт и т. д. Тяжело гружённые караваны вьючных животных привозили все эти сокровища в Лагаш. Поэтому неудивительно, что «амбары были подобны Тигру, когда его воды поднялись».
Вот о чём рассказывает надпись на так называемой булаве «А»:
Для своего царя Нингирсу, могучего героя Энлиля, Гудеа, энси Лагаша, добыл и привёз этот мрамор с гор Урингираз над Верхним [Средиземным] морем и сделал из него булаву с тремя львиными головами и посвятил её ему [богу], чтобы он сохранил его [Гудеа] жизнь.
Гудеа в равной степени можно назвать и «царём жрецов», и «царём купцов». Последние благодаря политике своего правителя процветали не меньше, чем первые. То же можно сказать о ремесленниках. Чуть не со всех концов тогдашнего мира получали они материал, из которого изготовляли предметы первой необходимости, различные украшения, оружие и пр. для царя, горожан и на вывоз в соседние города. За ценное и столь необходимое сырьё Лагаш платил готовыми изделиями. Хозяйственные таблички того времени рассказывают о расцвете ремёсел, о зарождении новых профессий, о кузнецах и каменщиках, плотниках и резчиках, ювелирах и гравёрах. Высокие налоги, необходимые для покрытия огромных расходов на строительство, которые население процветающего Лагаша платило в царскую казну, не были таким тяжким бременем, как во времена правления преемников Уруинимгины.
Когда именно Гудеа стал энси Лагаша, точно неизвестно. Учёные до сих пор не смогли установить, в каком году он пришёл к власти — при кутиях или после освобождения страны Утухенгалем. Несомненно одно: наивысший расцвет торговли наступил после изгнания кутиев. В надписях правителя Лагаша нет ни слова ни об освобождении страны от иноземного ига, ни о царе–победителе из Урука. Между тем, если бы не победы Утухенгаля, Гудеа не мог бы посылать своих купцов в дальние страны за строительными материалами для Унинну.
Удивительно мало внимания уделяет Гудеа всему тому, что происходило за границами его государства. В его надписях и других текстах никак не отражены чрезвычайно важные события «общешумерского» значения. Почти ничего не сообщается о торговле с соседними городами, в то время как весьма подробно описываются заграничные источники сырья. Может быть, здесь имеет место «тихое» возвращение к прежним отношениям между городами–государствами, т. е. возрождение сепаратистских тенденций, решительным противником которых был Утухенгаль. Создаётся впечатление, что Гудеа сознательно обходил молчанием всё происходившее вокруг, словно желая подчеркнуть, что его города не касаются важные, но бренные, преходящие земные дела. Однако вместе с тем он охотно пользовался происходившими вокруг переменами, извлекая из них выгоду для своего народа.
Когда он [Гудеа], — читаем мы в надписи на статуе «В», — строил храм для Нингирсу, Нингирсу, его любимый царь, открыл ему все [торговые] пути от Верхнего моря до Нижнего.
Эта надпись содержит бесспорный, хотя и не всеми историками признанный исторический намёк. Мы помним, что, победив Тирикана, Утухенгаль очистил перерезанные кутиями торговые пути. Гудеа же, который в это время уже начал строительство Энинну, воспользовался плодами этой победы.
Экономическая политика Гудеа не ограничивалась расширением торговых связей и строительством. Мы имеем свидетельства того, что он уделял большое внимание сельскому хозяйству. Надписи, хозяйственные таблички, отчёты храмовой администрации и многое другое указывает на то, что по приказу Гудеа лагашиты расширяли сеть оросительных каналов, увеличивали посевные площади, разбивали сады, сажали деревья. Если Уруинимгина и Лугальанда ввозили «горное вино», то во времена Гудеа в Лагаше стали выращивать свой виноград. Всё, что говорится об изобилии, — о полях, щедро родящих хлеб, о заполненных скотных дворах и множестве овец в загонах — не пустые слова, хотя они и звучат несколько хвастливо. Они отражают истинное состояние экономики Лагаша.
Как широко простиралась власть Гудеа? Есть основания предполагать, что Урук и Ниппур в какой–то мере признавали господство Гудеа, платили ему дань или другого рода подати. Однако наиболее вероятно, что Гудеа и в особенности его преемники подпали под власть новой династии — третьей династии Ура. Никаких данных о стремлении Гудеа к гегемонии или захвату других городов–государств Шумера у нас нет. В единственном документе, сообщающем о том, что царь установил мирные, добрососедские отношения с Эламом, между прочим, вскользь говорится: «Он разрушил город Аншан в стране Элам». Возможно, в этом единственном случае, когда до нас донёсся звон оружия, речь шла о каком–нибудь карательном походе против не слишком щепетильных торговых партнёров или об экспедиции, связанной, например, с обеспечением безопасности медных рудников, но не о кампании, подобной тем, какие предпринимались предшественниками Гудеа три–четыре столетия назад.
