Николай Копосов - Хватит убивать кошек!

Предположение, что такая система возможна (или, точнее, что именно она подлежит наукам о культуре), было, как известно, сформулировано В. Виндельбандом и Г. Риккертом[252]. При этом под индивидуализирующими понятиями (в соответствии с традицией немецкого историзма XIX в.) имелись в виду те, в которых мы «схватываем» исторические индивидуальности в широком смысле слова, — такие, например, как «немецкий народ». Иными словами, речь идет о явлениях хотя и единственных в своем роде, но все же макроисторического масштаба. С этой точки зрения, казалось бы, индивидуализирующие понятия — не совсем то, что могли бы искать микроисторики. Но вместе с тем именно за счет своей причастности к макроисторическому масштабу индивидуализирующие понятия, возможно, могли бы позволить как-то иначе, не так, как понятия генерализирующие, классифицировать индивидуальные факты микроуровня. Но для этого они должны быть основаны на особых логических процедурах, отличающих их от других генерализирующих понятий.

Именно в этом и состоит сложность. Вопрос о логической структуре индивидуализирующих понятий остался до такой степени не проработанным баденскими неокантианцами, что сохранилась возможность утверждать, будто таких понятий не существует вовсе, и самую эту гипотезу преследует обвинение в абсурдном противоречии в терминах[253]. Тем не менее к ней восходит одно направление мысли («направление», возможно, не совсем подходящее слово, поскольку оно проходит незаметным пунктиром по разрозненным работам), которое пытается обосновать иную, отличную от номотетической логику социальных наук. Речь идет о некоторых комментариях к теории идеального типа Макса Вебера.

Обычно идеальный тип понимают с акцентом на слове идеальный, как бы считая слово тип само собой понятным. В таком случае и говорят об «исследовательских утопиях», о том, что идеальные типы — это просто модели, которые не существуют в реальности, но которые создаются исследователями для того, чтобы эту реальность рационально понять. Но при этом остается в стороне вопрос, отличаются ли хотя бы чем-то идеальные типы от других понятий с логической стороны — ведь любое понятие подходит под такое описание. Напротив, некоторые авторы, например Томас Бургер[254], интерпретировали теорию идеальных типов как попытку развить идею индивидуализирующих понятий и разработать специфическую логику наук о культуре, иными словами, как ответ на тот вопрос, который так и не задал себе Риккерт, но который следовал из его теории: вопрос о различиях форм обобщения, подлежащих соответственно индивидуализирующим и генерализирующим понятиям. Известно, что Вебер, развивая начатое уже Риккертом смягчение оппозиции идиографических и номотетических наук, подчеркивал, что генерализирующие понятия вовсе не неприменимы в науках о духе. Однако он шел здесь дальше Риккерта, считая, что индивидуализирующие понятия в известном смысле состоят из генерализирующих, иными словами, что индивидуализирующие понятия (т. е., в интерпретации Бургера, идеальные типы) есть не что иное, как уникальные комбинации генерализирующих понятий. Это значит, что они выступают как своего рода кластеры значений, которые позволяют с помощью пересекающихся общих понятий схватить неповторимые исторические явления. При этом явления, относимые к идеально-типической категории, вовсе не должны отвечать принципу необходимых и достаточных условий, в соответствии с которым формируются естественно-научные понятия.

По сути дела Бургер приписывает Веберу идею кластерного или сложного понятия, а отсюда уже один шаг до того, чтобы поставить под сомнение аристотелевскую логику, основанную на принципе необходимых и достаточных условий членства в категории. Правда, дебаты о сложных понятиях в аналитической философии прошли мимо внимания Бургера — возможно, потому, что он писал еще в середине 1970-х гг., т. е. до того, как споры о логике прототипа вышли за пределы узкого круга специалистов. Нельзя сказать, что аргументация Бургера до конца убеждает, и все же вполне правдоподобно, что мысль Вебера развивалась примерно в таком направлении. На это указывает само слово «тип», сегодня от частого употребления банализированное, которое для Вебера, вполне вероятно, ассоциировалось с ныне забытыми спорами английских логиков первой половины XIX в. (таких, как Д. Стюарт, У. Хьюэл и Дж. С. Милль). В этих спорах оно отсылало к классу, сформированному не на основе необходимых и достаточных условий, но с помощью транзитивного словоупотребления (мы бы сейчас сказали — семейного сходства, но и эта идея, обычно связываемая с именем JT. Витгенштейна, была, без сомнения, заимствована им из дебатов к тому времени уже столетней давности) путем объединения вокруг типических образцов категории ее периферийных членов. Вебер должен был знать об этих дебатах, поскольку они анализируются в «Системе логики» Милля, а Милль был одним из наиболее читаемых критическими философами истории авторов. Таким образом, пусть и непоследовательно, Вебер мог связывать надежду на решение вопроса о логическом своеобразии исторических понятий с логикой прототипа avant la lettre. Однако это развитие осталось лишь намеченным в его теоретических статьях, и неудивительно, что оно прошло мимо внимания большинства исследователей его творчества.

Можно указать еще на двух авторов, мысль которых развивалась в близком направлении. Это прежде всего Э. Кассирер, который обращается к типологии научных понятий в «Логике гуманитарных наук»[255]. Там он выделяет особый тип понятий, «понятия формы и стиля», которые связаны, с его точки зрения, прежде всего с работой эстетической интуиции (и поэтому применяются главным образом в истории искусства). Как пример он приводит буркхардтовское понятие «человек Возрождения», которое, конечно же, невозможно определить в терминах необходимых и достаточных условий. Правда, с этого момента рассуждения Кассирера развиваются уже не в направлении логики прототипа: он говорит не о том, что между деятелями Возрождения существовало «семейное сходство», но скорее о том, что они все вместе составляли то, что можно охарактеризовать как человека Возрождения, внося каждый какую-либо новую черту в этот коллективный портрет, и тем самым фактически повторяет анализ исторических понятий Риккертом. Конечно, это рассуждение несложно перевести в логику прототипа, но сам Кассирер не делает этого, что характерным образом показывает «брошенность на полпути» его логического анализа исторических понятий.

Еще один важный здесь для нас автор — Жан-Клод Пассерон[256], который, уже будучи в курсе современных дебатов о логике прототипа, также склонен связывать с ней теорию идеального типа. Пассерон, однако, делает еще одно важное замечание, которое тоже идет в развитие мысли Вебера, а именно, что имена нарицательные (выражающие общие понятия) в дискурсе социальных наук всегда остаются несовершенными нарицательными именами, сохраняя связь с конкретными историческими контекстами, в которых они обозначают уникальные культурные явления. Это наблюдение представляется чрезвычайно важным, поскольку оно реально открывает путь к пониманию тесной взаимосвязи разных способов образования понятий в нашем мышлении, взаимосвязи настолько тесной, что представляется бессмысленным пытаться установить какую бы то ни было жесткую типологию понятий и тем более взаимосвязь между определенными типами понятий и определенными науками. Каждая наука является исторически сложившимся комплексом крайне разнотипных интеллектуальных задач, и мы неизбежно применяем различные интеллектуальные стратегии, а значит, и по-разному сформированные — или даже по-разному в разных контекстах употребленные — понятия для их решения. Историческая наука не составляет здесь исключения, и первая же попытка логического анализа любого исторического понятия покажет нам переплетение в нем самых разнообразных логик (в частности, анализ логических структур используемых историками социальных категорий показывает, что они рождаются из конфликтного взаимодействия логики прототипа и логики необходимых и достаточных условий)[257].

Что из всего этого следует? Прежде всего, весьма немногочисленные попытки разработать для наук о человеке логику, альтернативную логике естественных наук (т. е. логике общих понятий), не привели к сколько-нибудь заметному успеху, а наиболее вероятное предположение, к которому склоняет обзор этих попыток, состоит в том, что их продолжение обречено на неуспех, поскольку каждая наука мобилизует весь спектр наших логических интуиций. Это означает, что у микроисториков мало шансов обнаружить в нашем интеллектуальном аппарате невостребованные макроисторией ресурсы. Последняя, как и наше мышление в целом, основана на разнообразных, порой внутренне противоречивых интуициях и логических стандартах. Остается неясным, почему микроисторики должны рассчитывать на успех там, где не удались предшествующие попытки создания особой логики наук о человеке. Во всяком случае, ничто в практике микроистории не свидетельствует в пользу такого предположения.