Рафаэль Сабатини - ВЕЧЕРА С ИСТОРИКОМ
Хайд не сложил руки и после того, как сделал возможной Реставрацию; именно он взял на себя трудную задачу соединения новой и старой политических линий в смутные времена. А когда выяснилось, что события развиваются совсем не так, как того желает Англия, Хайду пришлось стать козлом отпущения. На него, как на главу администрации, взвалили ответственность даже за те действия правительства, против которых он горячо, но тщетно возражал в Совете. Даже в том, что Карл продал Дюнкерк французам и промотал полученные деньги, обвинили Хайда. А заодно и в бездетности королевы. Причина этого последнего обвинения заключалась в том, что герцог Йоркский искупил свою вину перед дочерью Хайда, женившись на ней. Герцог был наследником престола, и народ, всегда готовый поверить в самую невероятную чушь, был убежден, что Хайд, желавший посадить на трон своих внуков, специально женил Карла на бесплодной женщине.
Когда поднявшиеся вверх по Темзе голландцы сожгли свои корабли в Чэтеме, и лондонцы уже слышали вражескую канонаду, народ объявил Хайда предателем. Повергнутая в ужас толпа слепо жаждала крови и не желала считаться с доводами разума. Чернь побила окна в доме Хайда, разорила его сад и соорудила виселицу перед воротами роскошного особняка на северном краю Пикадилли.
Эдвард Хайд, граф Кларендон и Лорд-Канцлер Англии, умел завоевать любовь своих приближенных, но не обладал качествами, необходимыми, чтобы снискать дешевую популярность у толпы. Да он и не жаждал этой популярности. Он был человеком строгих нравов, серьезным и рассудительным, и поэтому его ненавидели придворные повесы Карла. Набожность и принципиальность привели к тому, что пуритане начали подозревать Хайда в фанатизме, а приверженность к единоначалию в политике бесила членов палаты Общин, которые все как один терпеть его не могли. Да и как иначе? Ведь времена самодержавия прошли.
И все же Хайд мог бы противостоять всеобщей неприязни, прояви Карл хотя бы толику той верности и преданности дружбе, какую в свое время выказал лорд Кларендон по отношению к нему. Правда, в течение какого-то недолгого срока король продолжал называть себя другом графа. Возможно, они оставались бы друзьями до конца, не вмешайся в эту историю женщины. Как утверждает Ивлин, описавшая эти события в дневнике, падение этого человека было делом рук “шутов и дамочек для увеселений”.
История падения Кларендона очень запутанна, и ее не найти в школьных учебниках. По сути дела, история эта одновременно служит историей женитьбы короля Карла и жизнеописанием Катарины Браганза, этой несчастной маленькой безобразной королевы, на долю которой выпало ровно столько страданий, сколько выпадает их женщине, ставшей женой “султана” в стране, обычаи и нравы которой не предусматривают существования гарема.
Если Кларендон и не был вдохновителем этого брака, он, во всяком случае, одобрил матримониальное предложение португальцев, которые хотели заключить союз с Англией для защиты от хищнических посягательств Испании. На него произвело впечатление предложенное приданое – 500 тысяч фунтов стерлингов наличными; Танжер, позволявший англичанам господствовать на Средиземном море, и остров Бомбей. Хайд еще не мог предвидеть, что обладание Бомбеем и свобода торговли в Восточных Индиях, которую Португалия до сих пор ревниво сохраняла за собой, сделают Англию способной сколотить великую Индийскую империю. Но и одних коммерческих преимуществ было вполне достаточно, чтобы сделать этот брак желательным для Англии.
Катарина Браганза отплыла в Англию, и 19 мая 1662 года Карл в сопровождении блистательной свиты встретил свою невесту в Портсмуте. Король был на редкость представительным мужчиной, высоким (шесть футов росту), худощавым, элегантным и энергичным. Непривлекательность искаженных грубоватых черт его лица сглаживалась блеском выпуклых прищуренных темных глаз и пленительной улыбкой. И облик, и повадка короля были грациозны, речь правильна, а обворожительная изысканность манер свидетельствовала о сибаритском добродушии.
Но изысканность и добродушие улетучились, едва король увидел свою будущую супругу. Двадцатичетырехлетняя Катарина была до нелепости мала ростом, с непропорционально вытянутым туловищем и коротенькими ножками. В своей старомодной диковинной юбке она казалась коленопреклоненной, когда стояла рядом с Карлом. Цвет лица у нее был болезненно-желтый, и прекрасных глаз оказалось явно недостаточно, чтобы скрасить его вопиющую непривлекательность. Черные волосы Катарины были уложены самым нелепым образом, взбиты в высокую копну и украшены по бокам головы бантами, похожими на маленькие крылья.
Вряд ли стоит удивляться тому, что веселый король, привередливый сластолюбец и тонкий ценитель женской красоты, шагавший навстречу невесте, вдруг будто споткнулся и на миг замер как вкопанный.
– Господи! – поморщившись, бросил он стоявшему рядом Этериджу. – Они привезли мне летучую мышь, а не женщину!
Однако лишенная очарования девушка привезла хорошее приданое, а Карл отчаянно нуждался в деньгах.
– Я полагаю, – сказал он чуть погодя Кларендону, – мне придется проглотить эту черную корку. Как иначе слопать варенье, которым она намазана?
Серьезные глаза Лорда-Канцлера смотрели на короля почти сурово, когда он холодным деловитым тоном перечислял блага, которые принесет этот брак. Он не осмеливался упрекнуть своего господина за грубые шутки, но не желал и смеяться вместе с ним. Кларендон был слишком честен, чтобы заниматься подхалимажем.
К Катарине немедленно приставили, по словам Граммона, шестерых страшилищ, которые называли себя фрейлинами, и гувернантку, оказавшуюся сущим чудовищем. В сопровождении этой свиты она отправилась в Хэмптон-Корт, где и прошел медовый месяц. Здесь несчастная женщина, по уши влюбленная в грациозного, длинноногого и худого как щепка мужа, какое-то время прожила в обманчивом раю. Но разочарование не заставило себя ждать. Благодаря приданому Катарина стала королевой Англии, но вскоре поняла, что занимает положение жены “де юре”. Между тем Карл развлекался, как хотел, с женами “де факто”, и его нынешняя супруга “де факто”, владычица сердца короля и первая дама его гарема, была прекрасной мегерой по имени Барбара Вильерс, женой покладистого Роджера Палмера, графа Каслмэна.
Как это всегда бывает в таких случаях, нашлось немало доброхотов, которые, руководствуясь любовью к охваченной иллюзиями королеве и заботой о ней, поспешили сорвать шоры с ее глаз. Они сообщили Катарине об отношениях Его Величества с миледи Каслмэн, – отношениях, зародившихся еще в те времена, когда Карл был бездомным скитальцем. Судя по всему, известие глубоко взволновало бедняжку, но настоящая беда еще ждала ее впереди. Приехав в Уайтхолл, она увидела список своих фрейлин, и первым в нем стояло имя госпожи Каслмэн. Гордость несчастной маленькой женщины восстала против такого оскорбления. Катарина вымарала Барбару из списка и повелела никогда не допускать фаворитку короля к своей особе.
Но королева не приняла в расчет Карла. При всем своем дружелюбии, при всей светской изысканности и веселости, король был не лишен цинизма, и цинизм этот в полной мере проявился в образе его действий в создавшемся положении. Карл самолично привел свою смазливую фаворитку к королеве и представил ее супруге в присутствии всех придворных, которые, несмотря на собственное распутство, в изумлении взирали на это безобразное издевательство над достоинством царственной особы.
Последствия его превзошли самые мрачные ожидания. Катарина застыла, как будто ее ударили. Ее лицо делалось все бледнее, пока не приобрело серый цвет; черты его исказились; глаза наполнились слезами от горькой обиды и уязвленной гордости. А потом из ноздрей ее внезапно хлынула кровь: не вынеся горя, королева упала в обморок, и португальские придворные дамы подхватили ее обмякшее тело.
Поднялся переполох. Воспользовавшись им, Карл ретировался и уволок за собой любовницу. Он понимал, что в случае промедления даже умение с легкостью выходить сухим из воды не поможет ему сохранить достоинство.
Ставить такой эксперимент повторно, разумеется, было нельзя. Однако поскольку король возжелал, чтобы графиня Каслмэн была возведена в ранг одной из фрейлин королевы (или, вернее, потому, что этого возжелала ее светлость, а Карл в руках ее светлости становился податливым, как воск), ему пришлось бы втолковывать жене, что, по его мнению, хорошо для супруги короля, а что плохо. Убеждать Катарину должен был Кларендон: Карл решил возложить эту задачу на него. Но Канцлер, столь долго и исправно игравший роль Ментора при Телемахе, счел нужным объясниться с королем и наставить его на путь истинный в морали, как прежде наставлял в политике.
Кларендон отклонил предложение стать посредником и даже пытался убедить Его Величество в том, что избранная им линия поведения попросту непристойна.
