Екатерина Рыбас - Российские вожди в борьбе, любви и смерти

Александр II, несмотря на проведенные им реформы, все время находился под прицелом террористов-революционеров. Масла в огонь подлила расправа над польскими повстанцами, для усмирения которых были задействованы регулярные армейские части.

Первое покушение на царя произошло 4 апреля 1866 года Александр гулял в Летнем саду, потом подошел к экипажу. Вдруг к нему подбежал человек, выхватил револьвер и выстрелил в него. Но находившийся рядом картузник Осип Комиссаров вовремя ударил покушавшегося по руке, и пуля прошла мимо. Жандармы схватили террориста и подвели к императору. Александр спросил: «Ты поляк?» Тот ответил, что он русский. «Почему же ты стрелял в меня?» — спросил царь. «Ты обманул народ: обещал землю, да не дал», — последовал ответ. Дмитрий Каракозов был повешен 3 сентября на Смоленском поле.

Через 15 лет покушение на царя все же достигло своей цели. Все эти годы Александра не покидало ощущение висевшего над ним дамоклова меча революции. Народовольцы во главе с А. Желябовым тщательно готовили покушение, предусмотрели два варианта следования экипажа царя из Зимнего до Михайловского дворца.

28 февраля 1881 года полиция обследовала подозрительный сырный магазин, открывшийся на Малой Садовой. Хотя они ничего не обнаружили, в бочках для сыров была земля от подкопа, которым руководила Софья Перовская. Убийцы заложили мины в канализацию под улицей, по которой должен был ехать экипаж царя.

1 марта, подписав Манифест о Государственном совете, не обратив внимания на предупреждение о возможном покушении, Александр отправился на развод в Михайловский манеж. Но поехал он запасным путем — через Певческий мост и набережную Екатерининского канала.

Софья Перовская об этом маневре догадалась и к часу дня расставила по набережной метальщиков с бомбами. Она увидела карету, поворачивавшую с Инженерной улицы, и подала сигнал белым платком. Первый бомбист, Тимофей Михайлов, испугался и убежал. За двести метров до моста раздался взрыв. Были ранены прохожие и конвоиры. Александр вышел из кареты невредимый, к нему подвели метальщика, который кричал: «Не бейте меня, темные люди!» Царь интересовался судьбой раненых, начальник охраны умолял его вернуться во дворец.

Третий метальщик оказался в двух шагах от царя и бросил бомбу между ним и собой. Оба были смертельно ранены. Четвертый метальщик, спрятав бомбу под мышку, бросился помогать уложить императора в сани.

В результате покушения пострадали 22 человека: трое погибли, в том числе ребенок, четырнадцать ранены, пятеро контужены.

Николай, хотя и отрекся от престола, был опасен большевикам и ожидал смерти, но не знал, что та же участь постигнет его семью. Он просил передать всем, кто ему предан, не мстить за него. Он говорил, что всех простил и за всех молится.

Екатеринбург, куда привезли семью Николая II, в 1918 году был осажден белыми войсками и поддерживавшими их чехами. Революция была на грани поражения. Ленин заявил: «Нельзя оставлять им живого знамени, особенно в наших трудных условиях». У Ленина были свои счеты с Романовыми, которые когда-то отправили на казнь его брата Александра. Большевики решили на время скрыть факт уничтожения всей царской семьи, которая официально «погибнет при эвакуации».

В ночь на 17 июля Николай II с женой, четырьмя дочерьми, цесаревичем Алексеем, доктором Боткиным и слугами (всего 11 человек) были расстреляны в полуподвальном помещении Ипатьевского дома. Их разбудили за полчаса до казни, объяснив, что в городе неспокойно, заставили пройти в другое помещение. Царь нес наследника на руках. Комендант Ипатьевского дома Юровский сказал, что надо сфотографироваться, распорядился, кому как встать. Александра с сыном сидели на стульях, так как у нее болели ноги, а у него был приступ болезни. Юровский зачитал приговор. Николай сказал: «Вы не ведаете, что творите». Николай был убит, как писал Яков Юровский, наповал. 12 исполнителей выстрелили в него почти одновременно. Григорий Никулин стрелял плохо, поэтому на Алексея он извел целую обойму. Потом оставшихся в живых добивали штыками, прикладами.

Впоследствии, когда белые заняли Екатеринбург, следователь Соколов не смог найти место захоронения останков семьи. Могилу обнаружили только в 90-е годы.

Один из участников расстрела, П. З. Ермаков, писал: «На меня выпало большое счастье произвести последний пролетарский советский суд над человеческим тираном, коронованным самодержцем, который в свое царствование судил, вешал и расстрелял тысячи людей, за это он должен был нести ответственность перед народом. Я с честью выполнил перед народом и страной свой долг, принял участие в расстреле всей царствующей семьи».

Николай и вся семья были канонизированы сначала Русской зарубежной церковью, потом Русской Православной. Останки перезахоронены в Петербурге в царской усыпальнице.

Агония советских вождей

В марте 1922 года у Ленина начались частые припадки, заключавшиеся в кратковременной потере сознания с онемением правой стороны тела. С марта 1923 года развился тяжелый паралич правой стороны тела, была поражена речь. Но потом наступило временное улучшение, когда в мае Ленина перевезли в Горки, он стал поправляться. В сентябре ортопеды изготовили для вождя специальную обувь; при помощи жены и сестры он стал вставать и ходить по комнате с тростью. 19 октября Ленин вопреки уговорам Крупской сел в автомобиль и велел везти себя в Москву. «Зашел на квартиру, — вспоминает секретарь Ленина Фотиева, — заглянул в зал заседания, зашел в свой кабинет, оглядел все, проехал по сельскохозяйственной выставке в нынешнем Парке культуры и отдыха и вернулся в Горки».

Ленин стал учиться писать левой рукой, в правительстве и Политбюро стали ожидать скорого его возвращения. Однако склероз сосудов мозга прогрессировал.

По свидетельству наркома здравоохранения Н. Семашко, «всего за два дня до смерти В[ладимир] И[льич] ездил на охоту, ведь он сам организовал все эти поездки». Это подтверждает и Н. Крупская: еще в субботу ездил он в лес, но, видимо, устал, и когда мы сидели с ним на балконе, он утомленно закрыл глаза, был очень бледен и все засыпал, сидя в кресле. Последние месяцы он не спал совершенно днем и даже старался сидеть не на кресле, а на стуле. Вообще, начиная с четверга, стало чувствоваться, что что-то надвигается: вид стал у Вл. Ильича ужасным, усталый, измученный. Он часто закрывал глаза, как-то побледнел и, главное, у него как-то изменилось выражение лица, стал какой-то другой взгляд, точно слепой...»

Профессор В. Осипов вспоминает последние часы жизни Ленина так: «20 января Владимир Ильич испытывал общее недомогание, у него был плохой аппетит, вялое настроение, не было охоты заниматься; он был уложен в постель, была предписана легкая диета. Он показывал на свои глаза, очевидно, испытывая неприятное ощущение в глазах. Тогда из Москвы был приглашен главной врач профессор Авербах, который исследовал его глаза... Профессора Авербаха больной встретил очень приветливо, был доволен тем, что, когда исследовалось его зрение при помощи стенных таблиц, он мог самостоятельно называть вслух буквы, что доставляло ему большое удовольствие. Профессор Авербах самым тщательным образом исследовал состояние глазного дна и ничего болезненного там не обнаружил.

На следующий день это состояние вялости продолжалось, больной оставался в постели около четырех часов, мы с профессором Ферстером (немецкий профессор из Бреславля, который был приглашен еще в марте 1922 года) пошли к Владимиру Ильичу посмотреть, в каком он состоянии. Мы навещали его утром, днем и вечером, по мере надобности. Выяснилось, что у больного появился аппетит, он захотел сесть; разрешено было дать ему бульон. В шесть часов недомогание усилилось, утратилось сознание, и появились судорожные движения в руках и ногах, особенно в правой стороне. Правые конечности были напряжены до того, что нельзя было согнуть ногу в колене, судороги были также и в левой стороне тела. Этот припадок сопровождался резким учащением дыхания и сердечной деятельности. Число дыханий поднялось до 36, а число сердечных сокращений достигло 120-130 в минуту, и появился один очень угрожающий симптом, который заключается в нарушении правильности дыхательного ритма (типа чейн-стокса), это мозговой тип дыхания, очень опасный, почти всегда указывающий на приближение рокового конца. Конечно, морфий, камфара и все, что могло понадобиться, было приготовлено. Через некоторое время дыхание выровнялось, число дыханий понизилось до 26, а пульс до 90 и был хорошего наполнения. В это время мы намерили температуру — термометр показал 42,3 градуса — непрерывное судорожное состояние привело к такому резкому повышению температуры; ртуть поднялась настолько, что дальше в термометре не было места.