Лив Нансен-Хейер - Книга об отце (Ева и Фритьоф)
Вскоре начали наведываться медведи, так что зимовщики настреляли их порядочно. Затем они начали складывать из камней хижину. Инструментов было мало, почти все приходилось делать голыми руками. Ломом им служил кусок полозьев от саней, а киркой была моржовая лопатка. Вот так и выкапывали они вмерзшие в землю камни и перетаскивали их вниз, к месту постройки. Мха и лишайника, чтобы затыкать щели, кругом было достаточно, и убогая хижина хоть и медленно, но все же росла.
Тут пригодилось все, чему выучился Нансен у гренландских эскимосов. Из ледяных глыб сложили низкий туннель, по которому можно было попасть в хижину лишь ползком, на полу постлали медвежьи шкуры.
«Гостиная» была настолько велика, что Нансен мог в ней спать вытянувшись во весь рост и свободно стоять.
Из моржового сала натопили жиру для светильников и для еды, а медвежатина была отличной пищей. В конце сентября они настреляли столько медведей, что мясных запасов наверняка должно было хватить на всю зиму. Поэтому остатки провианта, взятого с корабля, можно было оставить про запас на дорогу.
Так началась их жизнь в этой зимней берлоге.
Меню у них было очень простое. Утром варили из медвежатины бульон, вечером готовили жаркое. В основном питались мясом, а когда хотелось жира, макали кусочки мяса в моржовый жир или выуживали шкварки из светильников.
«Мы находили шкварки необыкновенно вкусными и называли пирожными».
Заняться было нечем, оставалось только спать, есть и лежать в мешках. Изношенное грязное платье уже не спасало от морозов за стенами хижины. Но когда бывало не слишком ветрено, то они с удовольствием выходили прогуляться. За эти месяцы записей в дневнике почти не прибавилось — условия существования не вдохновляли да к тому же казалось, что на холоде мозг застыл.
Только природой восхищаться они не уставали.
«1 декабря.
В последние дни погода удивительно хороша, и бродишь перед хижиной без конца. Лунный свет превращает эту ледяную страну в сказочный мир. Вон в тени грозно нависшей горы примостилась наша хижина, зато льды вокруг и фьорд залиты серебристым лунным светом. Снежные холмы и гребни так и светятся. Призрачная красота, словно это какая-то вымершая планета, вся из сверкающего мрамора».
Все на свете относительно, в том числе и представление о тепле. В хижине температура никогда не поднималась выше 0°. Полом служил лед, а со стен и потолка прямо на спальные мешки капала ледяная вода.
Больше всего соскучились они по книгам. Все небольшие альманахи и календари, взятые с собою, они давно выучили наизусть.
Но снова и снова принимались их перечитывать. По крайней мере видишь печатные буквы! Зато для размышлений было достаточно времени, и не всегда удавалось побороть в себе тоску по дому. Оставалось только поверять ее дневнику.
«Зимним вечером она сидит у лампы и шьет. Рядом с ней играет с куклой голубоглазая девчурка с золотистыми волосами. Мать ласково смотрит на нее и гладит по головке. На глаза наворачиваются слезы и каплями падают на рукоделье... А здесь рядом спит Юхансен и улыбается во сне. Бедняга, он наверняка дома, празднует рождество. Что же, спи, досматривай сны. Пройдет же когда-нибудь зима, наступит весна, весна жизни».
Пришло рождество, тоска по дому усилилась.
«Вторник, 24 декабря, 2 часа дня, температура —24°, облачность 2 балла, ветер восточный, 7 метров.
Вот и сочельник. На улице мороз и метель, у нас в хижине тоже холодно и дует. Как здесь уныло!
Дома сейчас звонят рождественские колокола. Я слышу, как плывет в воздухе этот звон. Какой чудесный звук.
...Вот зажигают свечи на елке. Вбегают ребятишки и радостно пляшут и веселятся вокруг елки. Когда вернусь домой, я непременно устрою на рождество детский праздник.
Мы тоже празднуем рождество, в меру наших возможностей. Юхансен вывернул нижнюю рубашку наизнанку, а верхнюю рубашку надел под низ. Я тоже надел «чистое» — кальсоны, которые подержал в теплой воде. Помылся, истратив четверть чашки воды, а снятые кальсоны использовал как губку и как полотенце. Теперь чувствую себя, точно заново родился, одежда уже не липнет так сильно к телу. На ужин у нас была рыбная запеканка из рыбной и маисовой муки, заправленная вместо масла моржовым жиром. На десерт — хлеб, поджаренный на ворвани». Только по праздникам, на рождество и Новый год, они позволяли себе взять кое-что со склада.
В новогоднюю ночь Нансен пишет:
«Сейчас в Норвегии колокольным звоном провожают старый год. У нас вместо колокола ледяной ветер завывает над снежными равнинами. Он дует с такой силой, что снежные вихри взлетают до неба. А круглая луна медленно, безмятежно переплывает из старого года в новый».
Грянули жестокие морозы, таких ни разу еще не бывало. Нансена угораздило отморозить кончики пальцев. Но это была не единственная беда. Одежда натерла до крови все тело. Хуже всего дело обстояло с ногами. Штаны так натирали кожу, что с внутренней стороны ляжки кровоточили. Они протирали раны мхом, намоченным в воде, нагретой в чашке над светильником. Но раны не заживали.
«Только сейчас я понял, какое, в сущности, замечательное изобретение мыло».
Однако со здоровьем у них было как нельзя лучше, а главное — мужество не покидало их. Нансен был совершенно спокоен за «Фрам», который он оставил под командой Свердрупа, уверен он был и в собственном возвращении. По его расчетам, «Фрам» должен был вернуться домой в августе, а к тому времени, если не раньше, и они доберутся до дома.
В феврале понемногу начали собираться в поход. Надо было починить одежду. Нансен был прямо-таки счастлив, когда из небольшого кусочка шнура получилось целых двенадцать ниток. Теперь хотя бы ветрозащитная одежда будет в порядке.
Запасы мяса и ворвани стали иссякать. Пришлось экономить ворвань и готовить горячую пищу только раз в сутки.
Тут как долгожданный подарок приближающейся весны к хижине подошел медведь.
«Он раздумывает, не войти ли в дом»,— сказал Юхансен и выстрелил в щелку двери. Медведь взревел и бросился наутек, Нансен помчался за ним вдогонку, но потерял след. Когда он возвращался к хижине, к нему подбежал Юхансен и сказал, что пристрелил медведя, но, подоспев к тому месту, где Юхансен оставил медведя, они увидели, что он удаляется в сторону большого ледника. Нансен еще ни разу не видел, чтобы убитый медведь так быстро бегал. Он бросился догонять его и успел всадить в него еще несколько пуль, но медведь не замедлял своего бега. Добравшись до самого гребня ледника, медведь вдруг упал и покатился вниз, все быстрее и быстрее, прямо к тому камню, на котором стоял Нансен. Перевернувшись через голову, медведь растянулся у самых ног Нансена. Он был мертв.
Мяса этого медведя хватило на шесть недель. Тех медведей, которые забредали к хижине, зимовщики теперь только отпугивали выстрелами.
Наступала пора трогаться в путь, и нужно было спешно приводить в порядок снаряжение. Нансен составил краткое описание своего похода и написал письмо Еве. То и другое положил в латунную трубку и подвесил к потолку хижины.
19 мая сани стояли наготове у самого выхода. Нансен и Юхансен выползли из зимней берлоги, с тем чтобы уже не возвращаться в нее.
Впоследствии, когда Нансена спросили, как они выдержали эту зимовку, он по привычке пожал плечами и с улыбкой ответил: «Да, знаете, пожалуй, было скучновато».
Тело после долгого бездействия было еще вялым и скованным, сани казались тяжелыми, так что за день поначалу проходили мало. Через несколько дней они подошли к мысу, который был им виден из хижины, но оттуда они не могли разобрать, что это такое — облака или горы. Весной на белой поверхности показались темные пятна, и тогда стало ясно, что это горы. Этот мыс назвали они мысом Доброй Надежды, так как надеялись найти там выход к морю. Надежда их оправдалась. С горного хребта они увидели открытую воду, а вдали еще какую-то землю.
Лед был ненадежен, и Нансен шел впереди, прокладывая путь. Вдруг он провалился — с лыжами на ногах. Юхансен отстал, чтобы закрепить груз на санях, и не слыхал крика о помощи. Нансен проваливался в кашу изо льда и воды все глубже и глубже. Он уже думал, что пришел конец. Он барахтался в воде, стараясь удержаться на поверхности, и звал на помощь. Наконец прибежал запыхавшийся Юхансен. Он подоспел как раз вовремя.
Вскоре они снова чуть было не распростились с жизнью. Весь день они плыли под парусом, а под вечер высадились на кромку льда, чтобы поразмяться и прикинуть, каким путем двигаться дальше. Они стояли на торосе, как вдруг Юхансен закричал: «Каяки относит!»
В один миг они сбежали к воде. Но каяки были уже далеко, и их быстро уносило течением.
«Держи часы!» — крикнул Нансен, скинул с себя часть одежды и бросился в ледяную воду. Ветер дул со льда и подгонял легкие, с высокими бортами каяки. В одежде плыть было очень трудно, и расстояние между Нансеном и каяками не уменьшалось. Он уже было решил, что все пропало. Но продолжал плыть дальше: если упустить каяки, на которые вся их надежда, то не будет никакой возможности двигаться дальше. Утомившись, Нансен поплыл на спине. Плывя, он видел, как его товарищ на берегу в волнении ходит взад и вперед.
